Паула

- Все в порядке, я возвращусь в дом моего отца – заключила она.

- Через несколько дней из порта Каьяо отходит судно, направляющееся в Вальпараизо, я достану вам билеты – сказал он запнувшись.

- Поеду с тремя детьми, Магарой и собакой. Не знаю вынесет ли это путешествие мой сын, родившийся слишком слабым – у него на глазах сверкнули слезы, но он сумел сдержаться.

Искрой в голове у Рамона пронеслись образы: его жена, его дети, его отец, с обвинением указывающий на него указательным пальцем, и его дядя-епископ с распятием в руке, испускающий лучи осуждения, он увидел себя отлученным от Церкви и отстраненным от дипломатической службы, но он не мог оторваться от совершенного лица этой женщины, и он почувствовал словно ураган отрывает его от земли. Он сделал два шага в направлении кровати. На протяжении этих двух шагов он решил для себя свое будущее.

–Отныне и навсегда я беру на себя заботу о тебе и твоих детях.

Навсегда… Что это значит, Паула? Я потеряла счет времени в этом белом здании где повсюду царит эхо и никогда не приходит ночь.

Границы реальности растворились, жизнь - это лабиринт из смотрящих друг на друга зеркал и перекошенных образов. Месяц назад, в этот самый час, я была совершенно другой женщиной. Есть моя фотография того времени, где я стою на вечеринке по случаю выхода моего недавнего романа в Испании, в темно фиолетовом платье с глубоким вырезом, в серебряном ожерелье и браслетах, с длинными ногтями и уверенной улыбкой, я выгляжу там на сто лет моложе, чем сейчас. Я не узнаю эту женщину, за четыре недели боль изменила меня. Пока я объяснял в микрофон обстоятельства написания романа Бесконечный план, мой агент пробрался сквозь толпу и выдохнул мне в ухо, что ты попала в больницу. Меня пронзило тяжелое предчувствие, что произошло какое-то огромное несчастье, изменившее нашу жизнь. Двумя днями ранее, когда я прибыла в Мадрид, ты уже чувствовала себя очень плохо. Удивившись, что ты не встречаешь меня в аэропорту, как ты всегда делала, я бросила свои чемоданы в отеле и, измученная длительным перелетом из Калифорнии, поспешила к тебе домой, где обнаружила тебя в лихорадке и с приступами рвоты. Ты только что вернулась из духовного уединения с монахинями школы, в которой ты работаешь сорок часов в неделю в качестве волонтера, помогая нуждающимся детям, и рассказала мне, что это был тяжелый и печальный опыт, тебя одолевали сомнения, твоя вера была хрупкой.

–Я пытаюсь найти Бога, и он ускользает от меня, мама –

- Бог всегда готов принять нас, но сейчас тебе важнее срочно обратиться к врачу. Что с тобой, дочка?

- Порфири́я – ответила ты без колебаний.

Уже несколько лет, зная, что у тебя обнаружено это наследственное заболевание, ты заботилась о своем здоровье и консультировалась у одного из немногих специалистов в этой области в Испании. Обнаружив тебя обессиленной, твой муж отвез тебя в отделение скорой помощи, где тебе диагностировали грипп и отправил тебя домой. В тот вечер Эрнесто рассказал мне, что в течение нескольких недель, даже месяцев, ты была подавленной и ты сильно устала. Пока мы обсуждали с ним, что у тебя душевная депрессия, ты страдала всем телом в своей комнате за закрытой дверью; порфирия быстро отравляла тебя, и ни у кого из нас не хватило ума заметить это и понять. Я не знаю, как я справлялась тогда со своей работой, мне не хотелось ничего делать, и между двумя интервью для прессы я бежала к телефону, чтобы позвонить тебе. Едва мне сообщили, что тебе стало хуже, я отменила все свои оставшиеся мероприятия и прилетела к тебе в клинику, бегом поднялась по лестнице на шестой этаж и разыскала твою палату в этом чудовищном здании. Я нашла тебя лежащей в постели, мертвенно бледной, с потерянным выражением лица, и мне хватило лишь одного взгляда, чтобы понять, насколько серьезно твое положение.

- Почему ты плачешь? – спросила ты не своим голосом.

- Потому что мне страшно. Я люблю тебя, Паула.

- Я тоже тебя люблю, мама….

Это было последнее, что ты мне сказала, дочка.

Несколько мгновений спустя ты уже бредила, считая вслух, с открытыми глазами, уставленными в потолок. Мы с Эрнесто провели у твоей постели всю эту ночь, потрясенные, деля друг с другом единственный стулом, а в это время на других кроватях в зале агонизировала старуха, кричала сумасшедшая женщина и пыталась уснуть истощенная цыганка со следами побоев. На рассвете я убедила твоего мужа пойти отдохнуть, перед этим он несколько ночей провел в море под парусом и был сильно измотан. Прощаясь с тобой, он поцеловал тебя в губы. Час спустя наступил ужас, леденящая душу рвота с кровью и за ней судороги; твое напряженное тело, выгнутое дугой, сотрясало в сильных спазмах, срывавших его с постели, плечи тряслись со сцепленными руками, словно ты пыталась за что-то ухватиться, глаза обезумели, лицо сильно исказилось и на губах выступила пена. Я бросилась поверх тебя, пытаясь остановить тебя, кричала и кричала, зовя подмогу, палата наполнилась людьми в белых палатах и меня постепенно привели в чувство.

Я вспоминаю себя стоящей на коленях на полу, затем кто-то дает мне пощечину. Успокойтесь сеньора, и замолчите или нам придется вывести вас отсюда! Вашей дочери стало лучше, вы можете встать и выйти из палаты, трясет меня за руки доктор. Он поднял меня на ноги, но я не смогла передвигаться без посторонней помощи. Врачи помогли мне добраться до твоей кровати и после того как они ушли, я осталась наедине с тобой и с другими пациентками в палате, в молчании наблюдавшими за происходившим, каждая в своем собственном несчастье.

Ты была пепельного цвета, как призрак, глаза закатились кверху, в уголке рта запеклась струйка крови, твое тело отдавало холодком.

Я пыталась звать тебя по именам, которыми называла тебя в детстве, но ты удалилась в другой мир; я попробовала дать тебе воды, я встряхнула тебя, ты уставилась на меня расширенными остекленевшими зрачками, проходя сквозь меня взглядом, уходящим в другие горизонты и внезапно твое тело застыло, истекая кровью и прекратив дышать.

Я закричала и тут же попыталась сделать тебе искусственное дыхание рот в рот, но страх парализовал меня, я все делала неправильно, я вдувала в тебя воздух без ритма и без последовательности, сделав пять или шесть попыток, я заметила, что сердце у тебя тоже не бьется, и начала колотить кулаками тебе в грудь.

Через несколько мгновений прибыла помощь, и последнее, что я видела, была твоя кровать, удаляющаяся по коридору к лифту. С этого момента жизнь для тебя остановилась и для

меня тоже, мы обе переступили таинственный порог и вошли в самую темную зону.

–Ее состояние критическое – сообщил мне дежурный врач в отделении интенсивной терапии

- Нужно позвонить ее отцу в Чили? Чтобы добраться сюда, потребуется более двадцати часов. -прозвучал вопрос.

- Да.

О произошедшем известили близких, и начали прибывать родственники Эрнесто, подруги и монахини из твоего колледжа; кто-то оповестил по телефону всю нашу семью, разбросанную в Чили, Венесуэле и в США. Вскоре появился твой муж, спокойный и обходительный, больше озабоченный мнением окружающих, чем собственными чувствами, он выглядел очень уставшим.