Паула

Так родился и обрел имя мой первый роман "Дом духов", и я завела себе невосполнимое пристрастие рассказывать истории. Эта книга спасла мне жизнь. Писать - это длинный путь копания в себе, это путешествие в самые темные пещеры сознания, долгая и медленная медитация. Я пишу на ощупь в тишине и по пути обнаруживаю частички истины, крошечные кристаллы, умещающиеся на ладони руки и оправдывающие мое пребывание в этом мире. Также 8 января я начала свой второй роман, и после этого больше не осмеливаюсь отклоняться от этой счастливой даты, отчасти из суеверия, но также и из-за дисциплины; все свои книги я начинала писать 8 января.

Несколько месяцев назад я закончила "Бесконечный план", мой последний роман, и теперь снова готовлюсь к этому дню. Все уже готово: тема, название, первое предложение, однако теперь я не могу взяться за эту историю, потому что с появлением твоей болезни, меня хватает только на то, чтобы быть рядом с тобой, Паула. Ты спишь уже месяц, я не знаю, как до тебя достучаться, звоню и звоню тебе, но имя твое теряется в дебрях этой больницы.

Душа моя задыхается в песках, печаль моя бесплодная пустыня. Я не умею молиться, у меня не получается связать в голове две мысли, еще менее была бы я способна погрузиться с головой в написание новой книги. Я перелистываю эти страницы в бессмысленных попытках побороть свой ужас, и мне приходит в голову, что, если я смогу облечь в форму это опустошение, то я смогу помочь тебе помочь мне, это изощренное упражнение в письме может стать путем к спасению. Одиннадцать лет назад я писала письмо дедушке, чтобы попрощаться с ним находящимся на краю смерти, 8 января 1992 года я пишу тебе, Паула, чтобы вернуть тебя к жизни.

Моя мать была очаровательной восемнадцатилетней девушкой, когда Деда вывез всю семью в Европу, в большое путешествие, на которое он смог отважиться лишь один раз в жизни, поскольку Чили находится на краю света. Он хотел отдать свою дочь в колледж в Англии, чтобы она приобщалась к культуре и попутно забыла о своих любовных отношениях с Томасом, но Гитлер разрушил его планы, с грохотом разразилась Вторая мировая война, заставшая их на Лазурном берегу. С невероятными трудностями, пробираясь по дорогам против потока беженцев, спасавшихся бегством пешком, на лошадях или на любом доступном транспорте, они сумели добраться до Антверпена и поднялись на борт последнего чилийского парохода, отходящего от пристани. Палубы и спасательные шлюпки были забиты людьми, еврейские семьи десятками бежали из страны, бросая имущество – а в некоторых случаях и целое состояние – в руки расчетливых, бессовестных дельцов из консульства, торгующих въездными визами по цене золота.

Из-за нехватки мест в каютах их везли как скот, люди спали на палубах и голодали, потому что в еде и тоже сильно ограничивали. Во время этого тяжелого путешествия Бабуля утешала женщин, плачущих от утраты домашнего очага и от неопределенностей, ждущих им в будущем, в то время как Деда торговался на камбузе с матросами, доставая продукты и одеяла чтобы потом раздать их беженцам.

Один из них, скорняк по профессии, в знак благодарности подарил Бабуле роскошное серое каракулевое пальто. Они неделями шли в водах, кишащих неприятельскими подводными лодками, ночью с погашенными огнями и днем прося бога о помощи, пока не пересекли Атлантический океан и не прибыли в Чили целыми и невредимыми. Швартуясь в порту Вальпараисо первое, что им бросилось в глаза, была фигура Томаса, в белом льняном костюме и панамской шляпе, его невозможно было спутать с кем-то другим, для Деды это стало окончательной точкой, показавшей ему тщетность борьбы с таинственным велением судьбы и, в сильно расстроенном состоянии, он дал свое благословение на свадьбу.

Церемония прошла у них в доме, с участием легата Папы Римского и ряда официальных лиц. Невеста блистала атласным платьем скромного покроя и вызывающим поведением; не знаю, как выглядел жених, потому что фотография была впоследствии обрезана, и от него на снимке осталась только рука. Вводя свою дочь в залу, где был установлен позолоченный алтарь в каскадах роз, на лестнице Деда споткнулся о ступеньку.

- Еще есть время одуматься и повернуть назад. Не выходи замуж, дочка, пожалуйста, подумай еще раз. Дай мне только знак, и я разгоню все это скопище людей и отправлю еду с банкетного стола в хоспис...

– Она ответила ему ледяным взглядом.

Как и предостерегла моя бабушка на одном из спиритических сеансов, брак моих родителей был несчастен с самого начала. Моя мать снова собралась в дорогу, на этот раз направляясь в Перу, где Томас был назначен секретарем посольства Чили. Везя с собой коллекцию тяжелых саквояжей со своим приданым невесты и с грузом подарков – таким количеством предметов из фарфора, хрусталя и серебра, что даже полвека спустя мы продолжаем натыкаться на них встречая их в самых неожиданных местах. Пятьдесят лет дипломатической службы в разных широтах земного шара, разводы и длительные изгнания не смогли избавить семью от этого балласта; я очень боюсь, Паула, что тебе достанется, среди других жутких предметов лампа, в сумбуре из нимф и пухлых ангелочков, которую моя мать хранит до сих пор.

У тебя в доме царит монашеская простота, и в твоем гардеробе скромно висят четыре блузки и двое брюк, интересно мне, как ты поступила со всем тем, что я дарила тебе, ты похожа на Бабулю, которая едва сойдя с корабля и ступив на твердую землю, тут же сняла с себя каракулевое пальто, чтобы отдать его нищей женщине.

Моя мать провела первые два дня своего медового месяца так сильно страдая от качки в волнах Тихого океана, что не могла выходить из каюты, и по мере того как ее состояние улучшилось и она начала появляться на палубе чтобы полной грудью вдохнуть свежего воздуха, ее муж свалился с зубной болью. Пока она гуляла по палубам равнодушная к жадным взглядам офицеров и матросов он стонал у себя на койке.

Заходящее солнце, окрашивавшее оранжевым цветом весь бескрайний горизонт и ночное буйство звезд, звали к любви, но физические страдания брали верх над романтикой. Это тянулось бесконечных три дня, прежде чем пациент позволил вмешаться бортовому врачу и избавить его от мучений с помощью плоскогубцев, лишь после этого опухоль спала, и супруги смогли по-настоящему начать супружескую жизнь. На следующий же вечер они вместе были приглашены капитаном на ужин.

После официального тоста за молодоженов была подана закуска, креветки в бокалах, вырезанных изо льда. С жестом кокетливой близости моя мать потянулась вилкой за кусочком с тарелки мужа, и причем сделала это так неудачно, что крошечное пятнышко американского соуса сорвавшись у нее с прибора попало ему на галстук. Томас попытался устранить неприятность ножом, но пятно расползалось.

И тогда, к изумлению всех присутствующих, и убийственно для жены, дипломат запустил пальцы в тарелку, вытащил оттуда несколько членистоногих, вытер их о свою грудь, пачкая рубашку, костюм и остававшуюся чистой часть галстука, затем провел руками по своим спутанным волосам, после чего встал из-за стола, отдал поклон и удалился в свою каюту, откуда не появлялся до самого конца плавания, погрузившись в напряженное молчание. Несмотря все эти несчастия, я была зачата в открытом море.

Моя мать не была готова к материнству, в то время такие вопросы обсуждались шепотом при незамужних девушках, и Бабуля не удосужилась рассказать ей о непристойных занятиях, имеющих место между пчелами и цветами, поскольку душа ее витала в других материях, больше интересуясь полупрозрачной природой мира призрачного чем суровыми реалиями мира материального, при этом, однако, едва узнав о беременности, он сразу определила, что это будет девочка, назвала ее Изабель и установила с ней постоянный контакт, который не прерывается до сегодняшнего дня. Моя мать уцепилась за существо, растущее в ее чреве, пытаясь компенсировать свое одиночество вследствие неудачного брака; она громко разговаривала со мной, пугая окружающих, считавших, что она страдает галлюцинациями, и я предполагаю, что я слушала ее тогда и отвечала ей, но я не могу вспомнить ничего из того внутриутробного периода моей жизни.