Дамнат

Иван тупо уставился на деда.

— Я не понял, что вы сейчас сказали?

— Боюсь я тебя, — сказал Аиян. — Плохо я вижу, почти совсем не вижу, но зато чую. И вот чую в тебе великое зло. Не пытайся разбудить его. Останься здесь. Забудь всё.

Иван продолжал оторопело смотреть на странного деда.

— Ну, может, я и зря всё это наговорил, — смутился Аиян. — Прости. Ладно, спи. А я, пожалуй, пойду. Эй, Дуарми, дурень безмозглый! Ты где?..

И Иван остался. Во всяком случае, на зиму — так он решил. Он заменил Брумху, чья кровь всё еще темнела на хижинах селения. Ему отдали все охотничьи принадлежности покойного — лук, топор, рогатина с помятым и тупым лезвием, силки, тенёта, жерди для сооружения садков, ножи. Но поселиться в его доме отшельник не пожелал и остался в хижине Дуарми, который, хоть и побаивался гостя, но не возражал.

Иван отлеживался еще пару дней. За это время Аиян рассказал ему историю их народа.

Они называли себя левдами и промышляли охотой. Раньше в горах жило много тысяч левдов-охотников, торговавших с веханами и другими народами с низин.

Однажды — насколько понял Иван, лет триста назад — в горы прибыла армия аннатов. Завоеватели уже прошлись войной по владениям вехан, не миновала эта участь и горцев. Аннаты были кровожадны и свирепы. И везде они оставляли горы трупов.

— Мы, левды, — гордо говорил Аиян, — не покорились им, этим проклятым аннатам. В отличие от трусов вехан.

На самом деле покорились, как бы не хотелось Аияну думать иначе. Маленький охотничий народец с тех пор влачил все более жалкое существование. Их количество с годами неуклонно сокращалось, чему способствовал мор — еще один бич, принесенный аннатами. До этого они никогда не встречались с такими болезнями, как оспа, чума, холера. Привыкшие к чистому высокогорному воздуху охотники оказались не готовы к таким испытаниям.

Все чаще молодые уходили туда, где тепло и жизнь не так сурова. До тех пор, пока не осталось одно лишь селение. Аиян винил во всем аннатов — их ненасытную жадность, разнузданность, алчность, жестокость. «Злые духи сделали их такими», — глубокомысленно изрекал старец.

Но у Ивана имелось более прозаическое объяснение. Беда левдов заключалась в том, что на самом деле они обитали не так далеко от равнин — всего-то неделя-другая пути до ближайшего поселка. Аннаты, да и вехане дали горцам возможность заработка. Левды нанимались в армию, разводили скотину, возделывали землю, торговали. К этому прибавились доступные женщины, выпивка (чему горцы были особенно подвержены) и разбой.

Цивилизация — вот имя их злого духа.

Аиян с горечью поведал, что чистокровных левдов практически не осталось.

— Я, Абрига и Баит — вот последние, — рассказывал он. — Может и еще где есть, но это вряд ли. Мать Дуарми была веханкой, Тарбы — тоже. Йихан — чистый веханин, Брумха, покойник, — тоже. А Барчук и Печник — они помесь, полувехане-полуаннаты. Еще есть Белый… Белый, когда умел говорить, утверждал, что он данвар. Никогда не слышал о таком народе.

Их село превратилось в охотничью заимку. Давным-давно не жили здесь женщины, дети. Только охотники. После того как Олле захватил власть, многие бывалые звероловы покинули обжитое место. Олле славился жестокостью. С ним остались только те, кому некуда было идти.

— Если б не распроклятый рех, — сокрушался Аиян, — народ, может, и вернулся бы. Охота ведь, выгодное дело. Архары, яки, козы, снежные бараны, кабарги — их мясо на рынках отрывают с руками. Но рех — это наше проклятие…

Иван опять задал постоянно мучивший его вопрос:

— Так кто же такой рех?

Аиян ответил уклончиво:

— Еще не время. Сам узнаешь, как время подоспеет.

Белый

Спустя несколько дней Иван достаточно окреп. Ранним утром отправился на охоту. За ним неожиданно увязался Дуарми.

День выдался неплохим, солнечным и теплым. С мокрых веток орешника, растущего вдоль быстрого ручья в ущелье, падал подтаявший снег.

Дуарми нес увесистый мешок, откуда сочился неприятный запах.

— Что там у тебя? — поинтересовался отшельник во время привала. Он подозревал что в мешке.

— Там… э-э-э… всякая всячина.

— Ага. Конечно. — Иван глотнул воды из кожаного меха. — Денек сегодня, а? А зима ведь в самом разгаре.

— Да. — Дуарми пристроил мешок рядом и положил на него руку.

— Ладно. Жди меня здесь. Разведи костер. А я пойду. Туда. — Иван махнул в сторону двух отвесных скал, почти соприкасавшихся друг с другом.

— В ту… — встрепенулся старик. — А почему… почему в ту?

«Ага! Все-таки угадал!» — подумал отшельник и требовательно спросил:

— Ну?

— Чего?

— Ты и впрямь «простофиля». Как его звали? — Иван указал на мешок. — Это ведь он? Тот, без языка, Прыгун? Олле емуязык отрезал? Так как его звали? Отвечай!

— Губчак, — виновато буркнул Дуарми. — Его звали Губчак. Мы его купили у вехан прошлой весной. Много мяса отдали. Он был хороший, крепкий работник. Хоть и дурак. Но раб хороший. Много делал. Хороший.

— А зачем язык отрезали?

— Олле сказал, что рабу язык не нужен. А еще Губчак имел дурную привычку скулить. Надоел.

— И часто вы рабов покупали?

— Нет. Просто нижним Губчак не нужен был. Они сами его предложили. Дурак-дураком, и выл к тому же, а нам хоть какая рабочая сила.

— Прыгун… то есть, Губчак сказал мне, что до него были еще рабы.

— Сказал?

— Ну показал. Знаками. Трое рабов.

— А! Эти… Были. Эти из разбойников. Нижние повесить их хотели. Мы забрали. Плохие были рабы. Ленивые. Били их, били…

— Это Олле приучил вас к людоедству?

Дуарми сжался.

— Говори, не отстану ведь.

— Олле. Это он. Олле был нехороший. Очень нехороший.

— Что не помешало вам съесть рабов.

— Мы только чуть-чуть. Печень. Сырую правда. Олле сказал, что это ритуал такой. Да и потом, мы часто голодали. Прошлая зима выдалась суровая. Старики болели и Брумха болел… Охотиться некому. Только Баит не ел. Он вообще ушел в свою хижину. Которая в лесу. Там жил. Единственный не ел.

— Вы и вправду кучка дряхлых безумцев.

Старик выглядел жалко, очень жалко.

— Ну а сейчас что? — продолжил расспросы отшельник. — Ты же его не хоронить собрался, так ведь?

— Да, — с неохотой признался Дуарми и указал на проход в скалах. — Там — капище реха. Там мы приносим ему… жертвы. Рех будет недоволен, что мы принесли уже мертвого. Но… что делать. Иначе мы погибнем. Жертва нужна. Хоть какая.

Старик испуганно умолк.

— Рассказывай, раз уж начал. Все равно узнаю. Рано или поздно.

— Хорошо, — вздохнул Дуарми. — На самом деле люди ушли из села не по вине Олле. Они ушли из-за реха.

— А почему рех? Что означает это слово?

— Это Аиян его так назвал. На языке левдов, который уже мало кто помнит, рех означает «исчезающий».

— Исчезающий?

— Да. Каждый месяц — примерно — он требовал себе жертву. Тех рабов мы тоже отнесли. Живых. Двух той зимой, последнего поздней весной. А иначе рех насылал страшные сны. Понимаете?

— Как выглядит рех?

— Никто не знает. Он вселялся в зверей. В медведей, в волков там. Бешеные, злые становились! И глаза черные-черные! Очень бешеные, очень злые! И глаза черные! Страшно…

— Представляю…

— Как правило, рех убивал одного и сразу пропадал. Поэтому все ушли. Остались только мы — никому не нужные старики. Но мы держались. Жертвы приносили. Но живых. Вот как. А теперь мертвец… Рех будет недоволен…

— Хватит причитать. Пойдем, сложим останки Губчака на капище. Посмотрим, что будет.

Пройдя через ущелье по скользким мшистым камням, омываемым весело журчащим ручьем, отшельник с Дуарми вышли на покатый склон, поросший редколесьем. Внизу курчавился упиравшийся в горизонт густой хвойный лес, в недрах которого поблескивала тихая безымянная речка, столько лет поившая и кормившая его. «Где-то там осталась землянка», — не без грусти подумал Иван. На пустыре, у груды камней валялась куча замерзшего мяса, костей, кишок, частей тел животных и людей. Вокруг — следы зверей.