Страница 20 из 42
Пережидать нам пришлось минут пятнадцать, прежде чем мы удостоверились, что парочка крылатых ящеров улетела по своим делам. Кстати, пока никто не мог с уверенностью сказать, существуют ли у драконов (что у чешуйчатых, что у пернатых) самцы и самки. Возможно, эти две особи как раз таковыми и были, разнополыми. И яиц их никто не видел, хотя по идее они должны яйца откладывать, как рептилии и птицы. Как они размножаются, и размножаются ли вообще — тот ещё вопрос. Хотя по идее должны, не из глины же их Господь лепит. Или дьявол, что будет вернее. Может, они, как в преданиях, по тысяче лет живут?
И похоже, это были мысли вслух, так как шедший впереди Кузнецов на ходу обернулся:
— Кто по тысяче лет живёт? Ты о чём, Зверобой?
— Да про горынычей этих.
— А-а-а… Кстати, вполне может быть. Жаль только, мы тысячу лет не протянем, чтобы это узнать.
— А как узнаешь-то, их же никто не чипировал, как перелётных птиц, — хмыкнул двигавшийся сзади Костя. — Они вон все друг на друга похожие, только размерами разные.
— И делятся на пернатых и чешуйчатых, — добавил Женя.
— Ага, — подтвердил Черных. — Пернатые хоть посимпатичнее малость, хотя изжарить могут так же легко, как и чешуйчатые. Да ты сам вчера, Дэн, чуть не пошёл такой же твари на жаркое. Кстати, мазь-то и впрямь чудеса творит, я помню, как ты выглядел, когда только в бомбоубежище вернулся, а сейчас чуть заметная краснота на лице осталась, будто перезагорал на солнышке. Хотя ресницы всё равно не выросли.
— Вырастут, волосяные луковицы на месте ведь остались, — успокоил его и заодно самого себя я, поправляя разгрузку.
И вновь Тимур поднял руку. Поманил Кузнецова. О чём-то с ним пошептался, показывая вперёд. Тот задумчиво подёргал себя за ус, всматриваясь вдаль, кивнул и повернулся к своим.
— Так, мужики, впереди какая-то задница непонятная. Видите, дорогу переплетение лиан перегородило? Мнится мне, это плотоядные растения, лучше с ними не связываться. Ножами замудохаемся их резать, знал бы — тесаками вооружились, рубить оно всё легче. Так что обойдём стороной.
И мы двинулись в обход, двигаясь влево до конца квартала. Чуть длиннее получался путь, но безопаснее.
Неожиданно раздавшиеся спереди звуки фортепиано заставили меня вздрогнуть и сбиться с шага, устремив взгляд в сторону стоявшей свечкой 9-этажки красного кирпича, стоявшей по соседству с двумя такими же, построенными ещё в советское время.
— Ты чего? — спросил шедший позади Костя.
— Ничего не слышишь? — на всякий случай спросил я.
— А что я должен слышать?
В голосе Черных мелькнуло напряжение.
— Чего у вас там? Кто чего слышит, Зверобой? —обернувшись на ходу, недовольно спросил Кузнецов.
— Да нет, всё нормально, — отмахнулся я. — Показалось.
Я и не предполагал, что кто-то, кроме него, услышит эту грустную мелодию. Был уже прецедент. Впервые мне довелось услышать эту грустную, даже тоскливую, рвущую сердце мелодию, показавшуюся отдалённо знакомой, в середине марта, во время очередной одиночной вылазки. Это было ещё до того, как я подобрал Ваську. Музыка доносилась примерно с 5 или 6-го этажа той самой «свечки», во всяком случае, так мне показалось.
Понятно, что музицировали не «чужие». Подивившись про себя, кто это такой беззаботный и бесстрашный, я решил проверить здание. Дверь в подъезд, когда-то оборудованная домофоном, зияла тёмным провалом. Включив фонарик, я вошёл внутрь, постоял какое-то время, прислушиваясь к звукам фортепиано, заглянул в шахту лифта, посветил вверх, прикинув, что кабина застряла чуть ли не на последнем этаже, после чего начал медленный и осторожный подъём по лестнице.
На лестничной площадке 5-го этажа я определил, что эта казавшаяся бесконечной, будто бы закольцованной мелодия доносится из-за двери квартиры №19. Причём дверь оказалась чуть приоткрыта, словно бы приглашая зайти внутрь. С полминуты постоял, размышляя, не ловушка ли это… Ладно, была не была! Но как только я коснулся дверной ручки, приоткрывая чуть заскрипевшую несмазанными петлями дверь, как музыка неожиданно стихла. Несколько секунд я постоял, прислушиваясь, но из недр квартиры не доносилось более ни звука.
Взяв «ПМ» наизготовку, я осторожно миновал прихожую с одиноко висевшем на вешалке изъеденным молью пальто, по пути поймав своё отражение в овальном зеркале. Но разглядывать себя было некогда, и я переступил порог гостиной.
Пианино стояло у дальней стены, клап[2] был открыт, вот только сыграть на инструменте что-нибудь было бы весьма затруднительно, так как доброй трети клавиш не хватало, как не хватает зубов в старушечьем рту.
И никого… На верхней крышке пианино, покрытой толстым слоем пыли, стояла в рамочке цветная фотография, с которой на меня глядели довольно миловидная женщина средних лет и улыбавшаяся девочка лет семи-восьми с белыми бантами в волосах.
— Эй, здесь есть кто? — негромко окликнул я.
Ответом мне была тишина. Я тронул указательным пальцем одну из клавиш, та провалилась, издав глухой звук, просто стук, а не удар молоточком по струне. Да, на таком инструменте точно не сыграешь той мелодии, что я слышал. Да и пыль, опять же…
Я прошёл в соседнюю комнату, меньшего размера, явно детскую. Заглянул под кровать… Ожидаемо никого. Отряхнул пыль с коленей, огляделся. Проверил шкаф — результат тот же. Вернулся в гостиную, посмотрел задумчиво на диван, но под него только швабра могла пролезть. Вышел на балкон — лишь старый хлам, включая детские санки.
Что ж мне, почудилась эта музыка? Крыша начинает съезжать? Но, с другой стороны, печальная мелодия звучала именно из этой квартиры, и пианино тут стоит. Вся загвоздка в том, что сыграть на нём что-нибудь уже невозможно.
Ещё и не по себе мне как-то стало. С момента, как я переступил порог квартиры, меня не отпускало чувство, будто бы за мной наблюдают. И это чувство так давило, что я поспешил покинуть эту странную квартиру. Больше в этот район я старался не заходить. И вот теперь снова.
— Раз всё нормально, то идём дальше и не отвлекаемся на всякую ерунду, — скомандовал майор.