Ицамна

- Это похоже… на шантаж, - скривился Александр, но крепко сжал руку Марты, боясь, что она исчезнет, как наваждение.

- Называй, как хочешь, - Фернандес не отводил исступленного взгляда, - но позволь сделать то, что необходимо. Ицамна вряд ли продержится долго.

Александр с жутким предчувствием поглядел на подготовленную жертву и без особого удивления признал в нем надоедливого толстяка. Глаза того были открыты и заполошно обшаривали окружающих. То и дело из его груди вырывались сдавленные рыдания и просьбы позвать врача. Блуждающий взгляд ненадолго остановился на Александре, губы заплясали и скривились в жалостливой гримасе.

- Пожалуйста, позовите доктора, - бормотал он, задыхаясь, - я уже не чувствую ног. Если вы ненадолго отпустите меня… я бы просто размялся, восстановил крово…ох, кровоснабжение. А потом я… честно-честно…!

Александр шагнул было к нему, но профессор удержал его и покачал головой.

- Не жалей его. То, что он сейчас познает… каждый Майя счел бы за великую честь…

- Но он же не Майя…

Фернандес прикрыл глаза и кивнул, словно говоря: «Теперь он - Майя».

Окончание

Альфонсо.

Он слышал и ликующие возгласы, и громоподобный Глас, и разговор профессора с дурачком. Заслышав голос дурачка, он с новой надеждой вынырнул из пучины отчаянной истерии и попытался воззвать... Но дурачок не внял его мольбе. Ноги и руки полностью одеревенели. Единственное, что еще что-то чувствовало – это его грудь, которую то и дело пронзали судороги. Отчаянно хотелось выпрямиться, сменить положение, но все его движения ограничивались лишь краткими и все более мучительно-болезненными подъемами головы.

В один из таких подъемов, он разглядел, как гигантская старуха, вмурованная в ствол дерева, согнулась пополам и передала своего чудовищного отпрыска паре дюжин протянутых к ней черных, маслянисто блестящих рук. Это было что-то за пределами понимания. Ребенок был размером с многоквартирный дом, но при передаче он скукожился до обычных человеческих размеров. Единственное, с чем он мог сравнить такую метаморфозу – это построенные с нарушением перспективы комнаты в парке аттракционов. Подходишь к одной стене и сгибаешься пополам, чтобы не задеть потолок, отходишь к другой и оказываешься размером с годовалого ребенка, гуляющего под столом.

Отчаянно затекшая и хрустящая от напряжения шея не выдержала, и он снова откинул голову, больно ударившись затылком о камень.

Он осознал – надежды нет! Сейчас демонический спиногрыз сожрет его, и никто не крикнет в последний момент: «Полиция! Всем руки за голову!», не снимет его с холодного камня, не укутает в плед и не посадит в чистенькую, сверкающую машину медицинской службы. Жизнь его, какая бы она ни была, оборвется через мгновение здесь – на неведомой поляне вне времени, под бесконечным сморщенным покрывалом суматошно подмигивающих звезд.

- Неми-ра Итсам-ни амаро-ки шу…, - послышался хрипловатый голос, в котором он без труда признал голос Марты. Так вот кто лишит его жизни! Игнорируя адскую боль, он приподнял голову и посмотрел на своего палача, старательно декламирующего древние ритуальные слова, - Шустра-ли амаро-ки Итсам-ни!!!

С последним словом она переложила ребенка на сгиб локтя одной руки, а в другой сверкнул кинжал, выполненный из какого-то остро заточенного черного камня. Брызнула кровь, Альфонсо зажмурился, забился из последних сил, уверенный, что кинжал вонзился в его плоть, и он просто не чувствует это из-за онемения. А мгновение спустя, его голову зафиксировали и подняли. Он закричал, но тут же закашлялся, когда в рот полилась какая-то жидкость. Он распахнул глаза и увидел перед лицом младенческую ладошку, из которой лениво текла… кровь? Это было больше похоже не на кровь, а на густую древесную смолу.

«И вся любовь?», - промелькнула у него полная облегчения мысль, - «Если бы сразу все объяснили, я бы…»

Язык обволокло сладкой, маслянистой субстанцией, и он с благодарной готовностью к сотрудничеству сглотнул.

Фернандес.

Кабрера начал жадно глотать, и профессор расслабился. Он даже почувствовал легкий стыд, что усомнился. Кабрера, несмотря на то, что его высушили жрицы Ишь-Чель, мало внушал доверие. Внутренне он подготовился к протесту, к насильственному вливанию, к лишним страданиям Дитя, но Альфонсо, действительно, стал настоящим Майя и храбро, и самоотверженно принес жертву.

Когда кровь перестала течь, Марта бережно вернула Дитя Матери, а жрецы, поддерживающие голову Кабреры, расступились. Но голова его не откинулась безвольно назад, а осталась в том же положении на враз окаменевшей шее.

Профессор приблизился и с любопытством вгляделся в лицо Жертвы. Глаза того словно взорвались изнутри, превратившись в кровавые сгустки, на губах выступила розоватая пена, посиневшие кисти рук судорожно сжимались и разжимались.

«Что с ним?» – услышал он голос над плечом и, не оборачиваясь, коротко ответил:

- Он познал.

Профессор в расслабленном бессилии поглядел на Ицамну. Тот улыбался, а в старческих пятнистых глазах стояли слезы… Сострадания? Облегчения? Благодарности? Надежды? Понять это было трудно, ведь он так походил на своего преемника…

Шум Вселенной прекратился. Небеса застыли, как и травы под ногами. Время ненадолго остановилось для перезагрузки. Если Александр примет ношу, колесо сделает новый оборот и мир закрутится с новыми силами. Он не знал, сколько продлится эта пауза, но был уверен, что успеет все объяснить своему воспитаннику и дать ему право выбора – уйти или остаться и дать миру новый шанс.

Ицамна, наконец, опустил натруженные руки и принял из рук жены сына, рождения которого он ждал почти четыре тысячи лет. Ишь-Чель прижалась морщинистой щекой к его плечу и в глубоком покое прикрыла глаза.

- Пойдем, сынок, немного пройдемся, - мягко произнес профессор, тронув Александра за локоть.

- А как же… тут?

- Все хорошо. Пока. У нас есть немного времени на разговор и принятие решения. Время на это всегда есть. А когда будет поджимать, Ицамна позовет.

- Марта… пойдет с нами?

Девушка покачала головой. Александр окинул ее долгим взглядом, кивнул и двинулся рядом с Фернандесом прочь от Древа.

…

- Мой род испокон веков служил Ицамне, - неторопливо начал профессор, - Даже когда я был еще несмышлёнышем, то уже знал, в чем смысл моей жизни. Первое воспоминание – это я сижу на коленях прадеда и листаю книжку с картинками, где рассказана история Майя. Книжку эту написал и лично переплел мой далекий пращур в четырнадцатом веке, и с тех пор она, как священная реликвия, бережно кочевала от отца к сыну, и от деда к внуку. И я знал, что я особенный, ведь согласно календарю Майя, именно на мой век приходится его окончание и смена Солнц. Именно мне, и моим соратникам, предстояло найти Ицамне преемника. И, поверь, это было архисложно. Кроме того, что преемник в Великую Пересменку должен быть не младше тридцати и не старше тридцати пяти лет, он еще должен обладать особенными, редкими качествами. Ума не приложу, как находили таких людей древнейшие Майя, но три раза из четырех им это удалось.

- Это называется – найти дурачка. Поэтому вы так опекали наш интернат? Искали подходящего дурачка, разве нет?

- Ты считаешь себя дурачком? – удивился профессор.

- Все так считают…, - Александр горько скривился, - Даже мои родители.

- Мальчик мой… ты очень ошибаешься. Ты не дурачок, ты – гений. Один на миллиард.

- Почему? – Александр остановился и пытливо вгляделся в лицо профессора.

- Помимо фантастических умственных возможностей, ты, благодаря своим… кхм… особенностям еще и невероятно морально устойчив.

- Это то, что я ничего не чувствую? Что не умею…

- Да, - ответил профессор и продолжил свой путь, - Древнейшие летописи гласят, что только спящий душой способен принять груз Ицамны и не сломаться. Чувствующие – просто не выдержат. Именно поэтому из тысяч с виду подходящих кандидатур, по всем характеристикам подходишь лишь ты один. Невероятно умен, фантастически устойчив и при этом обладающий большим, чистым сердцем. Это характер настоящего Бога.