Страница 79 из 108
Глава 40 - Эффект Мюнхгаузена
Дракон перестал говорить, так как принцесса упала в обморок. Глаза просто закатились, и не в силах больше переживать, она отключилась. Только с кресла падать не стала, придавленная медвежьими шкурами. Лишь голова на бок откинулась.
– Эмоциональная, – заметил кот.
– И что теперь делать? – не сразу сообразил дракон.
– Тебя то уже ничего не исправит, чудище крылатое. По самому больному прошёлся, душу наизнанку человеку вывернул. А ей… ведром холодной в лицо плесни. Взбодрится.
– Нет, – ответил твёрдо дракон. – Простынет. И так вся дрожит под шкурами. До души пробрало.
– То есть теперь ты о ней заботишься? – сказал кот с сарказмом. - А раньше просто в чувство приводил?
– Ну в себя же пришла… только не так, как задумывалась, - отметил дракон. – И совсем ненадолго. Эх, не надёжные женщины. Хрупкие. Надо было собаку заводить.
Кот присмотрелся к бледной принцессе.
– Чего сразу собаку? А может у неё период такой? Дрожательный, – заметил Черепаха. – Женщины иногда сами не свои. На жаре мёрзнут. Укрой её ещё раз. Или закончи историю, чтобы наверняка.
– Так, а ну брысь отсюда! – замахнулся дракон на кота. – Советчик плешивый!
Кот рванул в сторону выхода из пещеры. А дракон подхватил принцессу на лапы и понёс в свою мужскую берлогу. Там обложил своё персональное лежбище шкурами, перенес драгоценную ношу на него, а затем укрыл, обложив шкурами с ног до головы. Одни глаза торчать остались.
Глаза эти, однако, открылись. Она посмотрела на него и требовательно прогудела в край шкуры:
– Скажи, что всё будет хорошо.
Дракон осмотрелся за подсказками, но кота в пещере не было. Кинул друг. Или сам прогнал? Уже и не помнил.
– Но ты же знаешь… драконы не врут. Будет, как будет.
– А ты мой дракон? – тогда спросила она.
– Твой, – уверил дракон. – Чей же ещё? Не кота же.
– Тогда обмани меня, – потребовала принцесса.
– Зачем?
– Женщина должна быть иногда обманута. Во имя благих целей!
– Но я не хочу врать тебе, – признался дракон. – и глядя на молящие глаза, добавил тихо. – Только если немного… приукрасить.
* **
Илья открыл глаза, разглядывая плывущий, белый потолок. Пятна на глазах заставили моргать и поднять руку. Невероятная слабость сочеталась с приторной сухостью во рту.
Руку поднять так и не удалось – она оказалась привязанной бинтами к перегородкам кровати. Новая деталь бросилась в глаза – капельница. Уши поймали посторонний шум. А вот и пикающий звук аппарата, измеряющего пульс. Это его он порой слышал там… во сне?
Картина перед глазами собрала последние пазлы: как самоубийца он явно не состоялся, и сам умирать не спешил. Ну а что сердце подвело… так у кого бы не подвело?
Когтев понял, что он в больнице. Судя по задернутым шторам над головой и нескольким включенным лампам на потолке, а также обилию приборов рядом – в реанимации. А в глаза много света было от этих самых ламп. Вот и весь ответ. Не должно быть темно в реанимации. Никогда.
«Что произошло?» – хотел сказать Илья, но не смог разлепить губ.
Лишь сухой кашель начал душить его. Кашлять было больно. Отдавало в грудную клетку. Что-то там жгло и щипало, кололо иголками по коже. Как ежа проглотил. Тот застрял в районе сердца и не спешил уходить.
«Правильно, меня же инфаркт бахнул», – пришла вторая мысль, заставившая скривить губы.
Человек над ним появился среди неясного, плывущего мира рыжей молнией. Та ударила в само сознание и заставила приходить в себя одним видом: россыпь веснушек на бледной коже, заплетённые в косички огненно-рыжие волосы под медицинским колпаком, нежные руки, тоненькие пальчики с ногтями
Естественного, бледно-розового цвета.
Чем-то похожа на его ангела, но гораздо… живее.
«Так вот ты какая… ангел любви!»
Медсестра коснулась его щеки и плеча, заговорила медленно, успокаивающе:
– Тише, тише, швы могут разойтись. Не напрягайся. И так еле вытащили. Лежи, отдыхай. В себя приходи.
Илья моргнул, задумавшись над своей ситуацией, в которую сам себя загнал в момент шока. Попытался что-то сказать, но лишь снова скривился. Спросить бы…спросить!
– Больно, да? Ну а ты как хотел? Терпи. Сейчас укольчик сделаю, всё пройдет на время. Жить будешь. Придумал тоже – умирать.
Илья хотел покачать головой, но сил и на это не нашлось. Моргнул только.
– Меня вот Света зовут. Мать говорила, что света во мне много. Поэтому, кто его видит, ко мне тянется, – добавила медсестра тихим, успокаивающим голосом.
Так разговаривают с буйно помешанными, приводя в чувство. Или самоубийцами, которые очень хотят на тот свет. Не даром руки привязаны. А может просто с теми, кто обречён?
Но Когтев сразу поверил. И в то, что вытащили, и в то, что жить можно. Как можно умирать, глядя в такие бездонные глаза? Похожи на взгляд ангела Любви. С ним подсознание и сопоставляло. И свет, и имя. Все сходилось в единую картину. Он боролся за жизнь. И выжил!
Теперь он в реанимации и под таким присмотром на тот свет не уйдёт… Глаза устало закрылись.
* **
Принцесса очнулась на ложе взопревшая. Вспотевший локон прилип ко лбу. Жара теперь в ней было хоть отбавляй. А сил немерено. Снова можно кормить хоть всех котов мира и слушать любые драконьи истории.
– Так, злодей! Где ты там? – заявила она. – Кажется мне, что не договорил ты!
Она сладко потянулась и раскидала шкуры. Выкарабкавшись как бабочка из кокона, сползла с каменного пьедестала, сладко зевнула и замерла.
Дверь была приоткрыта. А в щелку виден большой зажаренный поросёнок на царском золоченом подносе.
«Сам бы не сготовил. Стырил у королевских особ, выходит?» – прикинула принцесса.
Выйдя из драконьей каморки в пещеру, что не мужская теперь берлога, а общая комната, принцесса обнаружила, что никого нет.
Зато на подносе среди главного блюда можно разглядеть яблоки моченые, зелень декоративную, и даже заморские сладкие фрукты. Сладкие, как мед. Ткни пальцем – сок потечёт. Она такие иногда пробовала, когда до замка добирались торговцы из-за дальних морей.
«Где дракон достал это все? И как притащил в пещеру, не уронив? Или они с котом работали в паре, декорируя для неё красоту?» – снова подумала она, оглянулась.
Никого.
Убедившись в одиночестве, залезла руками в блюдо, вырвала себе кусок и принялась есть. Даже чавкать. С аппетитом, который давно не испытывала.
Главное, чтобы никто не видел этого некультурного позора. Этого глубинного чувства голода и его пещерного утоления. Это для всех она принцесса. А наедине с собой иногда… простая.
Сыто рыгнув, Нюри вытерла губы рукавом, скидала с себя пропотевший наряд, облилась из бочки с ковшика и переоделась в новое свежее платье. Затем взяла персик. Утрамбовывая желудок сверху лакомством, пошла на выход из пещеры. Свежим воздухом подышать. Дракону в глаза посмотреть.
– Ну, злодей… попляшешь ты у меня.