Ведьмина деревня

Спиной Алёна чувствовала чей-то взгляд. И это был совсем не человеческий взор. С такой ненавистью она не встречалась за все годы противостояния с деревенскими жителями. Этот кто-то был намного сильнее и прозорливее её. Он неслышно передвигался в темноте, если, конечно, у него было тело. Возможно, только разум, но от этого легче не становилось.

Разбуженная шумом, который Алёна создавала своими шагами, с ветки сорвалась чёрная ворона и с криком, оглушительным в ночной тиши, взлетела ввысь. Девушка вскрикнула. Лес, казалось, держал её. Не давал найти дорогу. Порой она выходила на какую-то тропинку, но через несколько метров та прерывалась, и впереди вновь были заросли кустарника и пова́лённые деревья.

Сердце не то что колотилось от страха, оно билось так сильно, что заглушало звуки вокруг — шаги и шорохи, которые преследовали Алёну. Были они на самом деле или создавались в воспалённом от страха воображении, она не знала. Взгляд со стороны спины становился всё острее. Леденящий холод, разливающийся от него по жилам, тоже.

Кроме страха, Алёна начала чувствовать онемение, что накрыло её в комнате рядом с бабкой Тимура. Будто тот, кто стоял около старухи, сейчас шёл вслед за Алёной.

Не в силах больше выносить страх и напряжение, девушка закричала — так громко и сильно, что с веток деревьев сорвалось и с хриплым карканьем взмыло ввысь ещё несколько птиц. А эхо в пустом лесу многократно повторило их крик.

Ощущение взгляда со стороны спины стало сильнее. Алёна вертелась вокруг себя, пытаясь понять, кто так пугает её, но ничего не видела. Пыталась убедить себя, что одна в лесу, но разум был настолько измучен последними событиями, что отказывался адекватно воспринимать ситуацию. Для того чтобы было не так страшно, она могла только кричать. Измученное тело выдавало громкие звуки, пугающие своей глубиной и надрывом. Эхо отвечало многократным повторением.

Неожиданно всё стихло. После крика, идущего из самой глубины души, страх стал слабее, а дыхание — более ровным. Глаза девушки уже достаточно привыкли к темноте. Освещаемые Луной островки свежевыпавшего снега позволяли видеть то, что творится под ногами.

Алёна постаралась успокоиться и вспомнить, какую стойкость она проявила, когда боролась за Тимура. Без страха делала ритуалы, ходила ночью на кладбище, жила в доме, который был ей не рад.

«Я смогла вытащить мужа из настоящего ада, в котором он оказался, — подумала она, — я не побоялась заняться колдовством, хоть и была потом за это наказана. Так почему я не могу спасти себя? Почему себя я так легко отдаю стервятникам? У меня дочь, которая ещё совсем ма́лёнькая и нуждается во мне. Почему же я не могу постоять за себя?»

Эта мысль разозлила Алёну. И впервые за долгое время она почувствовала себя той внутренне сильной, равнодушной к разговорам окружающих девчонкой, которую не любила вся деревня.

Она вспомнила, как вылила на Аню весь свой гнев из-за ухода Тимура, и после этого у той начались неприятности. Вспомнила, как никому из сверстников не давала себя обижать. Как была готова бороться за то, что ей было дорого — мужа и их семью.

Сейчас отношения с Тимуром дали трещину, но у неё была дочь, её маленькая семья. И девочка ждала её сейчас в тёмном лесу рядом с незнакомым человеком. Каково ей там будет одной, если Алёна не вернётся?

Подумав об этом и собрав оставшиеся силы, которых будто прибавилось от поднимающейся злости, она ощутила себя прежнюю и повернулась назад. Что-то неуловимое, невидимое глазу шевельнулось, скользнуло между деревьями.

Алёна перевела взгляд внутрь себя, нашла ту энергию, что когда-то позволила ей победить Аню, и начала выдыхать её, распространять вокруг себя. Она ощущала это как мощный поток, выливающийся наружу и сметающий всё вокруг.

Девушка изо всех сил наполняла его своим желанием освободиться от преследователя, вспоминала солнечный свет, что рассеивает тьму, и хоть до рассвета было ещё далеко, но Алёна пронизывала окружающих лес лучами, память о которых хранилась в её сердце.

— Я сильнее тебя, — сказала Алёна, сама не зная, с кем разговаривает. — И я тебе не сдамся. Уходи, откуда пришёл.

Если бы кто-то услышал её, то подумал, что она сошла с ума. Но в лесу никого из людей не было. И даже чужеродное присутствие стало ослабевать.

Сохраняя в себе ощущение разливающегося вокруг потока, идущего изнутри, она пошла дальше. Взгляд, буравящий ей спину столько времени до этого, ослаб и отдалился.

Пройдя ещё немного вперёд, Алёна убедилась, что идёт в верном направлении, так как лес становился всё более болотистым: таким она его и помнила в направлении лесной деревни.

Алёна наконец смогла выйти на нужную ей тропинку, и идти стало легче.

Сумка с книгами продолжала оттягивать руки. Ветки кустарников цеплялись за неё, словно пытаясь вырвать. Но девушка уже не обращала на это внимания. Ощущение потустороннего взгляда то появлялось, то пропадало.

Вдруг впереди послышался хруст веток. Алёна заметила среди тёмного леса луч света между деревьями.

— Ау! Алёна, дочка! — услышала она отдалённый крик отца.

Услышать голос человека, который шёл именно за ней, беспокоился и хотел помочь, было очень важно для неё. Из глаз непроизвольно потекли слёзы. С сердца упала тяжесть, и Алёна разрыдалась — от пережитого ужаса, от перенапряжения и невозможной усталости, что навалилась с новой силой.

Она всхлипывала и безуспешно старалась заглушить рыдания.

— Я здесь! — попыталась крикнуть девушка, но из груди вырвался только хрип.

Отец же быстро приближался, луч его фонаря скользил всё ближе, а звук шагов по сырой земле был явнее. Наконец он оказался рядом с Алёной.

— Дочка, — проговорил он, обнимая промокшую фигуру, которая стояла, прижавшись спиной к стволу дерева: сил стоять самой уже не осталось. — Ты как здесь? Я несколько раз ходил встречать тебя с другой стороны, всех наших проводил, а тебя нет. А потом понял, что ты могла здесь пойти. Только вышел, услышал невозможный крик, аж сердце в пятки ушло. Спешил к тебе, как только мог.

— Где Танюшка? — спросила девушка.

— Она с Евдокией, — ответил отец, — не волнуйся, с ней всё в порядке. Пойдём домой, — добавил он, беря из рук Алёны сумку с вещами.

— Пойдём, — тихо сказала она, опираясь на руку мужчины.

Где-то позади неё раздался то ли шорох, то ли вздох разочарования. После этого ощущение пронизывающего спину взгляда пропало.

До дома отца дошли быстро. Алёна опиралась на руку Степана и пыталась успокоиться.

Подходя к избе, она заметила, что в окнах нет света. Подумав о том, как же Танюша одна в такой темноте, девушка испуганно посмотрела на отца.

— Не переживай, — ответил он, поняв, о чём встревожилась дочь, — девочку Евдокия к себе забрала, ей по хозяйству хлопотать надо, а не по чужим домам рассиживаться. Но у неё интересно, уверен, Танюшке понравится. Ты домой иди, грейся, а я за внучкой схожу.

Алёна покачала головой.

— Я пойду с тобой, — сказала она.

Они прошли несколько домов и остановились перед красивым резным крыльцом. Девушка с удивлением рассматривала в свете фонаря ажурные узоры из дерева.

— Муж у Евдокии был мастером по резке. Какую красоту делал — с руками отрывали. А вот себе немногое успел сделать: всё на заводе трудился да на заказ мастерил, — сказал Степан

Они с дочерью поднялись по ступеням и постучались в дом. Дверь быстро отворилась, и навстречу Алёне выбежала Танюшка. Она прижалась к ногам матери и не хотела её отпускать.

За спиной девочки появилась Евдокия. Она улыбнулась гостям и пригласила войти.

— Спасибо вам за приглашение и что присмотрели за Танюшей, — ответила Алёна, — но я очень устала, мы пойдём домой.

Женщина подозрительно взглянула на неё. Потом покачала головой.

— Не бережёшь ты себя, — грустно проговорила она.

— Ещё как берегу, — попыталась пошутить та в ответ, — сегодня получила документы об увольнении и взяла академический отпуск.