Страница 109 из 237
В это время уже все корпуса не имели списочного состава рядовых, унтеров и офицеров. Потери командного состава объяснялись в том числе и заметностью обмундирования и вооружения. В начале 1915 г. почти повсеместно у офицеров исчезли блестящие металлические погоны, вместо шашки они стали использовать винтовку. В пехоту, где потери были особенно высоки, из кавалерии начали переводить кадровых офицеров. Чтобы как-то решить проблему недостатка офицерских кадров, каждый линейный полк получил право выдвинуть на прапорщиков по 18 человек и дать офицерское звание всем вольноопределяющимся. Только гвардейские части отстояли свое право не назначать офицеров таким образом. Экстренные меры должны были обеспечить пополнение армии к середине февраля 1915 г. около 15 тыс. офицеров500.
Шпиономания и ее первые жертвы. Первые проблемы во внутренней политике
Одним из опаснейших предвестников паники является шпиономания – скверное проявление бдительности, доведенной до абсурда. В нашем тылу она впервые возникла еще в первые дни войны, когда чуть ли не в каждом немце видели шпиона. Внезапно для всех возникли слухи о предательстве графини М. Э. Клейнмихель, в салоне которой, по словам анонимных свидетелей, немцы почерпнули массу полезных для себя сведений1. Активное участие в разжигании страстей приняли безответственные болтуны2. Пример подал брат председателя Государственной думы, который распускал слухи о том, что М. Э. Клейнмихель послала Вильгельму II план мобилизации русской армии в коробке из-под шоколада. Нашлись свидетели ее ареста и даже расстрела (в другом варианте сплетни – повешения)3. Разумеется, ничего подобного не было и не могло быть4.
В самом начале боевых действий в Восточной Пруссии в 1914 г. войска также были склонны к излишней подозрительности. В брошенных домах, оставленных городах и селениях виделись разъезды незаметного и потому тем более страшного противника5. Не встречая почти никого, войска чувствовали себя как в пустыне, при этом в стороне от их движения постоянно вспыхивали подозрительные пожары: «…и к небу тянулись клубы дыма какого-то странного цвета. Немедленно посылались дозоры, но никого подозрительного обнаружить не удавалось»6. Как известно, дыма без огня не бывает, а странный дым от зажженного непонятно кем огня лишь способствовал ощущению присутствия рядом чужой и враждебной силы.
Невидимый и неуловимый враг порождал подозрительность, которая переходила в страх, искала и находила выходы.
А. И. Верховский вспоминал, как это происходило: «Показалось подозрительным, почему при подходе главных сил слева от дороги завертелось крыло мельницы. Шпиономания в то время охватила всех. Считалось, что немцы все могут и всем пользуются. Мельница была немедленно сожжена. Затем подозрение возбудила какая-то точка на фабричной трубе, стоявшей при входе в городок Бялу. Труба несколькими пушечными выстрелами была свалена и с грохотом обрушилась на окружающие строения»7. В сентябре 1914 г. на паровой фабрике в Друскениках был дан обычный сигнал к работе – свисток, а в это время под городом шел артиллерийский бой. Толпа бросилась искать сигналившего неприятелю шпиона и вскоре нашла глухонемого немца, который и был убит8. И все это происходило на собственной территории, что уж говорить о творившемся на вражеской.
Немецкие селения казались центрами непонятной таинственной угрозы, пресса писала о ночных обстрелах из домов крестьян, нападениях на русских солдат и офицеров, передвигавшихся поодиночке, и прочем. «Наши солдаты, например, – писал В. Я. Брюсов, – глубоко убеждены, что немцы отравляют колодцы, хотя вряд ли это осуществимо уже в силу технических трудностей. Во всяком случае, немцы стреляют из окон по проходящим русским, ночью пытаются зарезать сонных и т. п.»9. Примерно то же самое, по свидетельству очевидца, происходило и на Юго-Западном фронте: «Для войны нужна ненависть, а нашим солдатом владеют какие угодно чувства, но только не ненависть. И вот ее старательно прививают. Дни и ночи толкуют нам о шпионах… И достаточно тени подозрения, чтобы сделаться жертвой шпиономании. Жертвой невинной и заранее обреченной»10. И конечно же, слухами о шпионах была переполнена столица11.
Подобные настроения были свойственны любой армии и любой стране на первом этапе этой войны. В 1910 г. А. А. Свечин блестяще описал в своей статье «Желтая опасность», опубликованной в «Русском инвалиде», негативное влияние этого явления: «Надо опасаться легенд о шпионах – они разъедают то доверие друг к другу, которым сильно государство. Сеется страх перед шпионами; создается какая-то тяжелая атмосфера общего предательства; в народной массе ежедневно тщательно культивируется тупая боязнь; а страх измены – нехороший страх (выделено автором. – А. О.); все это свидетельствует прежде всего о растущей неуверенности в своих силах. Ум человеческий отказывается искать простых объяснений грозным явлениям. Серьезные неудачи порождают всегда и большие суеверия. В числе таковых, тесно связанных с поражением, наиболее видное место занимают суеверия о шпионах. Жертвы нужны – человеческие жертвы – объятому страхом людскому стаду»12.
Шпиономания, конечно, не была исключительно русским явлением. В начале войны подобная истерия охватила и Германию, хотя в германской прессе были запрещены какие бы то ни было сообщения о шпионаже13.
Слухи о русских, английских и французских шпионах, которые разъезжают по стране, выведывая секреты и распространяя в источниках воды тиф, привели к насилию над гражданами этих государств, которых война застала в Германии. Местные власти, состоявшие в основном из гражданских чиновников, пошли на нарушение устоявшейся традиции. «Мероприятия их состояли преимущественно в публичных предостережениях, – вспоминал Вальтер Николаи. – Население слышало впервые об этих вещах из уст властей. Следствием этого была по всей Германии дикая шпионобоязнь, приводившая к смешным, а иногда и к серьезным явлениям. Во время сильнейшего национального возбуждения самые бессмысленные слухи распространялись с быстротой молнии. Особенно разрушительно действовало сообщение, что по Германии ездят автомобили с золотом для целей вражеской разведки. Задерживали каждый автомобиль и брали седоков под огонь. При этом потеряли жизнь и ехавшие по делам службы высшие чиновники»14.
Нечто подобное происходило и в Англии. В Австро-Венгрии в начале войны опасения шпионской активности со стороны Сербии привели к тому, что в Вене были арестованы и чуть было не отданы под суд в качестве сербских агентов сотрудники немецкого Адмиралтейства, перевозившие золото в Константинополь для адмирала Вильгельма Сушона15. В первые дни мобилизации во Франции жертвами шпиономании чуть не стали отдыхавшие там В. Г Короленко с супругой. Чета была задержана и направлена в полицию, поскольку показалась подозрительной проходившим по улице солдатам16. Позже там также не чурались объяснять катастрофы на фронте происками германской агентуры. Но нигде и никто не обвинял в контактах с представителями вражеской разведки не только собственного военного министра, но даже и представителей среднего генералитета. В этом России предстояло стать несчастным исключением. Сплетни о предательстве в верхах особенно тяжело действовали в обстановке, когда страна и армия вовсе не были едины в понимании задач, стоявших перед ними в этой войне.
Противоречия к тому же имели и национальную подоплеку В. Николаи описал их довольно точно: «Недружелюбное отношение поляков, литовцев и балтийцев могло объясняться тем, что театром военных действий была их родина. Равнодушие русского солдата имело, однако, и оборотную сторону. Ему недоставало военного воодушевления, пленные не знали, какую цель должна преследовать война с Германией. Для истинно русского солдата не играли никакой роли ни идеи реванша и освобождения отечества от вступивших в него немцев, с помощью которых французское правительство успешно поднимало настроение своих войск, ни экономическая и политическая конкуренция Германии, в которой был убежден каждый английский солдат. Он исполнял свой долг, не задавая вопросов»17.