Страница 108 из 237
Великий князь в какой-то момент потерял контроль над собой, бросаясь от одной идеи к другой, не чураясь при этом крайностей. 14 декабря, после совещания в Бресте, он согласился с планом наступления на Юго-Западном фронте при обороне на Северо-Западном и при отказе даже от операции 10-й армии в Восточной Пруссии. Но уже 17 декабря он известил английского военного министра лорда Г. Китченера о возможности отступления за Буг ввиду нехватки боеприпасов, однако никаких конкретных действий за этим не последовало488. Еще ранее об этом были информированы и французы. У Р. Пуанкаре это вызвало тревогу: «По-видимому, русский Генеральный штаб намерен возложить на нас ответственность за свои неудачи. Каким образом русская армия со своим численным превосходством оказывается столь бессильной? Как это великий князь Николай Николаевич может думать о том, чтобы ограничиться обороной?»489. Это был один из способов привлечения внимания к своим проблемам или паника, которой часто был подвержен Николай Николаевич.
20 декабря 1914 г. великий князь сообщил Дж. Генбери-Вилльямсу свои оценки размеров этого кризиса. По его словам, у России было до 800 тыс.
обученных резервистов, готовых встать в строй, но отсутствие вооружения мешало отправить их на фронт490. Уже на 14-й день мобилизации генерал Д. Д. Кузьмин-Караваев пришел к выводу, что существующего запаса (4 275 400 винтовок системы Мосина и 362 019 системы Бердана) не хватит для войны. Так как этот запас превосходил предвоенные оценки требуемого запаса вооружений, то в 1914 г. русские оружейные заводы, производившие «мосинки», были загружены: Тульский – на 7 %, Ижевский – на 9 % и Сестрорецкий – на 12 % мощности. В июне 1914 г., например, Тульский завод выпустил одну боевую винтовку, в июле – одну учебную. Развернуть от этих цифр ускоренное производство, естественно, было невозможно.
Д. Д. Кузьмин-Караваев командировал в Японию полковника В. Г. Федорова с заданием купить 1 млн винтовок, однако ему удалось выполнить это поручение лишь на пятую часть. Уже в конце 1914 – начале 1915 г. пограничники, полиция, жандармерия получили японские винтовки взамен трехлинеек, поступивших в распоряжение фронта. В результате этого в начале войны войска не чувствовали нехватки в ручном стрелковом вооружении. Это происходило, в частности, и потому, что новые подразделения в тылу не создавались, пополнение следовало прямо на фронт. Кроме того, в ходе боев армия понесла большие потери в вооружении, и до весны 1915 г. не был организован централизованный сбор оружия с поля боя.
Примерно та же ситуация сложилась и с пулеметами. Полагавшейся довоенной нормы в восемь пулеметов на стрелковый полк и кавалерийскую дивизию вскоре оказалось недостаточно для обеспечения боя. Некоторые части перестали отсылать в тыл трофеи и сами переделывали их под русский патрон. Однако снабжение патронами и этих полков продолжалось по отчетности, по существовавшему штату. В январе 1915 г. начальник Генерального штаба генерал М. А. Беляев неоднократно повторял, что в случае, если будет решен вопрос с вооружением, он готов поставлять фронту по три армейских корпуса ежемесячно491. При этом общий некомплект русских армий приближался к цифре 500 тыс. человек, в ряде частей некомплект достигал 50 %492.
В июле и августе 1914 г. фронт получил 52 легких, 15 мортирных, шесть горных и семь тяжелых парков; в сентябре – 23 легких, семь мортирных, семь горных и ни одного тяжелого парка; в октябре – 20 легких, 11 мортирных, семь горных и пять тяжелых парков; в ноябре – 12 легких, девять мортирных, два горных и четыре тяжелых парка; в декабре – 16 легких, пять мортирных, три горных и два тяжелых парка493. Очевидно, что лучше всего русская артиллерия снабжалась в первый месяц войны, а в первые три месяца она получила гораздо более половины поданного за пять месяцев снарядного запаса: 95 из 123 легких, 33 из 47 мортирных, 20 из 25 горных, 12 из 18 тяжелых парков. При этом снабжение армии снарядами в декабре 1914 г. уменьшилось по сравнению с августом по разным показателям в 3,25 раза (легкие парки), в 3 раза (мортирные), в 2 раза (горные парки), в 3,5 раза (тяжелые парки). Это, конечно, отнюдь не означало, что все поданные парки были использованы. В целом неплохо обстояло дело со снарядами к полевым орудиям.
За первые пять месяцев войны их расход в среднем составил 464 тыс., то есть к январю 1915 г. из запаса в 6420 тыс. было израсходовано только 2320 тыс. Безусловно, снарядный голод был, но о нем можно говорить лишь применительно к тяжелой артиллерии. Ее количество, да и мощность были недостаточными: 76 орудий калибра в 42 линии, 512 гаубиц калибра в 48 линий, 164 гаубицы калибра 6 дюймов. При этом расход на самые распространенные виды полевой тяжелой артиллерии – 48-линейную и 6-дюймовую гаубицы составил: на первую – 70, на вторую – 100 в месяц. В 1915 г. ситуация мало изменилась – 122 и 144 в месяц. В условиях маневренной войны эти цифры мало волновали Ставку, Н. Н. Янушкевич и Ю. Н. Данилов не беспокоили Главное артиллерийское управление запросами о снарядах к орудиям выше трех дюймов494.
Помочь в это время России союзники не могли. В английской армии во Фландрии до конца 1915 г. было всего 24 устаревших 6-дюймовых орудия, по батарее на корпус. Не всегда была возможность обеспечить полагающимися по штату двумя пулеметами батальон. Применение германской армией 5,9-дюймовой гаубицы в качестве полевой артиллерии было шоком и для франко-английского командования, и для солдат, даже для английских «презренных старцев». Снарядов для тяжелой артиллерии также не хватало, 70 % имевшихся составляла шрапнель. Вплоть до осени 1915 г. английская промышленность не могла обеспечить вооружением волонтеров формирующихся армий Г. Китченера: в месяц их набиралось до 60 тыс., а винтовок производилось только 45 тыс. До конца 1914 г. в Англии было произведено только 287 пулеметов, а в 1915 г. – 6102495.
Во Франции в 1914 г. имелся всего один завод, выпускавший 155-мм снаряды. Осенью 1914 г. французская промышленность давала 13 600 снарядов в день при норме ежедневного расхода в 25 тыс. Французская армия встретила войну, имея на вооружении в качестве самого тяжелого полевого орудия 120-мм, да и тех на 1 октября 1914 г. было только 110. Лишь к январю 1915 г. французские войска получили 17 гаубиц калибра 220 мм образца 1880 г. Кризис с полевой и тяжелой артиллерией союзники сумели преодолеть только к началу 1916 г.496 Таким образом, рассчитывать на материальную помощь от Англии и Франции в конце 1914 г. не приходилось.
Кроме проблем с вооружением и боеприпасами возникла еще одна, порожденная специфическими условиями новой войны. При переходе в оборону русские войска столкнулись с отсутствием колючей проволоки, которая уже широко начала применяться противоборствующими армиями для укрепления своих позиций. Первые партии колючей проволоки стали поступать в русскую армию только в декабре 1914 г.497 Конечно, для формирования новых корпусов требовались не только винтовки и орудия, но и офицерские и унтер-офицерские кадры, которых в таком количестве просто не было. Ужасающий недостаток кадровых офицеров давал о себе знать с самого начала войны. Анализируя характер и методы подготовки офицерского корпуса (особенно резерва), Н. Н. Головин не без основания отмечал, что «наше военное ведомство готовило скорее профессиональную армию, а не профессиональные кадры для вооруженного народа»498.
С осени 1914 г. кризис боеприпасов заставлял командование на фронтах нервничать. Но оно иногда было склонно преувеличивать его размеры с целью объяснения собственных неудач. Так, в разговоре с императорам в Ставке 19 ноября (2 декабря) 1914 г. Верховный главнокомандующий изложил причины своих неудач следующим образом: «Единственным большим и серьезным затруднением является то, что у нас опять недостает снарядов. Поэтому во время сражений нашим войскам приходится соблюдать осторожность и экономию, а это значит, что вся тяжесть боев падает на пехоту; благодаря этому потери сразу сделались колоссальны. Некоторые армейские корпуса превратились в дивизии; бригады растаяли в полки и т. д.»499.