Страница 110 из 237
Столичная общественность подсказывала ему таковые. Повторялась ситуация 1904–1905 гг. Может быть, это объяснялось тем, что война в России не затронула жизненно важных культурных и политических центров. П. Н. Милюков вспоминал: «…набросанная нашим поэтом картина – в столицах «гремят витии», а в глубине России царит «вековая тишина» – эта оставалась верной. В войне 1914 г. «вековая тишина» получила распространенную формулу в выражении: «Мы – калуцкие», т. е. до Калуги Вильгельм не дойдет»18. Единственной проблемой, с которой столкнулись власть и общество, было отношение к немцам, живущим в России. Значительная часть из них сохраняла свое германское или австро-венгерское подданство. Это был единственный «враг», который очевидно присутствовал в глубоком тылу.
28 июля (10 августа) император подписал указ, где, в частности, говорилось: «Действие всяких льгот и преимуществ, предоставляемых подданным неприятельских государств договорами или началами взаимности, прекратить. Задержать подданных неприятельских государств, как состоящих на действительной военной службе, так и подлежащих призыву, в качестве военнопленных. Предоставить подлежащим властям высылать подданных означенных государств как из пределов России, так и из пределов отдельных ее местностей, а равно подвергать их задержанию и водворению в другие губернии и области»19. С самого начала у этого правила были исключения. На последовавших 28 и 30 июля (10 и 12 августа) заседаниях Совета министров было принято решение: ввиду нежелания чехов и прочих австро-венгерских подданных славян возвращаться в империю Габсбургов установить для них льготный порядок для принятия в подданство России.
Кроме того, министр торговли и промышленности был весьма недоволен огульным выселением немцев из Петербурга и прочих местностей, что наносило большой урон нормальной работе предприятий20. Немцев выселяли не только в столице. К высылке подданных враждебных России государств в Москве приступили в самом начале войны, но 1 (14) августа 1914 г. главноначальствующий Москвы генерал-майор Свиты Его Императорского Величества А. А. Адрианов временно приостановил ее вследствие многочисленных ходатайств о переходе в русское подданство21. Более того, в тот же день последовало его объявление о приеме прошений от всех желающих22.
На особое расположение властей прежде всего могли рассчитывать лица, проживавшие в Москве длительное время и имевшие в городе солидную репутацию. За них заступился и исполнявший обязанности городского головы В. Д. Брянский. Снисходительность имела и социальный подтекст, она не распространялась на мастеровых, рабочих и прочих. Таких в Москве набралось вместе с семьями около 5 тыс. человек, и еще 2 тыс. были присланы из губернии. Интернированные были размещены в Крутицких казармах. Из этой категории на освобождение могли рассчитывать только славяне – чехи, поляки и русины23. 1 (14) августа 1914 г. к ним были присоединены еще 500 германских и австрийских подданных, привезенных из Варшавской и Лодзинской губерний24.
В первые дни войны в Москве удалось избежать эксцессов, которые имели место в столице империи. Представители немецкой колонии Первопрестольной даже обратились через американское консульство и посольство в России в Берлин с заявлением, что московские власти относятся к ним вполне корректно. Трудно судить о том, кому принадлежала эта инициатива, однако представители нейтральной страны публично признали справедливость слов данного заявления25. Обстановка в Петрограде также казалась спокойной. 20 июля (2 августа) на должность местного градоначальника был назначен рязанский губернатор князь А. Н. Оболенский. Уже на следующий день он прибыл в столицу и приступил к исправлению новых обязанностей26. 22 июля (4 августа) произошел разгром германского посольства, редакции немецкой газеты и других зданий, что вряд ли можно поставить в упрек новому градоначальнику, тем более что за действиями полиции в этот момент наблюдал лично министр внутренних дел. Ничего подобного более не повторялось.
С конца августа 1914 г. интернированных в Москве лиц вместе с поступавшими туда пленными начали высылать из города на восток27. Схожая ситуация сложилась и в Петрограде, откуда часть подданных Германии и Австро-Венгрии, задержанных в начале войны, в то же время высылалась за границу через Финляндию, а часть отправлялась в Вологду под надзор полиции. В августе – сентябре 1914 г. из столицы таким образом были высланы около 3 тыс. человек. В Министерство внутренних дел ежедневно поступало по несколько сотен прошений о переходе в русское подданство. Значительное их количество исходило от славян, а также женщин, работавших сестрами милосердия28. Они и удовлетворялись в первую очередь.
С 20 июля (2 августа) по 23 августа (5 сентября) 1914 г. количество таких прошений составило уже около 7 тыс., и из них было удовлетворено (кроме чехов, поляков, русинов и сербов, то есть австрийцев и немцев) только 3929. Значительная часть германо-австрийских подданных по-прежнему оставалась в обеих столицах. Положение их было довольно двусмысленным: проживание им разрешалось, но при этом оно было временным. Иногда власти допускали демонстративные, бессмысленные репрессии: например, массовое увольнение детей, происходивших из такого рода семей, из средних и высших учебных заведений, как это было в Москве в начале сентября30.
Столичная пресса пока вела себя достаточно сдержанно, за исключением «Утра России», где 8 (21) октября появилась откровенно провокационная статья Г А. Ландау «Брат-немец», призывавшая бороться с «внутренними немцами» – чиновниками, коммерсантами и помещиками, не опасаясь шовинизма, которого нет и не будет в русском народе. Впрочем, журналиста не пугала перспектива жертв на этом пути: «Невинно пострадавших здесь быть не может, и как бы ни потерпели они при этом материально или духовно, несправедливости и зла от этого будет бесконечно меньше, чем если бы хотя бы одного из уцелевших в этой беспримерной бойне русских заставить снова склонить голову перед ярмом немца, считающего его скотом, свиньей и хамом»31. Вскоре эти призывы были услышаны. 9 (22) октября последовало решение императора о призыве в армию студентов. Оно вызвало весьма бурную и радостную реакцию, по городу прошли патриотические демонстрации32.
На встрече с А. А. Адриановым была принята телеграмма на высочайшее имя, в которой говорилось: «…московское студенчество, преисполненное верноподданнических чувств, спешит повергнуть к стопам Вашего Величества чувства бесконечной любви и беспредельной преданности и горячую благодарность за дарованную ему высокую милость – немедля встать в ряды победоносной армии Вашего Величества, и клянется верой и правдой, не щадя своего живота, служить своему обожаемому Монарху и дорогому Отечеству»33. Ректор Императорского Московского университета М. К. Любавский, директор Лазаревского института П. В. Гидулянов, директор Института инженеров путей сообщения Н. Д. Тяпкин, директор Сельскохозяйственного института И. А. Иверонов и другие полностью поддержали патриотический порыв молодежи34. Торжества продолжились, но вскоре приобрели неожиданный характер. В ночь с 10 (23) на 11 (24) октября 1914 г. «вековая тишина» в Москве была нарушена.
10 (23) октября 1914 г. после молебна на Красной площади молодежь с криками «Долой немцев!» начала растекаться по городу и нападать на магазины, принадлежавшие людям с немецкими фамилиями. Наряды конной и пешей полиции старались помешать хулиганам35. Официальное сообщение гласило: «Прибывшая полиция быстро восстановила порядок. Десять человек арестованы»36. Восстановить порядок на самом деле было не так уж просто, в ходе погрома пострадало около 30 немецких фирм37. Кроме того, жертвой толпы стали русская (товарищество М. И. Кузнецова), английская и две бельгийские фирмы, а также здание на Мясницкой, в котором под флагом Красного Креста находился госпиталь с 100 ранеными (там же располагался немецкий магазин), пострадали несколько семей русских немцев (одна из них накануне потеряла сына-офицера на фронте)38. Город представлял собой страшное зрелище. «Я проехал по Мясницкой, – писал журналист «Речи». – Точно неприятель побывал на одной из главных деловых артерий города. Было жутко и стыдно глядеть. Зияли дыры на месте окон, поблескивало на электрическом свете битое стекло, белели доски, которыми наскоро зашиты злополучные магазины. То же, хотя и не так часто, – на Кузнецком Мосту, на Петровке, Арбате»39.