Тайная девушка

— Очевидно, нет, — отвечаю я, пожимая плечами, наливая в тарелку молоко и съедая немного хлопьев в шоколадной глазури. На самом деле это скорее десерт, чем завтрак — мое любимое. — Это Мика.

— Скажи ей, — выплёвывает девушка, но я не утруждаю себя тем, чтобы обернуться и посмотреть на неё снова. Я знаю, что права. Не знаю как, но… Я просто знаю.

— Она права, — отвечает он, останавливаясь, когда его брат заходит на кухню, выглядя сонным и слегка раздражённым. — Эй, Тоби, Тайная девушка Чак знает, как отличить нас друг от друга. — Тобиас приподнимает бровь и смотрит на меня так, словно я сошла с ума.

— Как? — выпаливает он, но я просто улыбаюсь и продолжаю есть свой завтрак. Этому нет логического объяснения; я просто могу.

— Подожди, ты Мика? — спрашивает девушка за стойкой, указывая на упомянутого близнеца. Она переводит взгляд с одного на другого, а затем качает головой. — Неудивительно, что Эмбер хотела встречаться с вами обоими одновременно; вас невозможно отличить друг от друга.

Мика с грохотом ставит свою металлическую тарелку на стойку, а Тобиас зажмуривается, как будто ему больно.

— Убирайся. — Мика смотрит на девушку с выражением, не терпящим возражений. Он совершенно серьёзен. Если она не уйдёт, похоже, он готов заставить её.

— Что? — спрашивает она, сидя там в футболке безразмерного размера и трусиках. Мне трудно не составить неправильного представления о том, что могло произойти между ней и близнецами прошлой ночью. В моём животе расползается змея уродливой ревности, и я съедаю огромную порцию хлопьев, чтобы запить их. — О чём ты говоришь? — её нервный смех говорит мне о том, что она просто не понимает этого.

— Убирайся нахрен. — Мика указывает в направлении переднего холла. — Вот дверь. Не позволяй ей ударить тебя по заднице, когда будешь уходить.

— Ты же не серьёзно? Я упоминаю Эмбер, и меня просто выгоняют?

— Вон. Сейчас же. — Мика отталкивается от центрального островка, подходит к ней и хватает её за бёдра, стаскивая с кварцевой столешницы. Он ставит девушку на пол, а затем разворачивает её, схватив за плечи. — До свидания, Эмма.

— Я Эмили, — говорит она, но он выталкивает её из кухни.

— Твои друзья могут принести тебе твои вещи, и ты сможешь переодеться в домике у бассейна. Никогда никому не позволяй говорить тебе, что я бессердечный ублюдок.

— Ты грёбаный придурок, и мне даже всё равно, какой ты близнец. Вы оба придурки! — кричит девушка, как только сворачивает за угол, и я больше её не вижу. — Не позволяй им одурачить тебя, они ублюдки.

Звук хлопающей входной двери заставляет меня подпрыгнуть, и я поднимаю брови, снова принимаясь за хлопья и притворяясь, что меня совершенно не интересует Эмбер, или странное поведение Мики в комнате для гостей, или какие бы то ни было возможные отношения братьев МакКарти с этой девушкой Эмили.

Нет.

Меня ничего из этого не волнует, ни капельки.

— Я говорил тебе, что нам следовало выгнать её прошлой ночью, — произносит Мика, возвращаясь на кухню, его обнажённое тело привлекает моё внимание и отказывается отпускать. У него худые и подтянутые мышцы, и на теле парня нет ни грамма жира. Он невероятно высок, и то, как он крадётся, немного напоминает мне лису.

— Ты прав, я слишком милый, — бормочет Тобиас, закатывая глаза, а затем идеально скоординированными сексуальными небрежными движениями близнецы берут по коробке хлопьев, насыпают, добавляют молоко, а затем подносят ложки ко рту в один и тот же момент.

Это красиво, как какой-то перформанс или что-то в этом роде. Я загипнотизирована.

— Итак, куда же ты сегодня направляешься? — спрашивает Тобиас, снова нарушая их двойной распорядок. Мика бросает на него немного неприязненный взгляд, но я не могу до конца истолковать его значение, поэтому и не пытаюсь.

— Я думаю… если ты сможешь высадить меня на улице рядом с отелем моего отца, я пройду остаток пути пешком, и он никогда не узнает, что я была здесь. Я очень сомневаюсь, что Моника рассказала своим родителям, что я уехала на «Ламборгини» ночью. — Бросив ложку в тарелку, я встаю и направляюсь к раковине, чтобы вымыть её. Мика останавливает меня, положив руку мне на запястье, оттаскивая от стойки.

— Мы платим людям за это, — говорит он, и я хмурюсь. Да, людям как моя мама. По сути, она всю жизнь проработала горничной либо в высококлассных отелях, либо в супербогатых семьях. Ей было пятнадцать, когда она начала, юная и хорошенькая, и практически грёбаная несуществующая для богатых мужчин. От этой мысли меня бросает в дрожь, и я стряхиваю руку Мики, включаю кран и мою тарелку. — Тебе нравится выполнять чёрную работу? — спрашивает он, и я чувствую, как мои плечи напрягаются от нервов.

Я не хочу говорить с ними о своей матери. Увидеть её будет достаточно тяжело. Около четырёх лет назад она начала исчезать в неурочное время и возвращаться домой совершенно не в себе. Когда её арестовали за хранение метамфетамина, отец выгнал её из дома и развёлся с ней.

С тех пор дела пошли совсем плохо. Она по-прежнему работает горничной, но на этот раз в дешёвых мотелях в худших районах Лос-Анджелеса. Она всё ещё относительно молода — я родилась у неё в девятнадцать лет — но она уже не такая хорошенькая. Наркотики сыграли в этом серьёзную роль. Ну, а также когда ты появляешься на работе только в половину положенного времени, ты больше не нужен шикарным отелям и богатым семьям.

— У меня есть секреты; у вас есть секреты. — Я пожимаю плечами. У каждого мудака есть секреты. Иногда они остаются похороненными. А иногда они выскакивают, как ромашки, и кусают тебя за задницу. — Не мог бы кто-нибудь из вас подвезти меня?

— Мы тебя подвезём, — отвечают они вместе, и когда я оборачиваюсь, то вижу, что Тобиас тоже снял рубашку, и на них обоих одинаковые спортивные штаны.

Слишком плохо для них: я всё ещё могу отличить их друг от друга.

— Мика, — я показываю на брата справа, используя ложку и тарелку Тобиаса. А потом я указываю пальцем на его близнеца. — Тобиас. Извините, но меня не проведёшь.

Они удивлённо моргают, когда я проскальзываю мимо них и поднимаюсь по лестнице, чтобы собрать свои вещи.

Эта отстойная поездка вот-вот станет намного хуже.

Парни снова подвозят меня на той же машине, но на этот раз я сажусь Тобиасу на колени. Напряжение между нами другое, не совсем та ослепляющая горячая страсть, которую я испытывала к Мике, но хрупкая, ломкая потребность, которая заставляет меня подсознательно облизывать губы и ёрзать у него на коленях.

Он ведёт себя так, будто не замечает или ему всё равно, насколько мы близки, и я позволяю этому фарсу продолжаться. Я не собираюсь ничего предлагать, не тогда, когда я только вчера рассталась со своим парнем, с которым встречалась два года. И не тогда, когда думаю о Спенсере каждые пятнадцать минут.

— Спасибо вам, ребята… за всё, — говорю я, выдыхая, когда выбираюсь из машины с сумками. Они оба смотрят на меня одинаковыми изумрудными глазами, и я пытаюсь решить, может быть… просто может быть, мы могли бы теперь стать друзьями?

— Не за что, Чак Микропенис, — говорят они, и тогда Тобиас протягивает руку с этим чёртовым маркером для кожи и быстро рисует член на моей руке, прежде чем я успеваю её отдёрнуть.

— Вы, долбанные придурки! — кричу я, когда они отстраняются, и лихорадочно роюсь в сумке в поисках толстовки. Я не собираюсь объяснять Арчибальду Карсону, директору Академии Адамсон для парней, почему у меня на предплечье нарисован гигантский красный пенис.

Как только я надеваю свитер, захожу внутрь и поднимаюсь на лифте на шестой этаж, стучу в дверь, а затем просматриваю сообщения, ожидая, пока папа ответит.

Нет ни одного сообщения ни от Коди, ни от Моники.

Ни одного.

Они даже не заботятся обо мне настолько, чтобы извиниться.

Вздохнув, я убираю телефон и заставляю себя улыбнуться, когда папа открывает дверь, приподняв брови.

— Шарлотта, что ты здесь делаешь? — он отодвигается в сторону, пропуская меня, и я проскальзываю мимо него, складывая вещи на идеально застеленную двуспальную кровать слева. Другая сторона помята, и там лежит его костюм, приготовленный на день. Папа всё ещё в пижаме.