Страница 66 из 177
Во дворе он зычно крикнул, обращаясь к скучившимся у двери нищим:
— Эй, Христовы Дети, помогите мне, укажите, где дом монаха Григора, я…
Не успел он договорить, как кто-то схватил его за плечо. Тэр-Аветис обернулся.
— Я монах Григор, — сказал человек. — Не сердись, но время такое, сейчас незнакомцев сторонятся.
— Тэр-Аветис, — тихо, чтобы никто другой его не услышал, сказал тысяцкий. — Приехал от Давид-Бека.
У монаха засверкали глаза, он схватил в ладони правую руку Тэр-Аветиса и затряс ее.
— Прости меня! Ну кто мог знать, что…
— Ладно, все понимаю, не теряй времени, веди лучше к вашим людям. У меня важное дело. Надо с князьями поговорить.
— Что? Идут?!.. — радостно воскликнул монах.
— Сейчас узнаешь, — сказал Тэр-Аветис, поняв, что он спрашивает о русских.
Монах Григор был не стар. Борода только чуть посеребрилась. Взгляд у него умный, острый.
Поднимались всё вверх по узенькой улочке. Шли молча — вокруг было слишком много прохожих. Григору и без разговоров понятно, что священник-тысяцкий прибыл в Ереван по тайному и очень важному делу.
Монах привел его в дом паронтэра города — городского головы — князя Ованеса Хундибекяна.
Двухэтажный каменный дом был окружен высокой стеной. Во дворе разбит небольшой садик в несколько тутовых деревьев. Цветов почти нет, если не считать двух кустов расцветшей сирени. Где-то поблизости лаяли собаки.
В дом вела спиральная каменная лестница. На широком балконе стояли цветочные горшки. Под самым потолком висела керосиновая лампа.
Высокий, с небольшой головкой, черноглазый, смуглый человек, паронтэр Ованес Хундибекян сидел, скрестив ноги, на покрытой ковром тахте и перебирал зерна агатовых четок. Он только вернулся из церкви.
Увидев нежданных гостей, паронтэр вопросительно уставился на них. Монах и Тэр-Аветис подошли поближе. Горги Младший остался стоять на верхней ступеньке лестницы.
Хундибекян был явно недоволен тем, что кто-то осмелился нарушить его покой.
«Священник, видать, из бедного прихода, — подумал паронтэр, глядя на Тэр-Аветиса. — Наверное, пришел просить милостей для своей церкви?»
Почтительно склонившись в приветствии, монах Григор сказал:
— Прими нашего дорогого гостя. Этот человек в одежде священника тысяцкий Тэр-Аветис от Давид-Бека.
Паронтэр вскочил и вытянулся, как если бы перед ним предстал сам царь.
— Да будут твоими и дом мой, и все, чем я владею! — выпалил он скороговоркой. — Какое счастливое знамение привело тебя в наш город?
— Тише, — предостерег Тэр-Аветис, пусть только немногие знают о моем приезде в Ереван.
Паронтэр повел гостей узким коридором. В лицо всем пахнуло вином, всякими соленьями, рыбой. Навстречу вышла молодая женщина. Увидев чужих, она тут же исчезла.
Хозяин растворил одну из дверей и пригласил войти.
Зажгли свечи. В доме все вдруг пришло в движение. Бегали женщины, суетились слуги…
Паронтэр велел позвать своих младших братьев. Через минуту они вошли, почтительно поприветствовали прибывшего издалека гостя. И всё смотрели на знаменитого тысяцкого, о котором слыхали немало страшного.
Хундибекян разослал братьев пригласить всех знатных людей города. При этом наказал не говорить, зачем созывают.
Комната была богато убрана. Вдоль стен стояли покрытые коврами тахты, заваленные расшитыми золотом большими и маленькими подушками. На полу, поверх белого толстого войлока, тоже лежали ковры. Они поглощали шум шагов входящих и выходящих людей. На каждой из четырех стен сверкали бронзой семисвечовые канделябры с большими белыми свечами. На невысоком круглом столике посреди комнаты высился серебряный графин с позолоченными чарочками вокруг. На подоконниках стояли вазы с апельсинами и розами.
На одной из подушек возлежал пушистый ванский кот. Завидев хозяина, он замурлыкал, встал, потянулся и прыгнул ему на плечо.
— Нашел время, негодник! — не без ласки сказал Ованес Хундибекян и, сняв кота с плеча, погладил его лоснящуюся спину.
— Чудесный кот! — восхитился Тэр-Аветис.
— Мои предки когда-то вывезли его праотца из Вана. С тех пор эта порода в нашем доме не переводится.
Подали ужин. Хозяин пригласил гостя и монаха к круглому столу. У Тэр-Аветиса, что называется, слюнки потекли, когда на столе появился кололак. Потом подали жареных цыплят, плов. Ели с отменным аппетитом. Тэр-Аветиса удивляло, почему нет напитков. Но спросить не решился, хотя очень было бы кстати запить все эти яства золотистым вином.
Наконец внесли и напитки, только после того как наелись досыта. Монах пить отказался. Паронтэр пригубил чарку и отставил. Тэр-Аветис утолил свою жажду лишь после третьей чары и сказал, вставая:
— Да будет благословенным твой дом, брат Ованес, благодарю за угощение.
На дворе было уже темно, когда в комнате наконец собрались все наиболее значительные люди Еревана. Приходили в одиночку. У порога снимали обувь, в знак приветствия прикладывали руки к груди, поочередно обходили хозяина дома и его гостей и затем усаживались по старшинству. Тэр-Аветис внимательно всматривался в каждого и ответно приветствовал кивком головы. Ованес Хундибекян, представляя тысяцкому прибывающих, находил для всех добрую похвалу.
Вскоре собрались все именитые армяне города, молодой мелик Погос Кичибекян из квартала Еркуерес, старейшины квартала Цирани — красильщик Карчик Ованес и кожевник Давид Мирзеджанян, сын Мариам — атлет Тутик и еще несколько человек.
Расселись. Проведший чуть ли не всю жизнь в седле, Тэр-Аветис никак не мог, подобно всем, сидеть скрестив ноги. Он протянул их и привалился на локоть. Карчик Ованес пренебрежительно ухмыльнулся: мол, что же это за человек, если и сидеть-то не может, как люди. Но едва узнал, что незнакомец в бедном облачении сельского священника — тысяцкий Давид-Бека Тэр-Аветис, так и ахнул. И все рассматривал густую, характерную по форме бороду сюникца, его грубое, словно вылитое из меди, лицо.
Ереванцы ждали с нетерпением, когда заговорит гость. Хотелось знать, что привело его. Добрая весть или злая — о том, что над армянским небом вот-вот нависнет новая беда. По лицу тысяцкого нельзя было ни о чем догадаться. Даже вездесущим циранитакцам не удалось бы ничего узнать.
Наконец, когда слуга крепко запер дверь, Тэр-Аветис поднял голову.
— Братья-ереванцы, — начал он, — я привез вам привет от Верховного властителя воинства Сюника и Арцаха Давид-Бека.
— Пусть здравствует приславший привет! — перебивая друг друга, ответили ереванцы.
— Я привез вам также и послание Давид-Бека, — продолжал Тэр-Аветис. — То, что вы сейчас услышите, должно остаться в глубочайшей тайне, пока по воле господней не исполнится желаемое. — Голос у Тэр-Аветиса звучал повелительно. Слова с его уст падали с тяжестью свинца. — Вы знаете о том, что наш Большой Сюник и Арцах волею и силой своего народа сбросили иго персидских шахов. Вот уже три года живем мы свободно и независимо.
— Дай вам бог еще большей мощи! — воскликнул монах Григор. — Вы зажгли потухший очаг, вселили надежду в сердца погруженных в дрему армян.
— Это так, — подтвердил Ованес Хундибекян. — Наши горожане клянутся вашим именем. Персиянин Мирали из страха перед вами смягчился и говорит с нами почтительно.
— Давид-Бек давно изгнал бы из Еревана этого Мирали, если бы обстоятельства хоть немного благоприятствовали нам, — сказал тысяцкий.
— Мы очень ждем! — воскликнул Карчик Ованес. — Наши взоры обращены к вам. Ереванцы во всеоружии.
— Пусть Давид-Бек только покажется в наших краях, и не успеет он и чарки далминского вина испить, как мы повесим Мирали на крепостной башне! — заверил Погос Кичибекян, оглядывая всех своих.
— Знаю, знаю, — сказал Тэр-Аветис. — Мы придем. И царь Петр не оставит армян в одиночестве. В этом году ему не удалось прийти к нам на помощь. Подождем следующего года. Он держит с нами связь. И войско оставил в Баку изрядное.
— И мы получили от него обнадеживающее послание, — поспешили сообщить ереванцы. — Теперь вот ждем вас, и русских тоже.