Мхитар Спарапет

— Если бы к Еревану подошел хотя бы один русский полк, мы в тот же день вздернули бы Мирали на главной крепостной башне.

— Веревка для виселицы навощена.

— У нас в окрестных селах около десяти тысяч вооруженных людей, — вставил Ованес Хундибекян. — Хан Мирали знает об этом и потому от страха забился в щель. Нет недостатка в порохе и пулях. Все готово, ждем только Давид-Бека, чтобы тотчас повернуть против хана.

— Это так! Верно! — подтвердили и остальные.

— Но, братья, — чуть понизив голос, сказал Тэр-Аветис, — оружие, которое вы приготовили для борьбы с персиянами, теперь придется направить против другого врага. Вы знаете, что турки заняли Тифлис? Султан привел в Эрзерум стопятидесятитысячную армию. Не сегодня-завтра он пойдет на нас…

Погос Кичибекян звучно сглотнул слюну. У Давида Мирзеджаняна брови полезли на лоб. Карчик Ованес ахнул. Монах Григор выронил из рук длинные четки. Кот подскочил к четкам и начал играть зернами цвета пламени.

— Сто пятьдесят тысяч! — простонал паронтэр Ованес.

— Неужели вы этого не знали? — удивился Тэр-Аветис.

— Нам известно, что турки захватили грузинскую страну. Слыхали мы также, что султан стягивает к Эрзеруму войско. Но Мирали хан клянется, что там едва ли наберется около десяти тысяч аскяров, что шах Тахмаз заключил союз с султаном и турки ни за что не пойдут на Ереван.

— Он хитрит, обманывает нас! Ах, нечистый! — обозлился красильщик Карчик Ованес. — Теперь понятно, почему он запретил нашим людям покидать город. В Карсе, говорит, холера. Брешет беззубый! Сам-то знает, что творится в Эрзеруме, а нас усыпляет, чтобы ничего не предприняли.

— Что же вы молчите, князья? Говорите, что теперь делать! — крикнул Погос Кичибекян. — Надвигается страшная беда.

— Надо напасть на Мирали и занять крепость! — предложил взбешенный Карчик. — Чего ждать-то? Взорвем персиянина, и конец!..

— И чего добьетесь? — прерывая разъяренного Карчика, спросил Тэр-Аветис. — Понесете огромные потери, подорвете свои силы, и все для того, чтобы на день-другой завладеть крепостью. А что будете делать, когда войско Кёпурлу Абдуллы саранчой налетит на вас?

Карчик Ованес съежился. Пламя воодушевления угасло. Он замолчал, но лицо было злое, выражало явное неудовольствие.

— Какой путь указывает нам наша надежда Давид-Бек? — спросил монах Григор.

— Может, он послал тебя посоветовать нам покориться туркам? — зло буркнул Кичибекян.

— Только этого недоставало! — вскочил как ужаленный Давид Мирзеджанян. — Да я скорее детей своих зарежу, а голову перед турком не склоню.

— Бек никогда не посоветовал бы вам покориться. Ему ли не знать, чем это может кончиться. Вон турки вывели армян из Эрзерума. Согнали их к Ардагану и всех вырезали.

— Что же нам делать?

— Прислушаться к совету Давид-Бека! — ответил Тэр-Аветис и, достав из потайного кармана письмо Бека, протянул его монаху Григору.

Монах снял с колен кота, потер глаза и начал читать:

— «Ереванские армяне, разрушители-османы идут на ваш город. Будьте готовы и бдительны. Тысяцкий Тэр-Аветис сообщит вам мою волю и передаст мой совет. Внемлите добру».

Лоскут голландской бумаги переходил из рук в руки. Все целовали красную печать Бека.

— А теперь слушайте, что предлагает вам Давид-Бек и старейшины Армянского Верховного Собрания, — снова заговорил Тэр-Аветис. — Всем народом вы должны переселиться в Сюник и Арцах.

Ереванцы на миг оцепенели, будто перед ними вдруг выросло что-то чудовищное. Даже не дышали. Но вот кто-то глухо простонал, кто-то громко вскрикнул. Все разом, не сговариваясь, посмотрели в открытые окна на родной город, на свои дома, во многих из которых еще горел свет. Вспомнили сады, что простираются до самого Паракара[50]. Вспомнили базар, узкие улочки, скот, что пасется в ущелье Раздана, а скоро его надо перегонять на склоны Арагаца и на пастбища Гегамских гор.

Бросить все это, бросить дома, унаследованные от дедов и прадедов, торговлю, ремесла, свои церкви? Да возможно ли такое?

Еще задолго до времен патриарха Гайка из поколения в поколение живут они здесь. И вдруг все бросить, стать беженцами, босыми и нищими, скитаться по свету?

Видя потрясение ереванцев и понимая, что многие сейчас смотрят на него как на врага, Тэр-Аветис поднялся.

— В переселении единственное ваше спасение, — сказал он с безжалостной жестокостью. — Села Нахичевана и Шарура уже поднялись в горы. В ущелье Вайоц, в Хачене и Варанде есть неприступные места. Переселитесь и поживите там некоторое время. Мы поможем вам. Обдумайте, братья, этот совет. Мы знаем, вы надеетесь на нашу военную помощь. Должен вас огорчить: сил у нас недостаточно, мы не сможем сразиться в открытом бою с превосходящими во сто крат силами врага. Турки возьмут Ереван. А потому, пока не поздно, переселяйтесь в наши горы. Не дайте погибнуть вашим близким.

— Ты понимаешь, что говоришь? — закричал наконец Погос. — Бросить наши дома — и пусть турок превратит их в развалины? Оставить очаги наших дедов? Еще не зажили раны, нанесенные нашему городу шахом Аббасом, теперь опять отдадим его на съедение волку?

Он подскочил к Тэр-Аветису, потряс кулаками над своею головой и в исступлении продолжал:

— Обречь на нищенство наших детей? Где же ваш царь? Где?.. Обманул? Сказал — вооружайтесь, вот он я, иду! Почему же не идет? Нет, никогда, ни при каких условиях мы не оставим нашего города!

— Куда нам девать наши мастерские, наши семьи? Куда? — с не меньшим волнением вторил Погосу Карчик Ованес. — Господи, за какие грехи такое несчастье! О, чтоб тебя!..

Монах Григор со слезами в голосе умолял:

— Успокойтесь, безумные! Говорите так, чтобы мы могли понять друг друга.

Но никто его не слушал. Все кричали. В неистовстве забыв приличия, жалили злыми словами и взглядами стоявшего среди них как столб Тэр-Аветиса. Горги Младший бросился к тысяцкому, встал перед ними, взялся за рукоять сабли: пусть только кто осмелится поднять меч, тогда он сам…

А Тэр-Аветис между тем казался спокойным.

— Криками кровли не покроешь, — не повышая голоса, сказал он. — Хотите от мала до велика быть проданными на невольничьих рынках? Готовы предать свою веру и гореть за это в аду? А не лучше жить несломленными в неприступных наших скалах, чем дать себя уничтожить?

Ноздри у Тэр-Аветиса расширились, голос зазвучал металлом. Он продолжал:

— Персидский хан Мирали предаст вас. И турки не оставят в живых ни одного ереванца. Возьмитесь за ум, решайтесь исполнить добрый совет. Давид-Бек ждет меня с ответом. Даю вам день на размышление.

С этими словами тысяцкий вышел из комнаты. Горги Младший покосился на рассвирепевшего молодого мелика Погоса Кичибекяна и побежал следом за Тэр-Аветисом.

Через минуту они оба вошли в кухню Хундибекяна. Там на узкой тахте спала толстуха служанка. Тэр-Аветис шлепнул ее по заду. Толстуха в ужасе вскочила с места.

— Принеси вина! — приказал Тэр-Аветис и уселся на теплое ложе служанки. — Ни капли ума в головах, только зады отращивают. Пусть поорут там, сколько им влезет…

Долго шумели ереванцы. Накричались до хрипоты. Ованес Хундибекян плотно закрыл окна, чтобы, не дай бог, кто с улицы не услыхал криков.

— Если турки намерены захватить Ереван, почему же Мирали хан так спокойно сидит на своем месте? — размахивал руками Карчик Ованес. — Не знает он, что ли, что турки-сунниты сдерут с них шиитскую шкуру?

— Тише, тише, безбожники! — тщетно взывал хозяин дома.

— Если бы и в самом деле грозила такая опасность, католикос предостерег бы. Не враг же он нам. А уж ему ли не знать, какие там дела. Ведь его ближайший друг богач Сегбос каждый день садится в Стамбуле за стол султана.

— Но у Давид-Бека слух и зрение, как у рыси, и понапрасну он тревоги не поднимает, — старался убедить крикунов монах Григор. — Послушайтесь его, христиане-армяне.

50

Паракар — село между Ереваном и Эчмиадзином.