Страница 72 из 81
«Все, что мы можем постичь своим разумом, обретает форму истории. Не дай себя втянуть, – сказал Литтон. – Ты в итоге понял, кто твой враг?»
В ответ я указал на свою голову.
Уэйкфилд все не унимался.
– Если б не профессор Ван Хельсинг, бог знает, чем бы все кончилось! – Он вскочил на стул и принялся размахивать руками, как будто что-то ими кромсая. Я посмотрел на него с раздражением. – Клянусь, я сам стану охотником на монстров!
– А ты видел это чудовище?
– Нет, зато ходил смотреть на реставрацию, – с сожалением воскликнул Уэйкфилд, не прекращая, впрочем, своих безумных плясок. – Приятель, ты сам не свой! Раньше отпустил бы какой-нибудь едкий комментарий!
– Я всякого навидался, – отмахнулся я.
Чуть не свалившись со стула после особенно энергичного выпада, мой друг наконец-то унялся и сел.
– Ну, и что дальше будешь делать? Уже ищешь работу? А то я могу своих поспрашивать.
– Нет, спасибо. Может, открою свой кабинет.
Уэйкфилд явственно нахмурился.
– Да ты же университет толком не окончил! Какой кабинет?
– А что? Лицензия есть.
Он наклонился ко мне, указательным и большим пальцем оттянул мне веко на правом глазу, отвел взгляд и покачал головой.
– Да уж, здорово тебя потрепало, – удивительно грустно пробормотал он. – В голову попали?
– Угу.
Может, и так. Или нет. Теперь я уже знал, что чудовища, которых я увидел в Тауэре, реальны. Создания, наполовину неизведанные, наполовину непознаваемые, кишат повсеместно как раз потому, что их не бывает. Получается, я твердо уверен в существовании того, чего нет, – в общем, попросту спятил.
Пока я об этом размышлял, Уэйкфилд чокнулся своим бокалом с моим, поднялся и прочистил горло.
– «Ужель мы забудем знакомство былое, не вспомним мы время свободы? Ужель мы забудем знакомство былое и добрые старые годы! Я знаю, ты чашу охотно поднимешь за добрые старые годы. И звонко мы чокнемся чашами дружбы за добрые старые годы!»[71] – затянул он мотив «Добрых старых годов», и парочка гостей к нему присоединилась.
– Да знаешь ли ты, Уэйкфилд, – пробормотал я так тихо, что никто не услышал, – что в Японии эту песню поют на прощание?
Со Сьюардом мы почти не поговорили.
Ван Хельсинг уехал из Лондона по новому поручению. Я не стал уточнять, не за Тем ли Самым он погнался.
– Вы блестяще справились, – похвалил Сьюард, не глядя мне в глаза. – «Юниверсал Экспортс» с удовольствием вновь прибегли бы к вашим услугам, но полагаю, у вас свои соображения на этот счет. Если надумаете – я с удовольствием напишу рекомендательное письмо.
– Вы хотите сказать, что у меня есть выбор?
– Разумеется, – кивнул профессор, но я видел, что он сам в это не верит.
– Спасибо вам большое. Но мне надо подумать.
Сьюард облегченно выдохнул.
– Простите, а двадцать лет назад… – начал вдруг я, обернувшись от порога.
Профессор аж вздрогнул.
– В трансильванском замке… вы нашли останки невесты Того Самого?
– Почему вы интересуетесь? – впился в меня глазами преподаватель, но в гляделки проиграл. – То, что мы обнаружили, сложно назвать невестой. Тогда-то мы и убедились, что Чудовище сошло с ума.
– Но ведь он добился результата.
– И какого же? – спросил Сьюард.
Я коротко поклонился и закрыл за собой дверь кабинета.
О том, куда они с невестой подевались, никаких зацепок не появилось даже спустя год. По крайней мере, насколько мне удалось разузнать.
Неужели все это фарс, порожденный его безумием? Неужели я должен поверить, будто он настолько лишился рассудка, что выдумал все это, лишь бы снова прижать к груди потерянную невесту? Весь этот год я все пытался понять, но пока не решил, что мне думать.
То Самое предположил, что сознание порождено бактериями. Доказательств у меня не осталось. Чудовище исчез, Адали ушла, Пятница не разговаривает. По миру еще наверняка остались сферы с заключенным в них мозгом, но никто, кроме тех, кто овладел языком мертвецов, не приведет их в движение. От «Чарльза Бэббиджа» мало что осталось, и, удастся ли из этих обломков извлечь этот язык или Алешин камень, пока неясно. Мне кажется, это теперь сродни тому, чтобы искать тот самый язык и какой-либо связный сюжет в голове у мертвеца. Что ж, если бактерии существуют, то рано или поздно глаз науки их разглядит. Наука на то и наука, что любой может добиться одних и тех же результатов. А сможет ли человек постичь чересчур запутанную логику – это уже совсем другой вопрос.
В Уолсингеме полагают, что То Самое продолжает исследования, но я сомневаюсь. Если им все это время двигало стремление вернуть утраченную невесту, то он своей цели достиг. Иногда мне снится сон. Как они поселились где-то далеко-далеко, вдали от людей, и трудятся плечом к плечу. Но даже во сне его супруга остается безмолвна. В самом ли деле Чудовище ее воскресил? Или же он просто создал очередного мертвеца?
Если его теория верна, то она не могла восстать из мертвых ни в каком другом качестве. Потому что в человеке не было ярко выраженной души до того, как власть над ним захватили микробы. То Самое настаивал, что, даже если воссоздать его невесту тем же путем, что и в первый раз, это будет не она.
С другой стороны… Сам То Самое не похож на обычного мертвеца. Естественно предположить, что и его спутница создана из необычного сырья. То Самое существовал с незапамятных времен, а невеста в Белой башне ожила из ребра.
Дальше я из царства логики переходил в сферу безумных фантазий. Что, если Чудовище и в самом деле Адам, а его подруга – Ева? Что, если тот беззвучный окрик – это их истинные имена? Господь вдохнул жизнь в Адама своим дыханием, а Ева создана из его ребра. Не значит ли это, что ей не хватало, чтобы вернуться из могилы, только слова Божьего? Слово стало Адамом, а его ребро – Евой, от бездыханного тела Евы осталось ребро, а то стало камнем. Если перепрыгнуть несколько ступеней на логической лестнице, то между камнем и духом Господним можно поставить знак равенства, через который они посмотрят друг на друга с пониманием.
«Посему дано ему имя: Вавилон»[72].
Что же это за оружие такое, которое разрушило Божий язык? Микробы? Или само Слово?.. А что, если То Самое и его невеста – это живые куклы Господа, а камень Алеши – воплощенное оружие, осколок вавела, и оба они – равноправные Слова? А что, если камень Алеши – это окаменелый кусочек Вседержителя? Тогда получается, что под Памиром покоится… потерянный рай.
Кажется, тут мне следует прервать полет мысли. Подобными изысканиями пусть занимаются каббалисты в «Арарате», Адали наверняка составила для них подробный отчет. Один из текстов, который они полагают каноническим, – «Сефер Йецира»[73], состоящий из шести глав и восьмидесяти одного параграфа, меньше двух тысяч слов. Значит, они полагают, что этой малости достаточно, чтобы сотворить весь мир.
А если воскресение удалось несовершенно и Чудовищу придется снова взяться за дело, то мы и представить себе не можем, в какой форме до нас дойдут эти новости. Каждый день тишины намекает, что все у него получилось. Каждый день я молился об их счастье и проверял газеты.
Число инцидентов с мертвецами по-прежнему росло, но ничего принципиально нового не случалось. Я больше ничего не добавил во внутреннее хранилище Пятницы. У человека все-таки очень ограниченное воображение, да еще и память короткая. Поэтому каждый считает себя большим оригиналом, но на деле повторяет то, что уже сделано до него. «Спектры» тоже до сих пор процветают. Казалось, ими движет единообразная воля, они сильно напоминали мне предсказания Того Самого о будущем человечества.
Но, в конце концов, кто запрещает нам выбрать путь глупости столь великой, что мы вскоре перестанем осознавать ее границы? Этот вопрос задал мне Чудовище, и я пока не нашел на него ответа.
71
Перевод А. М. Федорова.
72
Бытие, 11:9.
73
(др. – евр.) «Свиток творения».