Страница 105 из 111
Глава 30
Теплое, летнее и солнечное утро в Райлегге было особенно прекрасно, мягкий климат все-таки многое что значит. Именно такую погоду и любила Леона, не слишком жарко, и не слишком холодно. Из-за жары у нее постоянно болела голова, а холод плохо влиял на старые раны, которые начинали противно ныть при малейшем похолодании. А это утро было особенно прекрасно, она наконец получила то, что и хотела, выторговав у своего извечного противника, черного маразматика Бранкати уступки, которые мало что для нее значили, они были лишь фоном. Служившим для того, чтобы скрыть истинную причину той сделки, которую они заключили пару дней назад. Он и не догадывался, как это было для нее важно, что тот человек, на которого она выменяла одного из своих цепных псов — серых, наемных убийц. Молодого, но очень перспективного чернявого парня с лицензией врачевателя. Она променяла своего сына на Дария, никто и не догадывался, что у нее есть ребенок, единственный ребенок, которого держали в застенках.
Она отпила ароматный кофе поглядывая на стопку писем и донесений, что принесли за вчерашний день, кофе было отличным, это был отборный урожай прямиком с плантаций Золотой марки, родины ее мужа, единственной и главной любви всей жизни. Но его убили, заказав его жизнь, все, чтобы надавить на нее. Она потратила целое состояние, чтобы найти ублюдков, и кара которую они получили, восхитила бы даже великих магов ушедшей империи. И все, что у нее осталось, это был ее сын, немного наивный. Но он был так похож на своего отца, и который попался из-за юношеской недальновидности, ей было откровенно жаль отдавать Дария. Смышленый парень, которому можно поручить любое дело и оно будет выполнено, отличный боец, в которого было вложено слишком много трудов, превосходный лекарь с драгоценной лицензией, позволявшей провозить запрещенные ингредиенты с империи, через многочисленные кордоны ордена, и варить потом из них дорогостоящие эликсиры. Это было золотое дно, позволявшее грести золото обеими руками. Но золото не имеет значения, если на чаше весов стоит родная кровь и смысл жизни, единственное, что важно для нее в этом мире. Она тяжело вздохнула, посмотрев в угол, на не доигранную партию шахмат, ее фигуры были всегда белыми, они отправляли друг другу посыльных с записями следующего хода, и она почти всегда проигрывала. Но шутка заключается в том, что Бранкати гораздо лучше играл в шахматы, чем в увлекательную игру под названием жизнь, а ей было несложно поддаваться.
Она снова отпила ароматный напиток, с закрытыми глазами наслаждаясь насыщенным послевкусием. И обреченно вздохнув, начала разбирать письма, что ей принесла целая армия посыльных и доносчиков. После третьего письма, она натолкнулась взглядом на мятый, исписанный обрывок бумаги, пропитанный кровью. Леона нахмурилась, она не любила неаккуратность, и строго требовала от своих подчиненных, чтобы в бумагах всегда был порядок. Но тем не менее, исписанный клочок бумаги с кровью лежит у нее среди писем, почти на самом верху. Озадаченно взяв его в руки, она прочитала его, но было совершенно непонятно, что там написано, это был вырванный клок бумаги с донесенья, смысл которого терялся, так как не хватало остальной части. И перевернув его, она нахмурилась еще больше. Прочитав то послание, которое было ей предназначено, написанное кровью, смазанное и неаккуратное. Но смысл был ясен, как солнце в безоблачный день.
«Донна Леона, это Дарий, мне нужна помощь! Меня забрали в черный замок.»
Сжав бумажку в руке, она окликнула своего старого слугу и телохранителя, он не отличался умом, но был жесток и исполнителен, а самое главное был верным.
— Хейн.
Вошедший громила с бородой цвета золотой бронзы заплетенной в косу на манер нордлигов остановился в дверях, ожидая.
— Звали донна Леона?
— Это кто передал? — Она показала скомканный клочок бумаги с кровавым посланием.
Хейн озадаченно почесал голову:
— Не знаю донна Леона, я в первый раз это вижу, вы же знаете, я всегда проверяю все.
Она смотрела на него несколько мгновений прищурившись, размышляя врет ли ее слуга или нет. Но она знала Хейна уже давно, она спасла его жизнь и жизнь его родных, взамен получив его верность. И он не умел врать, его полностью озадаченный вид об этом отчетливо говорил. Но тем не менее, факт она держала у себя в руках.
— А кто-нибудь сюда заходил кроме тебя?
— Нет донна Леона, вы же знаете, я никого в дом не пускаю.
— Хорошо, можешь идти.
Подкурив неизменную сигарилу от свечи и отхлебнув ароматного кофе, она сожгла послание, взявшись разбирать почту дальше. Совершенно не обращая на тень, вытекавшую струйкой из ее двери.
— Вот где он может быть, скажи мне?
— А я откуда знаю, может по девкам пошел.
— Это ты по девкам только можешь ходить, упившись в стельку. Третий день его нет, все его вещи тут лежат, а он чуть ли не трясётся за свой чемодан и лютню. К тому же Дарий не из тех, кто молча пропадает, он бы предупредил. Он даже деньги у Бена не забирал, я спрашивала. Может Леона его куда послала? Сходи, спроси у нее, у меня не хватает терпения с ней разговаривать. — Карлотта ходила туда-сюда по комнате, — А если он действительно пошел по девкам никого не предупредив, я ему руку сломаю, мелкий сукин сын.
— Да придет, куда он денется, протрезвеет и появиться. — Клето выпил вина и сморщившись посмотрел на кубок. — Вот что за дрянь Бен сюда тащит, мог бы хоть выпивку нормальную заказать, а не эту разбавленную кислятину.
— Да тебе лишь бы пить, сколько уже можно лакать это дерьмо? И между прочим это твой ученик пропал, а не мой. А тебе плевать, тебя волнует разбавленная кислятина.
— И что, мне тоже метаться из угла в угол? А даже если бы Леона его куда-нибудь послала, мне она не докладывает, ты сама знаешь, если она не хочет говорить, из нее клещами ничего не вытащишь. И хватит уже метаться, ты действуешь на…Драть меня в зад. — Клето отшатнулся от двери, уронив стул и выхватив меч. Увидев силуэт из теней и дыма стоящий в проходе. — Скажи, ты тоже ее видишь?
Карлотта тоже инстинктивно схватилась за мечи, и нахмурившись обернулась, посмотрев, от чего ее напарник выхватил оружие.
— Ну надо же. Явились, где этот мелкий сукин сын, я ему сейчас что-нибудь сломаю.
— О чем ты говоришь⁈ Когда это случилось?