Страница 18 из 42
Мамина предыстория казалась более, чем удивительной. Прочитав часть про обряд слияния, Маша тут же отложила тетрадь и пошла со свечкой к зеркалу. Где-то на левом плече у неё был шрам странной формы. Во сне именно туда полезло одноглазое нечто. Шрам и правда был там. Очертаниями он чем-то напоминал глаз. Присмотревшись, она увидела, что это необычное сочетание рун. Маша вернулась на место и продолжила читать, подпирая голову рукой. Глаза начинали уже немного слипаться.
«Замуж выхожу. Уезжаю из родной деревни. Мать моя чует, что пригодится и дала мне мешочек лиха одноглазого, да сапоги летавицы. Уезжаю в Карнов».
Далее шёл рассказ о том, как Зинаида познакомилась со своим мужем, товарищем Ломовым и неким Михаилом Платовым. Оказалось, что нечисть может и сама подселится к человеку, если она достаточно сильна. Он оказался носителем аж самого Вия! Каким-то чудом ему удалось найти проход в загробный мир Навь, чтобы вернуть свою любимую Катрю. Там-то Вий его и подкараулил, чтобы попасть в Явь и стать там царём всех чертей. Но всё пошло совсем не так, как ему хотелось. Михаил оказался гораздо сильнее и смог его приручить.
Затем в записях началось описание быта. Но вот появились записи, датируемые сорок первым годом.
«Чует сердце моё, что-то плохое близится, — писала Зинаида. — Надо уж отдать девонькам моим по нечисти для защиты. Маше — лихо. Даша больно маленькая ещё. Сёстры её пусть защитят. А Наташке я и так уж давно летавицу отдала, когда она в первый класс пошла.
Маша немного опешила. В её сестре всё это время пряталась нечисть? «То-то она как ужаленная вечно носилась по округе», — подумала Ломова. Перелистнув страницу, она увидела их общую с сёстрами фотокарточку. На ней Даша в серёдке на стуле, слева она, а справа Наташа с косой через плечо, в школьной форме с красным галстуком. Отложив фото, Маша стала читать дальше.
Запись, сделанная накануне войны: «Ногти мои с каждым днём всё чернее становятся. Полуденница рвётся наружу. Но мне ещё свезло. У меня только ногти чернеют, а у товарища Платова вон и вовсе веко левое отросло, аки у Вия…»
Дальше вместо абзацев пошли обрывочные фразы, карандашные наброски, буквы начинали плясать на строчках. Огонёк свечи плохо освещал все эти каракули. На очередном развороте Маша увидела большой нарисованный глаз. Казалось, он пристально смотрит на неё, сверлит взглядом. Тут одноглазое лихо, нарисованное карандашом, стало обретать объём и выбираться с листов тетради. Девушка смотрела прямо на чудище, но не могла пошевелиться. В итоге оно на неё набросилось.
Но тут Маша проснулась за столом. Это был лишь сон. Она быстро пролистала тетрадь, на которой не заметила, как заснула. Все истории из дневника мамы оказались правда написанными. Голова гудела от обилия информации. Если бы ей сказали, что её мама общается с нечистью, она бы не поверила. Но после всех тех видений, реальной кикиморы и привидений, Маша уже стала сомневаться на счёт их отсутствия.
За окном уже посветлело. Ломова поплелась к кровати. По крайней мере, она теперь понимала, что с ней происходит. Но как использовать лихо внутри себя, понятия не имела.
«Жалко, мама меня раньше не научила…» — с досадой подумала она, ложась рядом с сопящей мирно Дашей.
Вернер тайком вернулся по памяти на квартиру. Благо он уже успел запомнить некоторые улицы посёлка и мог ориентироваться. В потёмках он добрался до дома с белыми наличниками. Как только он вошёл в сени, где кое-как горела керосиновая лампа, оставленная по всей видимости Ульрихом, Вернер увидел, что к его штанам обильно прицепился сухой репей, а сапоги были в грязи и прочем растительном мусоре.
Оторвав всё лишнее и приведя себя в порядок, Вернер вошёл в избу. Тут же в его сторону устремились взгляды товарищей. На их вопросы, где он был, отвечал, что ходил за пианисткой. Про двух партизан он не сказал ни слова.
— Зачем тебе ходить за этой девчонкой? — подозрительно спросил Эрик.
— Как зачем? Ты же так и не смог поговорить с ней.
— То есть…
Эрик хотел возмутиться, но Вернер перебил его.
— Отвали, Эрик, я слишком устал, чтобы разбираться.
С этими словами он ушёл в комнату. Присев на кровать, молодой человек погрузился в свои мысли. Он вспомнил, как пошёл за Машей, надеясь вернуть сборник стихов. Но вместо того, чтобы пойти домой, пианистка пошла к старому полуразвалившемуся району посёлка. Ему было интересно, что же она будет тут делать, потому продолжил наблюдать.
Как только она вошла в старую избу, Вернер подкрался к ней и стал вслушиваться. Сквозь шёпот ветра и пение сов, он, помимо девичьего голоса услышал ещё два мужских: старческий и помоложе (говор последнего показался ему даже знакомым). А поскольку Вагнер хорошо знал русский язык, он без проблем понял, о чём говорили те трое.
Переодевшись он лёг на кровать. Маяковский оставался во внутреннем кармане френча, который теперь лежал на стуле, аккуратно сложенный. Вернер чувствовал, как в его груди начинало что-то шевелиться при воспоминаниях о недавней встрече. Он понял, это шанс. Шанс исполнить данное отцу обещание. Вернер помнил, когда тот проважал его и, наклонив низко к себе за затылок, тихо прошептал: «Беги к советским товарищам как только предоставится возможность».