Не буди лихо

Пролог

С листьев срывались капли прошедшего дождя. Они падали и разбивались о траву, а потом оказывались на носках кирзовых сапог уставшего солдата, Гоши Инночкина. Тот брёл вдоль лесополосы, вдоль неизвестного ему тракта где-то на просторах Смоленщины.

Шёл уже несколько часов без остановки, изнывая от жажды и голода. Голод перебивал одними листьями с деревьев или жевал горькие жёлуди. Самыми вкусными были листья липы, как он подметил. Порой уже хотелось просто завыть от усталости, лечь на траву и ждать, пока не найдёт заградотряд и не вернёт его в действующую часть. Но он продолжал идти.

И пока Георгий шёл, поток мыслей в его голове продолжал течь своим чередом. Сначала он пытался мысленно петь песни. Но затем пение обрывалось. И начинались мысли и рассуждения самые разные: от воспоминаний о бабушкиной выпечке до размышлений о смысле человеческого бытия, которые обрывались, когда он подходил к тому, что смысла-то и нет. От этого ему становилось страшно, и он снова возвращался к мыслям о горячих шаньгах и перепечах прямиком из печи.

Проходя мимо ряда берёзок, красноармеец ещё продолжал думать о запечённой картошке, политой сверху яйцом, и хрустящей корочке хлеба. Вместе с воспоминаниями о хлебе, на языке завертелся вкус армейской каши, которую ему давали с полевой кухни. Вместе с мыслями о еде вспомнились товарищи и отец. Товарищи, с которыми он ещё несколько недель назад весело уплетал эту кашу. Товарищи, брошенные им там, на линии фронта.

Чудом ему удалось сбежать, едва не лишившись сапог. И за это чудо было Гоше стыдно. Он сейчас был здесь, жив-здоров. А друзья? Котька Водопьянов, Коля Игнатенко, Гриша Бачиришвили, много других ребят и отец, который, так получилось, был с ним в одной части. Всех их сейчас, наверняка, гнали в какой-нибудь концлагерь как военнопленных по пыльным дорогам без сапог.

Гоша невольно посмотрел себе под ноги. Свои-то, да и свою шкуру, он спасти успел. Их колонну расстреляли сверху немецкие самолёты, когда они проходили у маленькой речушки. А чуть позже появилась вражеская пехота.

Солдат уже и не помнил, как у него получилось тогда сквозь град немецких пуль оказаться в воде. Но что он хорошо запомнил, так это умоляющие глаза, отчётливо видные на окровавленном лице Коли Игнатенко. Стоило Гоше о нём вспомнить, как тут же в голове звучал голос товарища, полный отчаяния и укора: «Что ж ты не помог нам, Гоша?»

«Я помогу вам, братцы, вернусь и обязательно помогу вам!» — обещал про себя Инночкин. В глазах у него защипало. Сделав глубокий вдох, Гоша взял себя в руки и продолжил идти, надеясь выйти на своих.

Он снова посмотрел себе под ноги и почувствовал, как же сильно зудело между пальцами на ногах. Да и портянки как-то съехали с положенного места.

«Сесть что ли, поправить», — подумал про себя парень. Глазами стал искать место, где можно было бы присесть, да хорошенечко протереть портянками между пальцами кожу, которая вся уже запотела и нестерпимо чесалась. Наконец, нашёлся толстый ствол берёзы, которая погнулась из-за прогнивших корней.

Но не успел он присесть, как сразу увидел за деревьями крыши домов, покрытые соломой. Гоша тут же вскочил. В деревне могут быть немцы, стоило быстрее уйти. И он бы ушёл, если б не подозрительная тишина. Ни криков, ни смеха, ни лая собак, даже птицы не пели. Тогда решил, пойти в деревню, надеясь не наткнуться на врагов. Хотя было маловероятно, ведь фронт ушёл далеко на восток, Смоленск давно пал.

Гоша украдкой подобрался к покосившемуся забору и забрался в огород. Урожая на грядках не было. Зато яблоки на деревьях оставались нетронутыми. Гоша остановился у яблони. Вид спелых плодов пробудил в нём голод. Тяжёлые ветки тянулись к земле, потому он с лёгкостью смог сорвать пару яблок. Нос уловил сладкий аромат. Протерев яблоко о гимнастёрку, Гоша откусил от него немаленький кусок. Ещё несколько яблок он спрятал в карманах.

Выбравшись с другой стороны, Гоша выглянул на улицу. Никого не было. «А вдруг засада? Хотя зачем? Тут вроде никого и ничего…» — подумал красноармеец. Деревня была маленькой, всего в две улицы. Гоша шёл и постоянно оглядывался по сторонам. Возле очередного палисадника на него выпрыгнул лохматый пёс.

— Шарик, тон маро[1]? — вздрогнул Гоша.

Но пёс непонимающе вилял хвостом и прыгал на него, стараясь облизать.

— Шарик, нет у меня еды. Сам голодный, — попытался оправдаться он и пошёл дальше.

На перекрёстке между деревенской улицей и дорогой к автопарку Гоша остановился. В воздухе витал знакомый запах гнили — запах разлагающейся плоти. У Гоши сразу засосало под ложечкой. В голову полезли неприятные мысли. Он пошёл по запаху. Пёс заскулил, и дальше с ним не пошёл. Гоша вышел к низкому длинному сараю. Вонь становилась всё сильнее. Как только он обошёл, увидел кучу людских тел, лежащих в линию. Среди них в основном были дети, женщины и пожилые люди. В общей куче он разглядел бабу, закинувшую руки в неестественной позе. Рядом с ней лежал мальчик лет пяти. Его пальцы мертвецкой хваткой вцепились в передник матери, по которому ползали мухи. В деревянной стене виднелись следы от пуль.

Сердце словно сжали тиски. Гоша в боях видел многое, но сейчас он почувствовал особую тяжесть в душе. Юноша дрожащей рукой стащил с головы пилотку и прижал к груди. С минуту он стоял на месте, глядя сквозь тела. Пёс затаился в кустах рядом.

Гоша вытащил из карманов оставшиеся яблоки и положил их на траву. Теперь есть было стыднее. Он ещё раз окинул взглядом убитых и побрёл дальше к дороге. Осиротевший пёс провожал его грустным взглядом.

Деревня осталась позади. Вокруг снова был лес. А у Гоши всё не шли из памяти расстрелянные жители. Он живо себе представил, как страшно всем им было, когда в их сторону направили дула немецких автоматов. От этого сердце сжалось снова, но уже в этот раз от злости. Если бы он там был в тот момент, он бы непременно перестрелял всех фашистов, командиру бы лично проломал череп булыжником. Гоша всё продолжал фантазировать сцены расправы, но вдруг услышал вдалеке приближающийся шум. Вскоре он понял, что это рёв моторов.

«А вдруг свои?» — с надеждой подумал солдат, приподнимаясь с места. Он зашёл за дерево и устремил взгляд на дорогу. Гоша замер. Мимо него проезжала колонна техники. Солдаты на грузовиках понуро смотрели себе под ноги. Увидев чёрные кресты, красноармеец оцепенел от страха. Инстинктивно он стал отступать в заросли, надеясь, что его не заметят.

Но один из немецких солдат на грузовике соскочил с насиженного места, схватился за автомат и посмотрел прямо на Георгия. Немец всё же заметил выгоревшую гимнастёрку цвета жухлой травы среди сочной зелени.

— Russisch! — раздался его радостный крик.

Бабахнули выстрелы. Гоша резко метнулся в сторону деревьев и бросился вглубь лесополосы. Грузовик проехал это место. Стрелявший немец опустил оружие и с досадой произнёс:

— Вот сволочь большевистская. Удрал!

— Не расстраивайся так, Эрик. У тебя ещё будет шанс пострелять по ним, — подбодрил товарища Гюнтер.

Эрик только бросил удручающий взгляд в сторону друга и сел на своё место. Из всей их компании Гюнтер выделялся довольно широкими плечами и плотным телосложением. А ещё обворожительной улыбкой. К тому же он был немного выше Эрика.

— С чего ты взял, что я расстроился? — ухмыльнулся он. — Все знают, что ни одна русская свинья не уйдёт от меня.

— Ты так и в детстве говорил, когда мы гонялись за голубями.

— Как в тот раз, когда Эрик шлёпнулся в лужу? — вклинился в разговор низкорослый паренёк с белёсыми волосами.