Сжигая запреты

Я просто хочу его любить! Здесь и сейчас.

– Марина! – разъяренно выталкивает Даня, прежде чем грубо встряхнуть меня.

Дождевые капли, которые успели напитать волосы, разлетаются. Мои зубы клацают. Я содрогаюсь, снова и снова захлебываясь чувствами.

– Что ты, мать твою, творишь? Ты не понимаешь, что носиться в одиночку там, где ты ни хрена не ориентируешься на местности – опасно?! А? Я тебя спрашиваю! Ты, блядь, этого не понимаешь?! – кричит все громче. С таким надрывом, которого я никогда у него не слышала. – Падение! Перелом! Кровотечение! Потеря сознания! – рубит с расстановками и таким разрушительным гневом, что я на каждом слове вздрагиваю. – Как бы я искал тебя?! Что бы делал, если бы с тобой что-то случилось?! Что бы я, мать твою, чувствовал?!

Как такое отражать? Если я даже в своих эмоциях и ощущениях не разбираюсь! Меня просто колотит от внутреннего сбоя, который случается, когда сталкиваются несколько разнозаряженных энергетических масс.

– Что бы ты чувствовал? – ору я в ответ. Дождевые капли попадают в рот и заставляют закашляться, но даже физический дискомфорт не способен меня остановить. Сглатываю. Прочищаю горло. – Дай-ка подумать, Дань… – продолжаю сиплым шепотом не менее страстно. Но думать я, конечно же, не собираюсь. После короткой паузы сразу кричу: – Стоп! А меня должно волновать, что бы ты чувствовал?! Мне плевать! Я тебя ненавижу!

Это все, что мне удается сказать. Потому что дальше… Шатохин толкает меня к дереву, притискивает всем своим телом и зажимает ладонью рот. С последним проявляет такое усердие, что захватывает и нос. Уже через несколько секунд я осознаю, что функция полноценной вентиляции легких мне больше недоступна. Естественно, что осознание этого порождает панику.

Втягивая крохи кислорода, которые ко мне каким-то чудом просачиваются, одичало таращусь в Данины сверкающие глаза.

– Знаешь, что я сейчас делаю? – хрипит он совсем другим тоном. – Останавливаю лживый поток дерьма, который ты выдаешь, когда тебе становится страшно и твой ядовитый язык теряет соединение с мозгом, – его голос будто гуще и насыщеннее становится. Приглушенный, вибрирующий, предупреждающий – он пугает меня пуще прежнего. – Я бы, конечно, предпочел заткнуть твой рот членом, но демон, которого ты сейчас во мне пробуждаешь, слишком гордый, чтобы заталкивать хуй силой. Обычно телки сами рвутся его отсосать. Полируют как бешеные.

Я не знаю, какой реакции от меня добивается Даня, но меня буквально подрывает на мине ревности. Она и придает мне силы, чтобы оттолкнуть его и заколотить кулаками по груди.

– Зачем ты вспоминаешь, что делал с другими?! – кричу со слезами. Их, может, и не видно, потому как мы находимся под деревом, но отчетливо слышно. – Зачем?!

– Чтобы ты ревновала и злилась, – следует жестокий и быстрый, будто заготовленный, ответ. – Чтобы теряла контроль вместе со мной. Чтобы ты так же, как я тебя, боялась меня потерять. Чтобы ты, мать твою, сделала хоть что-нибудь, чтобы восстановить ту связь, что у нас была!

Из меня мучительным толчком вырываются рыдания.

– Пошел ты! – всхлипываю и издаю еще какие-то звуки, пока продолжаю его избивать. – Ничего от меня не получишь!

И тут он смеется. Довольно!

– Уже получил, Марин! – поймав мои руки, разводит их в стороны, чтобы вновь толкнуться на меня всем телом. Каменным стояком мне между ног, так что все нутро от промежности до мозга молниями прорезает. Горячими губами по шее, уху, щеке… Останавливаясь у виска, жадными ладонями дожимает. И жарким сексуальным хрипом, конечно же: – Получил и не отдам, пока не уничтожу. Давай знакомиться дальше, Динь-Динь… Прямо сейчас перед тобой Бог ярости, хаоса и разрухи.

– Такого в тебе нет!

Возражаю не просто потому, что страшно. В самом деле не верю, что Даня способен причинить мне хоть какой-то вред.

– Есть, Марин… Есть, – утверждает, заставляя задыхаться. Фокусируясь на том, чтобы вовремя доставлять кислород к своим легким, забываю о рыданиях. – Я хочу снести тебя, как ураган. Разрушить, проникнуть в каждую микрочасть тебя и собрать заново в той вариации, которая будет любить меня без оглядки на все мои пороки.

«Я и так люблю тебя!» – сердце так громко кричит, что кажется, реально можно слышать.

Может, я и взглядом это выдаю, но голос гашу. Вырвать себе нутро? Там и так уже все искорежено.

– А я хочу, чтобы обо всех твоих пороках никто больше, кроме меня, и не знал… – вырывается все-таки многозначительное требование. – Никогда!

Вспышка в Даниных глазах – его восторг и мое искушение. Столько оттенков выливает: оранжевый, красный, синий, фиолетовый… Не увидишь, и вообразить сложно. Да, внешние факторы тоже влияют. Но не было бы внутри него такой энергии, ломать и отражать свет было бы нечему.

– Никто и не узнает, Марин. Никогда, – звучит как клятва. Меня пробирает. На коже выступают мурашки, а под ней разливается лава. – Ни с кем, кроме тебя, я душу не вскрывал. Ни с кем другим и не собираюсь.

– Просто…

Еще не знаю, что сказать пытаюсь, как Даня меня перебивает.

– Просто прими меня, Марин. Полностью.

Я готова. Несмотря ни на что.

Но…

– А ты, Дань? – выдыхаю шелестящим шепотом. – Ты меня полностью принимаешь?

– Всегда, – отвечает без раздумий.

Пусть не осознает, но на инстинктах, как мне кажется, именно то, что мне нужно, сообщает… Принимает все.

Волну радости, которая рвется по моей груди, словно десятки взлетевших в небо фейерверков, придушить невозможно. Со стоном подаюсь к Дане, он тут же вздыхает и замирает. Скольжу ладонями по шее, затылку и плечам. Прижимаюсь губами к щеке. Одержимо вдыхаю запах, который не в силах перебить даже дождь.

– Тогда сноси… Но… Уничтожай только плохое, Дань…

Он медленно отстраняется. Смотрит мне в глаза. Сомневается. Ищет подтверждение. А когда его находит… Шумно выдыхает, так же резко вдыхает и набрасывается на мой рот.

Даня грозил ураганом. Он его разворачивает.

Головокружение, трескучее напряжение, тягучее томление и безумные разряды тока – все это ощущаю моментально, едва лишь сливаются наши языки. Слюны сразу много становится. Мы ею делимся, с горючей потребностью присасываясь друг к другу и кусаясь. В рваных промежутках только тяжелое дыхание и хрипы ловим. Сталкиваемся лбами, носами, зубами чересчур агрессивно орудуем – моментами прям искры из глаз высекаем. Но ни один из нас не пытается притормозить.

– Хочу тебя ебать… Хочу тебя заблядить… Кончить в тебя, Марин… Всю тебя обкончать…

Не нуждается в дополнительном разрешении. Все именно к этому и идет. Просто Дане, как обычно, в кайф это озвучивать. А мне – слышать и отражать. Без стеснения и каких-либо попыток снизить накал. Теми же глаголами. Точно так же грязно и яростно. Нет, я не позволяю. Я провоцирую.

Задерживая тот зрительный контакт, который нам удалось установить, пока подливали масла в огонь словами, Шатохин сдергивает с меня трусы. За ними и лифчик летит. По голой коже несутся жесткие поцелуи и укусы. Я вскрикиваю, но не отталкиваю. Конечно же, не отталкиваю. Я получаю удовольствие и не пытаюсь это скрывать.

Даня знает, что делать. В этом его суть, даже когда главенствует ярость.

Он груб, но бьет прицельно. Задевает и воспламеняет те точки, которые вопреки мукам запускают по моему телу потоки дикой похоти.

Его зубы оставляют жгучие следы сладкой боли на шее, плечах, сосках, животе, бедрах и половых губах. Я едва держусь на ногах. Вся дрожу. И растворяюсь в этих ощущениях настолько, что когда Даня меня разворачивает и, заставляя выгнуться, входит в мое тело, моментально улетаю. Разрывает такой оргазм, что даже страшно становится. Кажется, будто реально распадаюсь на части.

Даня слышит мои крики, чувствует сумасшедшее сокращение плоти, улавливает отчаяние во всех тех звуках, что я издаю, едва появляется возможность, но не останавливается. Он не притормаживает ни на секунду, одурело выбивая из моего тела свое удовольствие. Очевидно, выдержки ему не занимать. Это длится достаточно долго. От яростных движений его члена у меня буквально каждый миллиметр плоти воспаляется, каждый нерв воспламеняется, каждый микроузел закорачивает. Если бы Даня хотя бы не касался в других местах… Но он трогает непрерывно, не позволяя ни одной точке погаснуть.