Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 16

На протяжении беременности душа ребёнка также, как и эмбрион от пуповины, подпитывается от души матери и растёт. И в момент рождения душа формируется окончательно, отделяясь от материнской. Полученная от матери на момент рождения часть условно считается единицей отсчёта.

Если у человека нет никакого таланта к магии, то объём его души так и будет равен этой самой единице, помноженной на возраст. Но чем больше была сила души в самом начале, тем больше был потенциал и тем быстрее душа будет развиваться в будущем. Душа не имеющего потенциала человека каждые девять месяцев увеличивается в объёме на ту самую единицу. Логично, душа мага за тот же срок вырастет сильнее.

Максимально возможной силой при рождении обладали души людей, называемых в Кристории высшими. Если выражать её в числовом эквиваленте, то получится примерно восемь. То есть души высших в восемь раз сильнее душ тех людей, что потенциалом не обладают вовсе.

Из этих восьми единицу дала душа матери, остальные семь попали в эмбрион в момент зачатия. Откуда — неизвестно, и вряд ли в ближайшие сотни лет кто-либо сможет это узнать. Но это вопрос уже к будущим поколениям.

Лазу, а вернее тогда ещё Семёну Лебедеву, на момент смерти было почти тридцать. Так как на Земле магии не существовало, и все души имели одну силу, все тридцать лет он жил с той самой единичкой.

Вот только, попав в иной мир, в растущего в утробе матери Лазариса Морфея, его душа осталась неизменной. И раз душа не-мага становится сильнее на единицу каждые девять месяцев, не сложно посчитать, что Лаз при рождении получил силу души в сорок единиц.

Конечно, это всё была не слишком точная наука. Души двух разных людей, даже с совершенно идентичным магическим потенциалом, могли сильно отличаться.

Интеллект, физическая сила, развитая фантазия, какие-то таланты, вроде идеального слуха или мастерства художника — всё это влияло на душу, как и ещё миллион других причин.

Но тот факт, что душа Лаза была в разы сильнее даже душ высших магов, не вызывал сомнений. Однако в эти пять с половиной лет бытия Ужасом его душа росла даже быстрее.

Всё это время на продолжала поглощать энергию Зверя ударными темпами.

Вот только для Лаза эта сила перестала быть чужеродной. Теперь его душа состояла из чего-то среднего между двумя типами энергии. А с учётом того, что энергия Зверя, вливаясь в его тело, захватывала с собой и чистую природную энергию, из которой и состояли обычные души, получившийся в итоге объём был эквивалентен не пяти, а скорее пятидесяти пяти годам жизни.

Сейчас по силе души с Лазом на всем континенте могли бы посоперничать от силы человек пять-шесть, находящихся в самом верху списка «Кому за двести». И пусть после возвращения сознания процесс поглощения энергии Зверя сильно замедлился, скорость роста его души всё равно увеличилась почти втрое.

Все те искажения, что Лаз когда-то чувствовал в своей душе, также исчезли. На самом деле, его душа сейчас вообще слабо походила на человеческую. И дело было не только в энергии Зверя.

Исцеляя душу Сына Монарха, Лаз не раз и не два наблюдал её невероятно сложную, но, тем не менее, статичную и стабильную структуру. Но его собственная душа, находящаяся внутри оболочки в форме дракона, теперь ни единой секунды не пребывала в покое.





Самым похожим, что Лаз мог вспомнить, были лавовые лампы, одно время популярные на Земле. Только происходящее в его душе было на несколько порядков более сложным и запутанным. Энергия Зверя ли постаралась или ещё что, но по крайней мере никакого неудобства Лаз не испытывал, и это уже радовало.

Энергия Зверя, кстати, не только над его душой постаралась. Пока он был Ужасом, она, изменявшая его форму по собственному желанию, умудрилась ещё и оригинальную шкуру подлатать.

Вынырнув из мира своей души, Лаз оглядел уже себя реального. Форма, в которой он сейчас находился, совершенно точно не была трансформацией.

Это было его настоящее тело. То самое, что чуть не умерло во младенчестве от слабости, что постоянно болело, в котором было столько сломанных костей, что «позавидовал» бы и бывалый каскадёр. То самое, что лишилось левой руки до середины предплечья стараниями Зверя Турбаса Дайло.

Лаз, преодолевая боль от перегрузки души, поднёс к лицу левую ладонь. Настоящую, живую, ничем не отличающуюся от правой. Перевёл взгляд на накаченные бицепсы, потом на идеальные кубики пресса…

— Да уж… — пробормотал он, пока что не отваживаясь вставать, но понимая, что двигаться в этом новом-старом теле будет невероятно легко и свободно. — Двадцать четыре года, два безумства, двадцать тысяч убитых — и вот у меня тело, готовое к печати на обложках журналов. Всего-то. Может, стоит рекламу запустить? Думаю, на Земле найдутся люди, привести себя в форму для которых было куда сложнее…

С Ужасом, а вернее формой Ужаса, всё тоже было не слишком просто. После слияния с энергией Зверя, трансформацией в привычном смысле слова это уже не было. Тело монстра больше не было магическим, а во время превращения тело самого Лаза не оказывалось в некоем особом подпространстве.

Он превращался по-настоящему, как оборотни из земных книжек. Ужас был ровно настолько же реален, как и его нынешнее тело, как и лежащая сейчас без сознания на кровати Айна, как решётки и стены этой камеры.

И это порождало несколько крайне неприятных выводов.

Во-первых, несмотря на мощнейшую регенерацию, способную отрастить даже оторванные конечности, Лаз больше не мог «пережидать» повреждения одной формы внутри другой. Просто потому, что с этого момента у него было лишь одно тело и травмы при превращении не становились легче.

Во-вторых, и Лаз уже испытывал это на себе, смена формы теперь была, мягко говоря, крайне болезненной. Ведь он больше не перепрыгивал между телами, а менял и перестраивал собственное. И над этим Лазу ещё предстояло подумать, потому что каждый раз перекидываться с такими муками было слишком даже для него.

Также эксперименты с формами отныне становились не только болезненными, но и крайне опасными.

Раньше Лаз мог создать из энергии в качестве заготовки тело без лёгких, пока подыскивал подходящий материал для опытов. Но теперь подобное грозило быстрой и мучительной смертью.