Дмитрий

– Уезжаешь! – почти закричала она, крепко сжимая его руку и бледнея. Да как же это? – И подозрения, до сих пор смутные, в тот же миг заполнили ее сердце.

– Наташа, – неловко начал он, – помнишь, я тебе уже говорил, что, может статься, мне придется уехать. Я говорил тебе, что некто может позвать меня – и вот он позвал, и мне надо ехать.

– Ехать! – сердце Наташи упало, почти остановилось, она на мгновение прильнула к нему, и у нее закружилась голова. – Куда ты едешь? Почему надо ехать? Кто позвал тебя? Что ты там будешь делать?..

– Погоди, не так быстро, я не могу сказать тебе, Наташа, что я собираюсь делать – я и сам едва знаю. Странно это все звучит, но я должен ехать. Я Отрепьеву обещал.

– Так вот оно что! Ах, этот ужасный Отрепьев! Но ведь и мне ты обещал… Не езди с ним, Дмитрий. У него дурной глаз, он плохой человек, он тогда недобро смотрел на меня, – тебя убьют, Дмитрий. Дмитрий, ты сказал, что никогда меня не бросишь! Не уезжай, не оставляй меня – возьми меня с собой, возьми. Я и верхом умею ездить, и стрелять, оденусь, как ты, казаком, конюхом твоим буду. Возьми, возьми, куда хочешь поеду, – говорила она с необычайной быстротой, луч надежды зародился в ее душе.

– Нет, Наташа, нельзя тебе со мной. Эх, знала бы ты только … Никак нельзя – ты мешать будешь…

«Мешать!» – роковое слово. Она сделалась холодна и тверда, как камень. Ее подозрения превратились в уверенность и душили ее.

– Ах! ты устал от меня, вот и все! Мешать… И то верно, буду тебе мешать, – ее грудь вздымалась.

– Не смотри так, Наташа. Ты не понимаешь.

– Да, да, я понимаю. Конечно, я знала, что так будет. Устал ты от меня. Я ж и раньше это чувствовала. Пойду я, домой пора – поздно уже.

– Наташа!

– Прощай! – Она метнулась вон из укрытия и тотчас побежала обратно. – Дай мне взглянуть на тебя, дай мне взглянуть на твое лицо. Ответь мне теперь: ты хочешь уехать? Да! Не говори, не надо! Увижу ли я тебя когда-нибудь снова? Смогу ли я когда-нибудь… – С отчаянием в глазах она бессознательно схватила его за руку. Ее пыл был встречен его холодностью и замешательством, лишь подтвердив ее ужасные подозрения.

Она бросилась прочь, вскочила на лошадь и ускакала.

Дмитрий хотел было пойти за ней, нерешительный и пристыженный, после остановился, провожая ее взглядом, пока она не исчезла в океане травы. Так он стоял довольно долго, рассеянно глядя на ее след в степи. Наконец он глубоко вздохнул, отвязал коня, сел в седло и поскакал в сторону Киева.

V

Лунный свет падает на холодные темные воды Днепра, длинная дрожащая серебристая дорожка танцует на ряби. По ту сторону реки в небо вздымается двойной холм Киева со спящим монастырем – черно-серебряная масса. Глубокая впадина посередине погружена во мрак. То тут, то там одинокая вспышка, скудный луч какого-то полуночного фонаря вглядывается в ночь.

По всему Русскому Иерусалиму красные костры паломников, собравшихся со всех концов Святой Руси, бросают зловещий свет на их движущиеся фигуры или мягко озаряют стоящие или сидящие темные группы на равнине. Слышится низкий гул бесчисленных голосов – слабый, таинственный, неописуемый шум огромного множества. Вверху темно-синий небесный свод и безмолвные, бдительные, вечные, безжалостные звезды.

В одной из таких групп, на самом берегу реки, мерцающий свет костра освещает высокого человека в монашеской рясе, его смуглое лицо измождено не то лишениями, не то излишествами, в его глазах блестит энтузиазм, он очаровал своих слушателей одной из старинных русских легенд.

“И бродил я на рассвете по берегу, и услышал я звук, доносящийся с моря. И посмотрел я в сторону моря и увидел лодку, а на носу и корме сидели гребцы, но их лица были скрыты туманом. А посередине, сияя в пурпурных одеждах, стояли два сына святого Владимира, святые мученики Борис и Глеб. И сказал Борис: “Брат Глеб, вели гребцам поторопиться, ибо мы должны помочь нашему сроднику Александру, сыну Ярослава8.”

– Тогда меня, – сказал финн Пелгусий9, – охватили великий страх и трепет. И пока я смотрел, корабль исчез с глаз моих.

Затем, когда Александр услышал его историю, он возрадовался, ибо знал, что Господь и Благословенные Братья были на его стороне. И он напал на язычников, и поразил их острым мечом, и загнал их обратно в Неву, и не осталось ни одного язычника на его земле. Потому его и по сей день называют Невским, героем Невы”.

Оратор сделал паузу, его губы дрожали, все его тело дрожало от волнения. Слушатели молчали, затаив дыхание.

– Теперь нету героев, – заметил, наконец, башкир из Тобольска, чье коричневое и грязное лицо, похожее на спелый грецкий орех, выглядывало из гнезда мехов, – перевелись герои с тех пор, как Ермак10 помер. Он последний был, но он помер, а больше никого нету.

– Нет нынче героев! – воскликнул монах, и его голос сорвался на крик, он вскинул руки и шагнул ближе к огню. – Нет нынче героев – а почему? Почему? Потому что русские забыли своего Бога и утратили род Рюриковичей, потому что у них вместо царя язычник и татарин, который призывает своих татар в святую Русь и отравляет наших царей, который поджигает наши дома и навлекает на людей язвы и голод. Почему у нас голод? Потому что Бог гневается на нас, и поэтому Он посылает Свой голод, чтобы уморить нас до покаяния. Да, это Борис Годунов-татарин, он – проклятие России. Но Господь пошлет избавителя. Да! Говорю вам, настанет день, скоро настанет, когда восстанет избавитель. Мне приснился сон, и Господь говорил со мной:

“Вы увидите, Я пошлю моему народу избавителя, как я избавил их в древности рукою Дмитрия Донского11 из рода Рюриковичей, ибо думаете вы, что он мертв, но он придет, и поразит Бориса, и изгонит его, и наступит его власть”.

Да, Господь говорил в видении, и я не лгу вам. Царевич Дмитрий не умер, но скоро вернется. Господи, скоро, пусть это будет скоро!

Он в изнеможении откинулся назад, но губы беззвучно шевелились. Зрители беспокойно заерзали. «Шаман, великий шаман», – пробормотал обращенный калмык, стоявший рядом.

– Он говорит правду! – взволнованно воскликнул паломник. – Это чума, голод и злой царь, что сделал русских крепостными, а не свободными, и не любит русский народ.

– С чего бы Борису Годунову любить русский народ? – усмехнулся другой. – Другая кровь, другие предки – какая уж тут любовь? Но что он имеет в виду, говоря, что царевич Дмитрий жив?

– Ты, видать, нездешний, – возразил первый, – ежели ничего не слыхал. Говорят, царевич Дмитрий Иванович жив и скоро придет избавить русских от злого царя.

– Да ведь его убили в Угличе, Борис его отравил.

– Нет, не отравил, – с готовностью вставил башкир. Отец моей жены из Пелыма12, он был в Угличе, когда царь Борис сослал всех жителей Углича в Пелым, и он говорит, что никто не знает истинную правду, но поговаривают, что царевич Дмитрий не умер вовсе, а сбежал из Углича в лодке. Злой царь изо всех сил разыскивал его, чтобы убить, но напрасно, ибо тот исчез.

Монах поднял голову.

– Нет, он не убит. Уж кто-кто, а я наверняка знаю. Я сам из Ярославля и был в Угличе в ту ночь. Поплыл я на лодке в Нижний Новгород. Гляжу: плывет мимо нас другая лодка, и гребцы гребут быстро-быстро. Поговаривали, то был боярин Иван Мстиславский со своим крестником, царевичем Дмитрием, бежавшим от царя.

– Да, – сказал башкир, одобрительно кивнув, – я тоже это слышал. Отец моей жены…

– Завтра, – заметил калмык, – мы все будем молиться мощам святого Антония Святых Катакомб13, чтобы он ниспослал нам свою помощь.

– Велика ж помощь от костей мертвецов, – усмехнулся старый еврей в грязной одежде. Верный обычаям своего народа, он прибыл сюда с целью заработать на людской набожности, которую сам презирал. На этот раз его чувство недовольства одержало верх над осторожностью. – Что бы вам самим не восстать против вашего злого царя?

8

Князь Александр Невский (1221–1263).

9

Воевода Пелгусий (позднее крещеный в Православие под именем Филипп) – старейшина небольшого племени ижоры, соратник Александра Невского.

10

Ермак Тимофеевич (1532–1585) – казачий атаман, исторический завоеватель Сибири для Русского государства.

11

Московский князь Дмитрий Иванович (1350–1389), прозванный Донским за победу на Куликовом поле у истоков Дона.

12

Пелым – одно из первых поселений в Западной Сибири в конце XVI в. Сюда были сосланы 60 семей из Углича в наказание за бунт и убийство приказных людей 15 мая 1591 г. Набатный колокол, созывавший угличан на двор погибшего царевича Димитрия, был тоже наказан. Ему вырвали язык, отрезали одно ухо и сослали в сибирский город Тобольск, откуда по настоятельным просьбам жителей Углича он был возвращен в этот город лишь через триста лет – 20 мая 1892 г. Подробнее об этом см.: Пыляев М.И. Исторические колокола // Исторический вестник. 1890, т. XLII. № 10. Ссыльный Углицкий колокол. С. 195-197.

13

В пещерах Киево-Печерского монастыря, по преданию основанного в XI в. святым Антонием.