Дмитрий

Моим неведомым друзьям

в день IV ноября MDCCCLXXXIX4

ВСТУПЛЕНИЕ

Безжизненные слова – это всего лишь жалкое подобие действия: когда они выходят за пределы своей вотчины и пытаются выразить чувство, характер, эмоцию, им, бедолагам, нужен переводчик. Как деловитые, бойко болтающие гиды, они только и могут водить нас вокруг да около собора, жестикулируя в сторону тускло-серых окон. Одной лишь музыке дано открыть двери, ибо она и есть уникальный ключ, отпирающий все замки, и впустить нас в великолепие витражей. Стало быть, тот, кому знакома «Мазурка №22» Шопена, поймет историю МАРИНЫ точнее, нежели услышав словесный рассказ; а увертюра к «Кармен» Бизе – это волшебное «Сезам, откройся!» к судьбе ДМИТРИЯ. Мне остается лишь добавить, что эта история правдива.

ЧАСТЬ I

О, какую легенду можно пустить!

А главное – новая сила идет.

Достоевский5

I

– НАТАЛЬЯ6!

Крик раздался в полуденной тишине, вспугнув пролетавшего ворона, который поспешил прочь, в сторону степи.

– Наталья! НАТАЛЬЯ!

Дверь избы резко распахнулась, и старик, явно пьяный, в грязной одёже сизого цвета, пошатываясь, выскочил во двор, машинально пнув стоявшее перед дверью корыто, из которого, поджав хвост, робко ела худосочная собака. Полдюжины кур, помогавших собаке в еде, с кудахтаньем разбежались.

– Где черти носят эту девицу? Наталья, ты где? Снова ушла, чума ее возьми.

Он прошел через двор и заглянул в полуразвалившийся сарай, служивший конюшней. Лошади не было.

– Так я думал, вот не сойти мне с этого места, бегает за каким-нибудь молодым казаком, черт его дери. Осип! Осип, поди сюда!

Парнишка, живописно одетый в одну лишь сорочку, пыльную и с прилипшими клочками сена, внезапно появился из-за сарая. Одной рукой он тер глаза, в другой нес ведро, изображая, что занят делом. Не дожидаясь допроса, он тотчас заныл:

– Я слыхал топот копыт с час назад, она вон туда уехала, – он указал в сторону Житомира. – Она всякий день туда ездит.

– А мне почему не сказал?

– Вы спали.

– Ты хочешь сказать, ты спал, ленивый бездельник. Глянь только: собачье корыто вверх дном, а ты дрыхнешь на чердаке, сразу видать по твоей рубахе. Как пить дать, ты бы проспал весь день, дай тебе волю. Что стоишь-зеваешь?! Ступай прочь, да прибери тут все. Живо, слышишь?! Проклятая девчонка, вот научат ее татары бегать в один прекрасный день! Черт ее дери, я ей покажу, как прятаться.

Он повернулся и поплелся обратно в дом, оставив дверь за собой открытой. Осип тотчас удалился в свое логово в сарае и вскоре снова заснул. Собака и птицы осторожно прокрались назад и возобновили прерванную трапезу. В степи снова воцарилась тишина.

II

Желтые лучи заходящего солнца стелились вдоль невысоких холмов украинской Волыни7, удлиняя тени, отбрасываемые шпилями Житомира. Колыхание высокой степной травы указывало на движение путника, до поры невидимого. Вскоре он появился на склоне холма, на мгновение натянул поводья и огляделся вокруг.

Его непринужденная поза наездника не сочеталась с простой одеждой русского крестьянина: грубой рубахой, широкими штанами и сапогами. Густые брови, квадратная челюсть, не прикрытая ни бородой, ни усами (ибо ему было не более двадцати двух или трех лет), и спокойствие его серых глаз придавали его лицу весьма решительное выражение, тогда как его рыжеватые волосы, как-то не вязались с чисто русским широким носом и выступающими скулами. Верховая посадка маскировала рост ниже среднего, но подчеркивала необычайную ширину его плеч.

Конь между тем устал ждать и принялся жевать траву, пока его хозяин обозревал окрестности, явно более занятый своими мыслями, чем красотой пейзажа.

Вскоре молодой человек вздрогнул и тронул поводья.

– Бедная Наташа! Интересно, как она это воспримет. Ничего, справится. Хочешь не хочешь, придется ей смириться. Хотя, как знать, может, ей уже и дела нет до меня. Да, я должен ехать. Жаль, что придется с ней расстаться, но отчего-то мне хочется, чтобы все закончилось. Что ж, дело сделано. Ну и дураки же мы, в конце концов. Как-то это все бессмысленно. Все просто нелепо, невозможно, безумно. Должно быть, я сошел с ума. Однако все лучше, чем то невыносимое, праздное, безвестное существование. Я едва не сделался овощем. Да, что угодно, только не это. Что ж, Отрепьев пускай решает…

Он пришпорил коня и пустил его галопом.

III

Тем временем в миле оттуда, в небольшой лощине, где по счастливой прихоти природы пара деревьев соединились над углублением в земле, образуя беседку, будто нарочно предназначенную для таких идиллических целей, демон нетерпения пожирал возбужденную душу Натальи.

Она томилась уже два часа. Явившись за час до назначенного времени, она никак не предполагала ждать еще час после. Привязав лошадь к пню, она сперва просто сидела и ждала. Потом она нахмурилась, попыталась было петь, всплакнула и подумала, не вернуться ли домой, но тут же упрекнула себя за эту мысль, пересчитала листья на ближайших деревьях, сорвала несколько цветов и снова заплакала.

Наконец она вскочила и решила уладить дело небольшой деревенской ворожбой. Усевшись на землю по-турецки, она срывала один за другим молодые побеги свежей веточки, нашептывая старинное литовское заклинание:

Во граде много есть парней,

Но один мне всех милей.

Я на ярмарку поеду в Каменец,

Но не встретится мне там мой молодец.

Я в луга зеленые хожу,

Но и там его не нахожу.

Пташка, взвейся высоко,

Где мой милый? Далеко?

Ветер, ветер, прочь лети,

Мне милого принеси.

Внезапно ее лошадь заржала. Она радостно вскрикнула и замерла, прислушиваясь к быстро приближающемуся звуку копыт. В следующую минуту она бросилась в объятия ДМИТРИЯ.

IV

Совсем позабыв отругать его за опоздание, она в восторге прильнула к нему, как может прильнуть только очень влюбленная женщина.

Внезапно она оторвалась от него:

– Ты не целуешь меня, как прежде – али не любишь меня больше? О, Дмитрий, а уж я-то так тебя люблю! – и она разрыдалась.

Дмитрию сделалось не по себе, но он сказал:

– Глупенькая, не суди всех по себе. Откуда мне знать, что ты только и думала о том, чтобы обнять меня покрепче. Ну иди же ко мне, – он раскрыл объятия, но она отстранилась.

– Нет, скверный юноша, ты не должен прикасаться ко мне, ты должен только любоваться мною. Право, нынче есть, на что любоваться, милый Дмитрий, – кокетливо улыбнулась она сквозь слезы.

Дмитрий, получив такое наставление, и впрямь залюбовался ее честными, выразительными, влюбленными глазами, блестящими то ли от радости, то ли от слез, ее бледно-зеленой юбкой, белой рубашкой и красным расшитым лифом, ее миниатюрными ножками в желтых сапожках, ее темными волосами, увенчанными кокошником и заплетенными нитками золотых и серебряных монет, – и чувствовал, что она права.

– Да, Наташа, твоя правда, уж ты больно ты хороша, чтобы разъезжать одной-одинешеньке по округе. Немногие девушки, могут сравниться с тобой, Наташа.

– Что ты знаешь о других девушках? Нечего говорить о них, Дмитрий, – вдруг сказала она, вновь приблизившись к нему. – А где твои красивые красные сапоги и другое платье, и почему ты так одет? Ты не похож на моего казака в этих ужасных старых лохмотьях!

– Да уж, – ответил Дмитрий, – эту одежду нарядной не назовешь, но ты же все равно любишь меня, Наташа, несмотря на ужасные старые лохмотья. А я вот уезжаю.

4

4 ноября 1889 г.

5

Достоевский Ф.М. Бесы. Часть II, глава VIII. «Иван-царевич».

6

В оригинальном тексте на первых двух страницах героиня именуется Настасьей. Возможно, имя навеяно творчеством Достоевского, у которого автор заимствовал эпиграф к первой части романа.

7

Историческая область в бассейнах южных притоков Припяти и верховьев Западного Буга. Ныне разделена между государственными территориями Польши и Украины. Наиболее крупные города на Волыни: Луцк и Ровно. Житомир до конца XVIII в. не относился к Волыни.