Мексиканка

Салли шла впереди, на её плече болтался рюкзак, который она не доверила нести Даре. Лямка то и дело сползала, и Дара заметил, что любуется тем, как Салли её поправляет. Что-то в девушке было нескладное и что-то удивительно милое. Её майка была заправлена в джинсы с одного бока и слегка выбилась с другого, её плечи были узкими, хрупкими, а грудь и бёдра – широкими. Она немного переваливалась при ходьбе, как будто на ней была незнакомая обувь или будто она недавно научилась ходить. Дара улыбнулся: недавно он читал, что действительно хорошая живопись начинается там, где заканчивается идеальность. Красота – это «сумма тщательно подобранных несовершенств». Он подумал, что расскажет об этом Салли. И о том, что сейчас, наблюдая за ней, он почувствовал эту сумму несовершенств, но для этого придётся сперва много чего ещё рассказать.

Улица вильнула ещё несколько раз и Дара понял, что не может точно сказать, где они находятся, но они словно попали в изнанку Мерчантс роуд: им не было видно ни одной витрины – только двери складов, но со всех сторон доносились звуки оживлённой вечерней улицы центра города – музыка, голоса пьяных компаний и реклама. Откуда-то доплывали запахи жареных стейков и парфюма, но пахло в основном акациями и ещё чем-то, чем пахнут старые улицы.

– Почти пришли, – сказала Салли.

Асфальт под его ногами сменился деревянным настилом и Дара непроизвольно замедлил шаг. Он не мог вспомнить, когда в последний раз ходил по дереву. Что-то в этом было от ощущения, когда зимой снимаешь перчатку, чтобы пожать руку.

Салли остановилась перед дверью небольшого особняка, который Даре показался нежилым: окна были наглухо завешаны жалюзи. На двери не висело никакой таблички, а само здание было безликим: будто архитектор смешал все архитектурные стили Гэллоуэя, вывел среднее арифметическое, а потом скормил строительному роботу, поленившись даже проверить результат. Даре стало тревожно: а что если здание намеренно сделали таким безликим, чтобы никто никогда не поленился проверить, кто же в нём живёт? Зачем его построили здесь – на задворках?

Салли постучала, внутри кто-то откашлялся, но дверь оставалась закрытой.

Всё же наркотики, – подумал Дара. – Здесь наркодилер. В центре – потому что зарабатывает много. Здание неприметное – чтобы… ну, чтобы не приметили. И рюкзак она не доверила ему потому что в нём запрещённое. И если полиция будет обыскивать, то вещества найдут у неё, а не у него (спасибо, Салли). И сейчас, видимо, Даре придётся драться.

Вот тебе сумма несовершенств.

Дверь открылась.

Салли без приветствия прошла внутрь, на ходу снимая и расстёгивая рюкзак. На порог вышел бородатый старик. Дара его прекрасно знал, но не мог сообразить, почему видит его здесь и сейчас, поэтому не нашёлся, что сказать. Тот посмотрел на Дару хитро. Глаза у старика были красные и усталые, подёрнутые голубоватым, как обычно бывает у тех, кто много читает и у кого к старости нет денег на искусственные органы.

– Здравствуй, – сказал старик.

– Добрый вечер, – сказал Дара.

– Как меня зовут? – спросил дед.

– Что? Меня зовут Дара.

– Нет, ты не ослышался. Как меня зовут?

– Мёрфи.

– А полностью?

– Э-э-э. Мистер Мёрфи?

Дед улыбнулся и продолжил смотреть на Дару выжидающе.

– Дед Мёрфи, – сказал Дара, сам удивляясь своей наглости.

Старик не отвёл взгляда и Дара произнёс не только имя, но и титул:

– Дед Мёрфи, городской сумасшедший.

Старик довольно кивнул и жестом пригласил Дару внутрь. Дара повиновался.

– Это была проверка, – сказал он. – Ты прошёл.

– Ой бросьте, – сказала Салли. – Дара, расслабься. Это просто Мёрфи. Он…

– Это была проверка, – упрямо сказал старик, – может ли Дара называть вещи своими именами.

– Когда это вдруг стало важно? – рассеяно спросила Салли.

Дара поморгал и осмотрелся. Салли сосредоточенно выкладывала на стол какие-то пакетики, но что в них – Дара не понял. Он быстро изучил содержимое полок у стен, и тоже ничего не понял: полки были завалены книгами, электроникой и кофейными чашками. Это не было похоже на нарколабораторию, но Дара подумал, что едва ли вещества готовятся прямо здесь. А как может выглядеть жильё наркоторговца, он не знал.

Старик рассмеялся. Салли посмотрела на него сердито и старик виновато замолчал, а потом ответил уважительно:

– Конечно, важно. Кто, юная леди, жаловался, что её называют толстой?

– Так, мы не за этим, – сказала Салли, заметно стушевавшись.

– А за чем же? – спросил старик.

– Вы просили пять контроллеров высоты, я украла пять контроллеров высоты.

– Очень мило с вашей стороны, мисс, украсть для меня пять контроллеров высоты, – поклонился старик. – Из всех моих помощников – вы самая толковая. Как говорят турки, здоровья вашим рукам!

Салли требовательно вытянула ладонь. Старик снял с полки коробочку и с поклоном отдал её Салли. Дара вытянул шею, чтобы рассмотреть, но старик отвлёк его.

– Чаю?

– Спасибо, – сказал Дара.

– Спасибо да или спасибо нет?

– Спасибо нет. Я сыт. То есть…

– Завидую, – сказал старик. – А то я вечно голоден. Фигурально.

Дара помотал головой.

– До всего голоден. До ощущений. До знаний. До высокий этажей. До кофе и метальных ножей. До удовольствий и боли. Охота пуще неволи. – Мёрфи говорил, будто декламировал стихи, но не слишком выспренно.

Салли открыла коробочку, опустила в неё мизинец, достала его обратно перепачканным в белом порошке и критически осмотрела порошок.

– Ну вот зачем? – сказал ей Мёрфи. – О штаны не вздумай вытереть.

– Что такого? – спросила Салли.

– Порошок чистый, я старался. А ты пальцами. На пальцах всегда жир. Ну!

Салли нахмурилась. Дара подобрался и сжал кулаки. Старик достал с полки салфетку и протянул её Салли, Салли аккуратно поставила коробочку на стол и стала вытирать палец.

– Я человек искусства, – сказал старик, поворачиваясь к Даре.

«Он под кайфом» – понял Дара и решил не конфликтовать – вдруг Мёрфи ударит его ножом или что он там упоминал. Сейчас Дара аккуратно выведет Салли за дверь и тогда уже с ней поговорит как следует.

– М-м-м, – сказал Дара. – Художник?

– Да. Нет. Да. Больше того. Я человек искусства. Я сам искусство. Кто-то рисует, кто-то играет, а я живу искусство.

– М-м-м, – сказал Дара, продолжая одним глазом следить за Салли, а другим намечать путь к двери.

– Знаете, – спокойно продолжил рассуждать старик, – почему меня прозвали городским сумасшедшим? Почему я не вписываюсь в представления о здравом смысле?

– М-м-м? – вежливо сказал Дара.

Старик действительно не вписывался. Он странно одевался – всегда во всё белое, здоровался с незнакомыми людьми, осенью побирался на городской площади, а весной раздавал деньги прохожим. Иногда громко пел старые песни, иногда воевал с городскими репродукторами. Иногда перекрашивал городские скульптуры и фонтаны, иногда рисовал граффити.

Гаррет и Шон как-то прилюдно заключили пари, что смогут дать пинка деду Мёрфи и удрать от него на велосипеде. Чем закончилась история, Дара не помнил. Кажется, оба попали в полицию, но Дед Мёрфи, конечно, попадал в полицию чаще их всех. В первый раз, наверное, ещё до рождения Дары.

Даре стало неуютно.

«Знаешь, Салли, я тебя люблю, но…» – подумал он.

Старик пошарил на полке и протянул что-то Даре. Дара осторожно взял: это была небольшая гипсовая статуэтка мальчика, державшегося за ногу.

– Микеланджело как-то спросили, – сказал Мёрфи, – как он делает скульптуры. Тот ответил, что берёт мрамор и отсекает всё лишнее. Так же музыкант сочиняет музыку: выбрасывает лишние ноты. Или, если угодно, лишнюю тишину. А я выбрасываю лишнее из жизни.

– Ладно, мы, пожалуй, пойдём, – сказала Салли. – Спасибо.

– На здоровье. Не испортишь?

– Постараюсь, – сказала Салли. – Пальцы совать больше не буду.

– Правильно, – сказал Мёрфи. – Только шприц и чистая ложка.