Мексиканка

Она встала во весь рост, включила душ и стала деловито смывать пену. Я взял полотенце с вешалки и расправил его. Стрелка церемонно шагнула из ванны и дала завернуть себя.

– У тебя отключён стыд? – спросил я.

– Может быть. Хорошая версия. А может, это просто проверка – можешь ли ты себя вести как джентльмен.

– Конечно могу. Иначе покусают.

– Во! Верно мыслишь.

– А вообще у меня есть девушка.

Стрелка как-то странно мотнула головой, будто я оговорился, сказав, что сегодня понедельник, хотя на самом деле пятница.

– Постоянная девушка, – сказал я. – Её зовут Салли.

– Ну да, ну да. Ясно-понятно. Но вообще – нет. Впрочем, всё равно.

– Кстати, мне надо написать ей письмо, – почему-то сказал я. У меня всё ещё было ощущение, что в моей голове передвинули мебель, и я не понимал, кому я это сказал – Стрелке или себе.

– Тебе надо дочистить зубы, – сказала Стрелка.

Она ушла из ванной, оставляя на кафельном полу мокрые следы.

Я опустился обратно на табуретку и долго не мог заставить себя подняться и продолжить чистить зубы. В конце концов чьи-то шаги за дверью заставили меня подумать о том, что я слишком долго занимаю ванную комнату.

Я сунул щётку в рот, продолжая думать об Антикваре. Вот он, например, чистит зубы. На него из зеркала смотрит дряхлый старик. Этот старик берёт лохматую, посеревшую зубную щётку и чистит редкие, пожелтевшие зубы. Он бреется и под редкой седой щетиной обнажается дряхлая морщинистая кожа, обтягивающая ввалившиеся щёки.

Немудрено, что он редко бреется.

Интересно, а как-то можно это пробить? Ну не знаю, есть ли какой-то предмет, который он всё же видит таким, какой он есть? Ну понятно, любой живой человек для него – очень старый. А фотография? Скажем, если девушка на фотографии? Сама фотография, конечно, будет пожелтевшая, обтрёпаная, поцарапанная. А девушка на ней? Старуха? Или такая же? Ну, как Мексиканка?

Я понял, что хочу поговорить с Антикваром. И знал, о чём.

Вернувшись в свою комнату, я достал из рюкзака распечатки своих текстов. Мне показалось, что на них остались жирные отпечатки пальцев Каменских. Я включил настольную лампу и присмотрелся: конечно, никаких пятен не было.

На кой чёрт я вообще вожу с собой тексты. Дурная привычка сверяться с самим собой прежним. Дурная привычка не доверять себе сегодняшнему. Дурная (и недешёвая) привычка печатать то, что можно хранить в компьютере – только потому что чернила на бумаге кажутся надёжнее.

Начать курить что ли – поменять три необычных дурных привычки на одну обычную. Пахнет дурно, но хоть буду выглядеть элегантно. Может, в столице найдётся какая-нибудь школа курения, где учат пользоваться зажигалкой, прикуривать на ветру, держать сигарету как Хамфри Богарт в «Касабланке»?

Я бросил распечатки на стол и непроизвольно прочитал начало фразы на первой странице: «Я понял, что если отвечу тебе сразу, то скажу неправду…»

Я огляделся: только сейчас я заметил, что комната идеально квадратная, будто меня посадили внутрь огромной игральной кости. Я подумал о большой невидимой руке, которая может подбросить такой кубик и у меня слегка закружилась голова.

Я перечитал набросок письма к Салли и поморщился.

Спать по-прежнему не хотелось: в голове ещё звучал звонкий голос Стрелки и хриплый голос Антиквара, которому надо придумать подарок. Ничего не оставалось, как сесть за стул и начать приходить в себя, перечитывая свои записи.

Часть 1. Толстая Салли

Раздался шорох.

Дара бросил взгляд в угол – на кучу одежды – и снова углубился в планшет. Оставалась неделя до последнего экзамена, поэтому каждый вечер Дара падал в кресло-грушу и влипал в планшет, гоняя себя взад и вперёд по тестам. Салли говорила, что он зря переживает: мол, любой начитанный человек никогда не провалит экзамен по родному языку, но Дару не покидало ощущение, что английский устроен так, чтобы говорящий непременно попал в ловушку.

Опять прошуршало.

Дара вздохнул, но не отвёл взгляд от планшета – он привык, что Хили иногда шуршит, даже по ночам. Иногда муркает, иногда сопит. С приближением экзаменов Даре стало некогда с ним возиться и он перестал убирать Хили в картонный домик – просто накрывал его тряпкой. Потом стал бросать в угол футболки в конце-концов Хили стал выглядеть кучей спортивной одежды, но ни разу на это не пожаловался. Только иногда сопел из-под футболок с ярко-красным номером 7 и фамилией Дары, постукивал по полу и шуршал. Дара привык к нему и в этот раз даже не отвлёкся.

Потом, много раз, Дара возвращался к этому моменту и злился на себя. Если бы он был чуть внимательнее, он бы заметил, что стук доносится вовсе не из угла. Можно было успеть спрятать картины. Можно было ударить первым. Можно было просто не открывать окно.

Сегодня было как раз три месяца с того дня, как они с Салли «ограбили наоборот» школьную аптеку. Они по-прежнему делали вид, что друг друга не существует. Дара продолжил общаться с Эриком, Гарретом, Лизой и Карен. Они сидели вместе на уроках и торчали на переменах у шкафчиков. Салли, как обычно, не общалась ни с кем. Если она проходила мимо Дары, то не поднимала глаз, будто шла мимо робота.

По вечерам они встречались в доме Дары, если его отец и Рейчел уезжали к Рейчел. Иногда Салли оставалась ночевать. Дара показал ей кухню в лунном свете – место, где он в последний раз видел свою маму. Салли ничего не сказала, только ткнулась носом и поцеловала его голое плечо. Дара закрыл глаза и почувствовал то, чего не испытывал уже очень давно: покой.

Он сказал Карен, что хочет расстаться с ней.

– У тебя другая девушка, – сказала Карен.

– Нет, на самом деле я тут…

Но Карен не спрашивала, а утверждала. Она изучала его лицо с выражением человека, играющего в компьютерный квест.

– Это Энни?

– Нет. Хотя знаешь, да.

Карен кивнула, но продолжила смотреть на него пристально.

– Окей, – медленно сказала она наконец. – У меня только одна просьба: не рассказывай никому. Я сама.

– Хорошо. Мы можем сказать, что это было общим решением. Или ты можешь сказать, что меня бросила.

Карен кивнула, продолжая вглядываться и сказала.

– Очень благородно с вашей стороны, мистер Уолдрон. Теперь я по крайней мере не буду напрасно ждать, пока вы соизволите сесть со мной в автобусе.

Дара, вроде бы не вздрогнул, но Карен наконец отвела взгляд. Видимо, достаточно прочла по его лицу. На прошлой неделе Дара, витая в облаках, прошёл в автобусе мимо Карен и сел рядом с Салли. Все это заметили, кроме него.

– Вот как, – сказала она, – и давно вы прячетесь?

Дара молчал

– Интересно, хватит ли тебе ума не пойти с ней на выпускной бал? – сказала Карен.

Дара пожал плечами, Карен ушла.

О выпускном бале он ещё не задумывался. Возможно, если бы в его комнате было больше места, там уже бы появилась вешалка-стойка с торжественным чёрным костюмом и белой сорочкой. Возможно, если в его голове было больше места, он бы задумался о том, что надо определиться с парой. Его отец уже спросил его, в каком платье будет Карен, будучи уверенным, что Дара всё ещё встречается с ней. Дара, уловив смысл вопроса, но не суть, ответил, что в голубом, потому что Карен ещё полгода назад определилась с платьем и успела трижды показать его Даре: на экране и вживую. Карен сказала, что это «небесно-голубой», хотя на экране было подписано «арктический голубой» и действительно: это был цвет, которым диснеевские аниматоры рисуют сугробы в зимних сказках.

Всего этого Дара не рассказал, а только ответил, что у Карен голубое платье и ушёл на кухню за тостом.

Отец тогда удовлетворённо кивнул. Сам он был поглощён планами на лето: выбирал, куда в умотать в июльский отпуск мачехой и, получив ответ, кивнул. Видимо, он решил, что всё хорошо: Дара принимает таблетки, у Дары есть постоянная девушка, у девушки есть платье. И оно голубое.