Страница 55 из 63
Эта мысль её развеселила. Наблюдая за калейдоскопом лиц и эпох, она забыла о дурных предчувствиях. В целом ей здесь нравилось. А ещё она обожала чёрных котов.
Если бы Илью спросили, водятся ли в замке Шаакен привидения, он бы ответил с самым серьёзным видом: конечно. О привидениях не шутят. Они требуют к себе уважительного отношения, неважно, веришь ты в них или нет. Это как с чёртовой дюжиной или чёрной кошкой. Умом понимаешь – бред, но какой-то первобытный и тёмный голос в голове шепнёт: а вдруг?
Кстати, о чёрных кошках, точнее о котах: вот он, лёгок на помине! Любимец публики и, как подозревал Илья, настоящий хозяин этого места, кот по кличке «Кот» как раз неспешно пересекал дорогу, но, заметив Илью, остановился. Последовал традиционный обмен любезностями. На сдержанное кошачье «мау» Илья ответил: «И тебе здорово, брат». Но вместо того, чтобы вальяжно продолжить свой путь, кот принялся путаться у Ильи под ногами.
– Да что с тобой сегодня, приятель?
Илья наклонился и заглянул в кошачью морду. Кот ответил ему почти человеческим взглядом. Это был взгляд старого, умудрённого опытом вояки. «Шёл бы ты домой подобру-поздорову, – говорил этот взгляд. – Не наигрался ещё в детские игры?» Илья ощутил внезапный приступ беспричинной тревоги, который прошёл так же быстро, как начался. Он аккуратно переступил через вьющегося у ног кота и шагнул в ворота.
Он жил в двух разных мирах. Один – повседневный, городской и ненавистный; другой – волшебный, средневековый. Мир осыпающихся древних стен, звенящих мечей и давно забытых идеалов. Второй был более настоящим, чем первый, и только в нем он чувствовал себя живым. Войдя во двор замка, он сбросил неделями копившийся груз усталости, скуки и раздражения. И воспарил.
Мир обрёл краски. По двору струились дразнящие запахи дыма, жареного мяса и специй. Под звуки волынки прогуливались монахи и рыцари, простолюдинки и дамы, хиппи и шаманы. И не ирония ли это судьбы, а может быть, смех истории, что в месте, бывшем раньше обителью рыцарей-монахов Ордена Пресвятой Девы Тевтонской, теперь праздновали день Пяркунаса, главного божества язычников-пруссов? Значит ли это, что рыцари потерпели поражение?
С другого конца двора, из-под белого навеса, ему приветственно махали ребята из клуба. И только распотрошив спортивную сумку, он обнаружил, что забыл дома кольчугу. Но даже это не могло омрачить его радости.
Кот был настоящий, «ведьмин», без единого белого волоска. Лена опустилась на корточки и провела рукой по густой короткой шёрстке. «Уж ты-то знаешь», – пробормотала она. Ты точно знаешь, что здесь происходит тёмными, но вовсе не безмолвными ночами, когда временные гости разошлись, а постоянные жильцы свободно разгуливают по бывшим комнатам и засыпанным подземным ходам, с лёгкостью перешагивая из прошлого в настоящее. Ты знаешь, что за звуки здесь слышны, когда их некому услышать, и как выглядят те, которых некому увидеть. Кот одарил её равнодушным, полным превосходства взглядом.
Меж тем толпа сомкнулась рваным полукругом вокруг посыпанной песком площадки.
Мужской голос, усиленный громкоговорителем, пробубнил что-то про рыцарскую доблесть. В круг вышли двое. Коротко стриженый крепыш в кольчуге ловко поигрывал боевым топором. Другой парень, темноволосый и высокий, в белой накидке с чёрным тевтонским крестом, был вооружён мечом и щитом. Лена невольно залюбовалась «рыцарем», его развевающимися на ветру тёмными волосами, уверенными движениями и скрытой силой. И снова ей почудилось, что она видит лицо из другого, давно ушедшего времени: как бы пошла ему борода, а ещё его так легко было представить гарцующим на боевом коне и закованным в латы…
Сон. Огонь. Вспыхнувшие рукава. Чёрные кресты на белых плащах. Опасность.
Противники двигались по кругу, не приближаясь друг к другу, словно в ритуальном танце. Лена подошла ближе, заворожённая этим зрелищем, протиснулась в первый ряд.
– Я, великий князь литовский, вызываю тебя на честный бой! Выходи и сразись со мной! Али поджилки трясутся? – не унимался Пашка.
Илья нацепил на руку щит, сделал несколько взмахов мечом, разминая руку, и неспешно вышел на «ристалище».
– Ты осмелился назвать меня трусом? Ты заплатишь за это! Голова твоя, насаженная на кол, будет торчать над воротами замка Шаакен! Ты, предавший истинную веру и вступивший с союз с язычниками, ты смоешь своей грех кровью!
Пашка атаковал первым. Короткий рубящий сверху, затем снизу. Топор со звоном напоролся на меч. Каждое движение было отработано до автоматизма. Выпад – защита, поворот, снова выпад, эффектный прыжок, оружие противника выбито из рук, зрители ликуют.
Они кружились, подпрыгивали, расходились и снова сходились. Топор налетал на вовремя подставленный щит, удары сыпались непрерывно. Пашка ловким движением топора подцепил и отбросил щит, одновременно пинком сшибив Илью с ног. Илья упал и покатился по земле, выронив меч.
Пашка приближался, поднимая топор. Илья приподнялся, потянулся за щитом, готовясь принять удар лёжа. Его взгляд скользнул по толпе зрителей и выхватил из неё одно лицо. Вроде бы ничего особенного не было в этом лице, но почему-то весь свет, струившийся с неба, сосредоточился на нем.
Что-то странное произошло со временем. Оно остановилось. Илья мучительно пытался вспомнить, где видел раньше эту девушку в средневековом головном уборе. Его рука всё ещё тянулась и тянулась за щитом, так медленно, будто он двигался под водой. Он не понимал, что происходит. Почему в наступившей тишине на лицах зрителей отразился испуг и почему у них открыты рты. Почему мир перевернулся и у него над головой вдруг оказалось небо. В небе кружил аист.
Аист выписывал над замком широкие круги, словно прощаясь. Это был последний, другие улетели ещё раньше. Люди шептались: быть беде. И беда пришла.
Генрих фон Хоэндорст, рыцарь Ордена святой Марии Тевтонской и командор замка Шаакен, наблюдал за полётом изящной птицы, стоя у окна приемной залы.
Ото рвов со стоячей водой поднимался туман. Он карабкался по крепостным стенам и просачивался внутрь, неся с собой гнилостные запахи болот, гари и тлена. В деревне жгли костры: то ли отгоняли дымом заразу, то ли сжигали пожитки умерших.
Торжественные звуки колокола нарушили тишину. Он сам дал приказ бить в колокол каждые полчаса. Считалось, что колокольный звон очищает воздух и прогоняет заразу. Верить этому или нет, Генрих не знал. Он не полагался на целительную пользу звона, нет. Он тайно уповал на то, что чистые и жалобные звуки поднимутся до небес и исторгнут у них милость.
Под окном собралась горстка деревенских жителей. Стояли молча, с хмурыми, серыми лицами.
– Созналась ли ведьма? – спросил он отрывисто, не оборачиваясь.
– Ведьма упорствует в своём грехе, Ваша Светлость. Я намереваюсь приступить к пыткам.
За воротами стекалась невидимая, но хорошо слышимая толпа. Отдельные выкрики сливались в сплошной, неумолимо нарастающий гул.
– Что они там кричат?
– Требуют казнить ведьму.
– Дурачьё… – процедил командор. – Трусливый безмозглый сброд. Неужели они думают, что после казни этой женщины мор прекратится?
– Они напуганы.
Да. Они напуганы и от страха опасны, готовы на всё, даже на бунт. Толпа безумцев.
– Посланцы ждут вашего решения, – вкрадчиво сказал священник.
Показания свидетелей были смехотворны. Пьяному подмастерью в ночной темноте померещилось, что «ведьма» нашёптывала над колодцем заклинания. Вполне возможно, что она просто пришла за водой. Вполне возможно также, что подмастерье вообще ничего не видел, что его подговорил кто-то более хитрый и опасный. Взять хотя бы второго свидетеля, трактирщика, – вот уж кто себе на уме. Что скрывается за его сонным немигающим взглядом? Он уверяет, что своими глазами видел, как знахарка обмазывала двери домов «чумной» мазью. Несомненно, врёт. Но зачем?