Страница 45 из 63
Началось таинство. В руках загорелись свечи, распевно зазвучали молитвы: батюшка славил Господа, просил не оставлять брачующихся ни в горе, ни в радости. Даже Андрей, который к вере относился сдержанно, выглядел взволнованным. Наконец следовало троекратно обменяться кольцами, символами вечного союза. Массивное мужское украшение неожиданно соскочило с хрупкого девичьего пальчика. В полной тишине кольцо звякнуло о пол. Ника пошатнулась. Страшная примета – предвестник тяжёлого, сложного брака, а то и вовсе смерти одного из супругов. Покатился тревожный шёпот. Священник поднял кольцо, слегка коснулся плеча девушки, чтобы успокоить, и венчание продолжилось.
– Не обещался ли еси иной невесте? – пропел батюшка.
Ника заметила, как Андрей вздрогнул. Он растерянно смотрел на присутствующих и молчал.
Слёзы текли по щекам Ники: когда всё закончится? Пусть уже как-нибудь. Пусть развернётся, уйдёт, только не молчит.
– Не обещахся, честный отче, – выдохнул Андрей.
Подарок
Андрей вышел на крыльцо отдышаться.
– Поздравляю вас, меня зовут Могир Рамзэ, – высокий брюнет доброжелательно улыбнулся. – Я дальний родственник родителей Ники.
– Неужели? Вы хорошо их знали?
– Нет, что вы. Дело давнее. Просто Пётр Аркадьевич ради приличия решил пригласить моего батюшку, а приехал я, – Рамзэ напряжённо рассмеялся.
Поговорили о погоде, о трудностях строительства дороги. После церемонии и бесконечных напыщенных слов беседа была Андрею в удовольствие. Хотелось отвлечься, вернуться к чему-то привычному, обыденному. Собеседник был чертовски обаятелен. Казалось, они давно знакомы. Могир говорил непринуждённо, легко, изящно, к месту жестикулировал. Правда, разговор длился не слишком долго. Приглашённые гости требовали внимания.
– Что ж, не буду вас отвлекать.
Поздно вечером они наконец остались с Никой одни. Сидели в гостиной, молчали – радовались тишине, окончанию суматошного дня.
– Андрей, у меня же для тебя подарок, – девушка достала шёлковый дорогой платок с вышитыми инициалами «А.К.».
– Ника, у меня для тебя тоже: самое ценное, что есть у меня, моя первая книга. Сказки. Странно, да? Взрослый мужчина. Я написал их давно. Они мне очень дороги. Возможно, они помогут тебе лучше узнать меня… – он протянул ей маленький самодельный томик. – Только, Ника, так сложилось, мы ведь не должны забыть, мы ведь вместе любили её…
На первой странице размашистым почерком было аккуратно выведено: «Любимой Марусеньке».
С самого начала Андрей твёрдо определился с подарком. Вероника должна знать, он никогда не забудет Марию. Со временем он начал сомневаться… Понимал, как больно будет трогательной Нике увидеть чужое имя на свадебном подарке. Сегодня вопрос священника будто поставил всё на свои места. Не связан ли обещанием с другой? Связан, на веки вечные. Он солгал всем, но законной жене врать не станет.
Андрей видел, как побледнела Ника, открыв книгу. Она резко встала. Губы её задрожали, костяшки пальцев побелели, сжимая подарок.
– Да, Андрей, мы никогда не забудем. Спокойной ночи!
– Ника…
– Я очень устала, прости.
Вскоре чета Ковалевских должна была уехать к родителям Андрея. Сборы затянулись.
Вероника будто повзрослела – больше не носилась по саду, не хохотала, закидывая голову, стала сосредоточенной и сдержанной. Она часто выходила к завтраку с тёмными кругами под глазами, будто после бессонной ночи.
Андрей заканчивал дела и всё больше сближался с Рамзэ. Их взгляды на жизнь, на Россию были так близки. Ковалевский восхищался осведомлённостью нового знакомого, тактичностью, с которой тот сравнивал уклады разных государств. Рамзэ иногда вскользь упоминал о масонах. Андрей ещё во время учебы интересовался Орденом. Ему были близки принципы гуманизма, просвещения: в то время как другие офицеры могли высечь своих солдат, он себе подобного никогда не позволял. Пришлось уйти. Кнутом он не хотел, а пряника служивые ещё не понимали.
Все знали: ложи после долгого перерыва вновь начинают действовать открыто, но говорить об этом было не принято, даже опасно. Тем более располагающей казалась откровенность француза.
Окончательно собраться удалось лишь через два месяца. Пётр Аркадьевич грусти своей не скрывал – посерел, осунулся. Последняя любимая его женщина покидала дом. Деятельный Рамзэ проявлял неожиданное участие. Расставались они с семейством Ковалевских добрыми друзьями. Андрей пригласил его в гости, как только имение будет готово.
– Надеюсь, свидимся раньше, – улыбнулся француз.
Новая жизнь
Родители Андрея встретили молодых хорошо. Старший Ковалевский не одобрял уход сына из армии, свадьба же на богатой невесте примирила его с решением Андрея. Оставалось только отстроить собственный дом.
Ковалевский нанял толкового архитектора, который приехал из Москвы с удивительными эскизами. Андрею очень понравилась идея с обсерваторией, но чтобы всё обустроить в лучшем виде, требовалось много сил: восьмиметровая башня в центре здания, шутка ли. Вечерами они засиживались допоздна, рассуждая, где лучше устроить зал, а где спальню, сколько сделать выходов и входов, какие инженерные новинки использовать. Андрей обожал всё прогрессивное, интересное. Подвальные помещения были продуманы особенно тщательно, по замыслу должен был получиться ещё один подземный этаж.
Строительство шло с большим воодушевлением.
Ника расслабилась, прошлое отступало. Дом, сад и сам Андрей – он как будто тоже оттаял. Они шутили, смеялись, вместе могли сидеть в беседке, читать или бродить по окрестностям. Только вот супружеской близости пока так и не случилось: в доме Петра Аркадьевича молодые ночевали порознь, а здесь – хлопоты, знакомства.
Вероника страшно переживала: хотела стать настоящей женой и очень боялась. Каждый вечер в красивой расшитой сорочке стояла у дверей своей спальни и не могла ступить за порог. Страх неизвестности, унижения, греха терзал её. Ни матери, ни мачехи уже не было в живых, не с кем было поделиться, спросить, да и разве можно. Андрей же молчал – не хотел нарушать отношения, которые только начали налаживаться.
И всё же она решилась. Ещё днём, вцепившись в край обеденного стола, она спросила:
– Андрей, я вечером хотела зайти к тебе. Помнишь, ты обещал мне книгу, – лицо горело, губы не слушались, по щекам будто прошла судорога.
Андрей внимательно посмотрел на Нику, понял: одно неловкое движение и она точно его никогда не простит. Он отложил газету, подошёл, взял за руку:
– Ника, милая, ты моя жена. Ты можешь заходить в спальню и быть там сколько тебе заблагорассудится. Не спрашивай больше моего разрешения.
И прошла ночь – и всё было совсем не так, как Ника себе представляла. Не было падения, она не чувствовала себя опороченной, но и волшебства, которое намёками описывалось в дурных романах, – не было. Произошло что-то животное, естественное, тайное, то, что сблизило их с Андреем ещё больше.
Жизнь потекла своим чередом: радостные события сменяли печальные, и наоборот. Усадьба была достроена, состоялся долгожданный переезд. Среди соседей Ковалевский слыл большим оригиналом: дом, стоявший на краю оврага, напоминал небольшой рыцарский замок. Вскоре Вероника родила сына, а ещё через пару лет – дочь. Отношения супругов были нежные, доверительные. Дети не испортили ни фигуру Ники, ни нрав. Она по-прежнему любила мужа, только более осмысленно, гордилась им. Андрей со всей ответственностью принял на себя роль главы семейства. Как будто заново с удивлением отмечал красоту Ники, её мудрость. Иногда, оставшись один, он всё же вспоминал Марию, проявляя обычную человеческую слабость – сожалеть о том, что могло бы быть, но не случилось.
Ковалевский с рвением занялся общественной, политической деятельностью. Он будто стал набирать силу, раскрываться. Ему доверяли и высокопоставленные персоны, и простые люди: он не был расточителен или добродушен напоказ, наоборот, привлекал своей собранностью, честностью, верой в то, что делает. Одновременно с заботами губернского земского гласного, он много писал: статьи, проекты; стремился доказать необходимость конституционных преобразований. Чаще стал приезжать Илья с семьёй, давний друг по училищу. И хоть они были по разные стороны баррикад (Андрей считал, что существующий режим неприемлем, а у Ильи уже было высокое воинское звание), им удавалось сохранять тёплые отношения.