Страница 32 из 76
Не давая Минусу увлечься мемуаристикой, я перебил, состроив при этом самую благовоспитанную физиономию:
— У него же, — необходимая формулировка сама сорвалась с языка, — мировосприятие такое… необычное.
— Что есть, то есть. Бабка про таких говорила «не от мира сего». Мы как-то даже выяснить пытались, откуда он такой взялся. Ни имени, ни фамилии…
Я округлил глаза, демонстрируя живейшее любопытство и изобразил пантомиму, как закрываю рот на замок, а ключ-карту выбрасываю.
— Заткнись, — недовольно прошипел Стан.
— А? — не понял его товарищ. — На кой? Псих же знает. Проболтался кто-то… Короче. Скинулись мы всей ротой, и наняли детективного агента. Так он узнал, что Псих наш — обычный обыватель. С детства такой.
— Трепло… Чего уж… Вырос Псих в полной семье, под неусыпным родительским контролем, маменькиным сынком. Много болел, много читал, пока болел. Вместо улицы на дополнительных занятиях штаны протирал. В школе его клевали за непохожесть, обзывали «заучкой»… После учёбы он устроился в какой-то фонд, где старые книги изучали, но из дома не съехал. Не смог или не дали… Я думаю, не дали. Предки привыкли его контролировать, вроде как даже жену ему сами подбирали. Когда заварушка началась, ну… ещё до объявления войны, Псих не выдержал и пришёл в бригаду чуть ли не в первом десятке. Сбежал от всех. И рисовать начал. Оказалось — талант. Так что никакой страшной тайны в его происхождении нет. Заурядный ботан с взлелеянными воспитанием странностями, осмелившийся бросить вызов жестокому реализму.
— Во! — Минус вскочил. — Зацени.
Метнувшись в домик, бородач вернулся с листом бумаги, на котором в непонятном, полукарикатурном стиле угадывался его портрет.
— Можно? — я осторожно протянул руку, предварительно вытерев пальцы о штаны.
— Не помни, — строго предупредил меня владелец, но лист дал.
Повернув изображение к фонарю над входом, скромно освещавшим наши посиделки, я присвистнул. Картина поражала мелкими деталями. Борода выглядела настоящей, на бритой черепушке проглядывались начавшие отрастать волоски, ради шутки увеличенный нос покрывали точечки пор.
— Обалденно, да? — Минус не без удовольствия рассматривал свою гротескную копию. — У Стана тоже есть. Ещё смешнее. Он рисует всякого по-разному, как взбредёт. Кого-то с юмором, а кто-то как живой. Ротного заделал вообще, во фраке и сапогах! Поржали знатно…
Второй портрет смотреть не стал. Хозяин не особо хотел вставать с насиженного места, а я не настаивал.
Пробыв за столом для приличия ещё минут десять, засобирался к себе. Тренировок с занятиями никто не отменял.
***
Псих спал, уткнувшись носом в подушку. Беззащитный такой, с поблёскивающей от света ночника лысиной и свесившейся до пола рукой, упёршейся в небрежно оставленный тапок. Стараясь не шуметь, я скинул форму, взялся за одеяло, и только теперь заметил, что на подушке лежит чья-то фотография.
Присмотрелся. Нет, не фотография, а очень реалистичный рисунок. Молодой парень в шлеме неизвестного образца, с травинкой в зубах и в солнцезащитных очках. Важный, смотрит куда-то вбок… и знакомый.
Да это же я, что б мне пусто было! Один в один!
(*) В данном случае речь идёт о прямом потомке автоматической пушки ASP—30.
Глава 10
Шлагбаум на въезде в расположение длиной восемь полноценных шагов.
Или протяжённостью в двадцать две белые полоски и двадцать три красные.
А если взять за единицу измерения расстояние между большим пальцем и мизинцем, сорок один чего-то там… Но так измерять плохо. Полоски мешают, постоянно тянет перемерять из-за цветового перепада. Кажется, что сбился.
Ещё можно вместо линейки приспособить фалангу указательного пальца, однако получаемые цифры сильно разнятся при пересчёте. Слишком неинтересно даже для убивающего время постового.
Самый лучший способ развлекаться с математикой шлагбаума — закрыть один глаз, быстро выбрать малозаметную точку на полосатой трубе и постараться угадать, сколько до неё в шагах, фалангах и ногтях.
Ну а чем мне ещё заняться? За целый день лишь дважды мимо проезжали. В остальном — тоска…
***
Коммуникатор разразился тихой трелью. Подивившись, кому я понадобился, достал давно ставший моим окном во внешний мир приборчик и в миллион первый раз пожалел, что по нему нельзя передать весточку родителям. Тяжело им там… А ну ка, собственного сына пережить.
Но ни позвонить, ни сообщение отправить нельзя. Все межпланетные каналы связи под государственной монополией и строжайшим контролем. Об этом в сети много написано.
Каждое послание, включая банковское, проверяется тщательнейшим образом и только потом отправляется дальше. Искусственно созданное бутылочное горлышко, легко перекрываемое хоть полностью, хоть выборочно. Вякнет кто-то что-то не то, пусть и совсем невинное — программист вобьёт его фамилию в чёрный список, и всё. С внешними мирами не свяжешься. А умные алгоритмы ещё и ближайшее окружение возьмёт на заметку, чтобы не вздумали помогать прорваться сквозь блокаду.
Исключение — представительство Федерации с его дипломатической почтой, по-прежнему закрытое. Я взял за правило проверять расписание работы раз в три дня, надеясь неизвестно на что, и плохо понимая, что делать, если оно откроется. В одном был убеждён: возвращение межзвёздных клерков ознаменует конец войны, смягчение правил и ограничений, увеличение трафика в космопорту и удешевление перелётов. Тогда и улизнуть отсюда, надеюсь, получится проще и дешевле.
Но пока — ни намёка на возвращение в мирное русло, всё только ухудшалось.
В Нанде, по заверениям дикторов центральных каналов — последнем бастионе демократической свободы, эта самая «демократия» цвела вовсю. Под громкие речи об «Агентах Влияния» заблокировали все общие с другими странами соцсети и все новостные сайты, кроме внутригосударственных источников информации. Голосовая связь между странами ещё работала, но тоже регулярно сбоила и операторы лишь разводили руками, невнятно лепеча о технических проблемах.
При более настырных требованиях общественности привести коммуникации в порядок, начинала звучать риторика с размытым упоминанием всё тех же «Агентов влияния», «Коварного врага», «Пятой колонны» и с обязательной отсылкой к суровым военным будням, монолитности рядов и развращению молодёжи всевозможными провокаторами. Причём несли всю эту благомуть чинуши всех рангов, абсолютно добровольно вставая на защиту бизнеса и его проблем. Оказалось, бывает и так, совершенно фантастически.
… Коммуникатор не успокаивался, мерцая на экране предельно понятной надписью:
«Взводный»
Нажал «ответить», прижал аппарат к уху и доложил:
— Маяк на связи.
А вот ответ шокировал. Я услышал сам себя, и даже сразу вспомнил, где я это произносил:
— Стан! Меня обкладывают!.. Стан! Вы там что, ноги делаете?! Уроды конченные!!! Минус! Стан!
Аудиозапись закончилась, сменившись приятным мужским голосом, который я поначалу не узнал.
— Вит Самад? Мне бы хотелось с вами поговорить. Предлагаю не откладывать мероприятие и встретиться сегодня же, за пределами вашего лагеря. Точку найдёте по навигатору. Рекомендую согласиться. Если запамятовали, это Майкл.
Имя объяснило многое. У меня всего лишь одного знакомого так зовут. Того самого, из СБН.
Голос же продолжал, особо выделяя моё имя:
— Вит! Если не хотите, то можете никуда не ходить. Тогда прослушанной вами записи будет дан ход. Понимаю, звучит, как шантаж, но эта встреча необходима в первую очередь вам. До свидания, — попрощался со мной голос, прерывая разговор и не интересуясь моими ответами.
Пойти к командиру? И что сказать? Что у безопасников чудесным образом появились записи моих воплей при диверсии на чужом производстве? Покаяться, мол, извините, но я ещё парней приплёл, чётко и громко выкрикнув их позывные? А ведь это срок… Чистый. Никакие адвокаты не отмажут.