Страница 31 из 76
Поначалу я пропускал этот поток сознания мимо ушей, однако комичные ужимки немолодого, плешивого дядьки заставляли улыбаться.
— … Тогда оно ка-а-ак прыгнет! — с жаром сообщал Псих, отскакивая прямо в кусты. — А Ло, — происходила мгновенная смена образов, — перепрыгнул через замаскированную ловушку…
Постепенно я втянулся, заразившись энтузиазмом наставника, и вот мы уже вдвоём, не без интереса, обсуждаем финальную битву Ло и Го с проклятием сокровищ, спрятанных в чёрных подземельях древней башни с путеводным огнём на вершине. Как так получилось — и сам не понял. Наверное, мелким в игрушки не доиграл.
Угомонились мы у столовой.
— Ты умеешь дружить, — веско сказал Псих, входя в шумный, пахнущий вкусным, зал. — Это отлично.
***
В новом батальоне мне понравилось. Много зелени, беседки, всеобщая основательность. Треть личного состава, пользуясь передышкой, находилась в отпусках, а оставшаяся часть ждала своей очереди свалить к родным и близким, с удовольствием повышая уровень физподготовки на спортплощадке и в боксёрском зале.
Я тоже попробовал себя в рукопашке. Получил по морде в первом же раунде, четырежды оказавшись на полу. И это при том, что мне поддавались. Лейтенант Молот, выступавший в роли тренера, взял надо мной шефство, приказав проводить в царстве мешков и ринга не менее двух часов ежедневно.
Вообще, атмосфера тут установилась приятельская. Не получается — подскажут, покажут, помогут. Не хочешь… а таких тут и не было. Спорт являлся неотъемлемой частью первого бата, такой же обыденной, как обед с ужином.
Впрочем, сильно расслабляться мне не давал всё тот же Псих. При всех наших добрых взаимоотношениях, за воспитание своего второго номера он взялся всерьёз, с остервенением добиваясь слаженности действий и понимания процессов.
Я стрелял из всего, что может поднять человек — от пистолета до пулемёта. Патроны уходили ящиками, мишени — пачками, а расположенный за лагерем полигон стал практически моим вторым домом. Не отставал и он, проделывая все те же самые упражнения. Падаю — Псих падает рядом, бежим — значит, несёмся вместе. Самое обидное, при всей его внешней неказистости, уделывал он меня в девяти случаях из десяти.
Главной любовью моего наставника оказалась автоматическая пушка на треноге, обладавшая впечатляющей скорострельностью, весом под половину центнера, с шумным электроприводом подачи боеприпасов и скверным нравом(*). Для чего нужно это престранное чудовище, с которым особо не побегаешь — я не представлял.
— Псих! — поинтересовался я между перезарядкой. — Она же неудобная. Засекут, накроют, и понять ничего не успеешь.
— Даже спорить не стану. На автомобиле или бронетранспортёре она, конечно, поэффективнее будет. Катайся с удовольствием, автоматика за тебя и прицел возьмёт, и врага уничтожит. Да.
— Тогда зачем?!
— Чтобы воевать.
— Зашибись объяснил…
— Правда? — обрадовался Псих, не понявший сарказма. — Ты понятливый. Это очень прекрасно.
Я не обрадовался, но, рассудив, отнёсся к пушке фаталистически. Раз есть — значит, нужна. Раз при ней имеется расчёт — значит, она не лучше и не хуже других видов вооружения. А убить могут где угодно.
Сержант Бо нам, обалдуям, постоянно втолковывал:
— При всём внешнем армейском кретинизме каждое распоряжение командования имеет смысл. К примеру, — тут он обычно начинал прохаживаться перед строем, — для чего нужна пехота, если существует космофлот?
Мы ответ хоть и слышали неоднократно, но подыгрывали, строя ошарашенные рожи.
— Прилетели, накрыли с орбиты, планету на атомы или в радиоактивную пустыню превратили. Конец войне. Спрашивается, для чего мы нужны?
На этом моменте взвод обычно задерживал дыхание, не желая расстраивать начальство посторонними звуками, способными испоганить такую чудесную лекцию.
— Чтобы люди выжили, — назидательно проговаривал сержант. — Наша задача уничтожать врага, а не территории, сводя потери среди гражданских к минимуму. Высаживаемся, атакуем, обеспечиваем эвакуацию мирного населения с театра военных действий. Так и всё в армии. У всего своя цель и предназначение, какими бы они тупыми вам, раздолбаям, не казались. Не понимаешь — выполняй. Потом поймёшь, если мозгов хватит.
Эх… любил он поразглагольствовать на эту тему, имел такую маленькую слабость.
Именно к этой пушке я и стал вторым номером. Отвечал за матчасть и своевременную подачу боеприпасов. Тяжёлая оказалась наука. Казалось бы — чего проще? Берёшь коробку со снарядами и меняешь её по команде.
В теории. На практике — Псих заставлял меня ворочать двадцатикилограммовые ящики одной рукой, с ходу, из любого положения попадая в подаватель. Мотивировал так:
— Тебя в руку царапнуло. Сегодня в правую, завтра в левую. А ещё стреляют. Много. Встать нельзя. Воюй лёжа.
Я не спорил. После авиаудара по маяку в памяти хорошо отложились угодившие под обстрел сослуживцы. Израненные, искалеченные, растерявшие боеспособность. Да, потом они кое-как собрались, понукаемые Бо Мидом, и уже при отступлении пытались изобразить готовность к бою, но та первоначальная беспомощность, страх, не обманывали никого. Все боялись. И все с надеждой смотрели в сержантскую спину, истово надеясь, что он убережёт, охранит. Я — не исключение. Поэтому и тренировался до потемнения в глазах, до воющих от перегрузки мышц, чтобы, случись снова попасть в подобную задницу, быть готовым ко всему.
Вечно везти не может. И так слишком удачно складываются звёзды. Сначала в сопровождении, в тылу отирался, теперь — снова в тылу. Поэтому буду пользоваться предоставленной возможностью.
Вечером Псих снова рисовал, не мешая мне отдыхать…
***
К концу третьей недели пребывания в первом батальоне я повстречал Минуса и Стана. Они обрадовались моему переводу, долго хлопали по плечам, выражая всяческое одобрение «мужским» поступком, пригласили вечером в гости.
— Посидим, потрещим, по пиву пропустим, — зазывали бородачи.
Предложение я принял. Оба здоровяка казались неплохими людьми, а мне очень хотелось общения. С Психом мы, понятное дело, болтали на различные темы, но скудность в выборе собеседников начинала утомлять. Тянуло на что-то новое.
В назначенный час меня уже ждали у точно такого же домика, как и мой, только поближе к столовой. Перед скамеечкой у порога стоял стол, на столе — три запотевших бутылки. Стан и Минус, в лёгких рубахах и цветастых шортах, изображали радушных хозяев.
— Присаживайся, Маяк. Рассказывай…
Посиделки затянулись за полночь. Никто не перебрал, никто не бегал в поисках добавки. Выпили по паре бутылочек светлого под приятную беседу, тем и ограничились.
Говорили о разном, но больше травили байки и анекдоты. Постепенно перешли к моему обучению.
— Ты не ленись, — в неизвестно какой раз повторил Минус, значимо поднимая указательный палец. — Псих толковый, научит многому.
— Я скажу, — подтверждал Стан. — Повторяй за ним, не самовольничай.
— У него же второй номер недавно погиб, — меня удивлял тот факт, что про любителя комиксов никто не сказал дурного слова. Все относились к нему с уважением.
— Погиб. Потому что попёрся, куда не надо. А предыдущий два года с ним бок о бок служил. Такое пережил… И ни царапины. Уволился по окончании контракта.
Бородачи переглянулись, точно вспоминали давние, приятные времена. Вот и спрошу…
— Не понимаю, как Псих в бригаду попал, с его-то закидонами? Отбор ведь жесточайший.
— Ещё бы! — в унисон воскликнули хозяева, но дальнейшую речь произнёс Минус. — Это раньше, когда всё начиналось, брали всех, лишь бы приклад со стволом не путал. Людей не хватало, из материальной базы — списанная форма с винтовкой. Две недели курс молодого бойца — и на передок. Теперь по-другому.
— Ты не сбивайся, — посоветовал ему товарищ, прихлёбывая уже потеплевшее пиво. — Ты про Психа давай.
— Так я про него! Он с самого начала пришёл. Воевал, раненых парней на себе вытаскивал… Перед обстрелами предупреждал, чтобы прятались. Как узнаёт — до сих пор загадка! Бывало, сидим, головы не поднимая, и тут он как завопит: «Ходу!», мы кто куда. А через десяток секунд накрывает…