Отец-одиночка поневоле

– Кто она? – донёсся до меня голос Марины. – Неужели так трудно ответить? Ты меня игнорируешь! Учти: я этого не потерплю по отношению к себе! Я думала, у нас всё серьёзно, а на самом деле ты скрывал от меня так много, что это в голове не укладывается!

Кажется, у кого-то истерика. И даже слёзы. Я слышу, как она всхлипывает.

– Я ухожу, Евгений! – это прозвучало, как угроза. Бомба в моей голове сделала тик-так и взорвалась.

– Сходи, дорогая, сходи. Тебе срочно нужно остыть, подумать, проветриться и включить мозги наконец-то. А когда всё это случится, мы поговорим.

Марина застыла. Таращилась на меня, будто я гуманоид неизвестного вида. Или шедевр в картинной галерее неописуемой красоты. Дыхание останавливается и адреналин зашкаливает.

– Ах так! – выпалила она и наставила на меня указательный палец. – Будешь на колени вставать – не прощу!

Какая патетика! Какой трагизм! Видимо, сценическое искусство её как-то по касательной задело. Жаль только: жизнь наша не театр, а мы не актёры. Тут дублей не будет и фальшивую фразу не переиграть.

Можно, конечно, но не сейчас, когда с её стороны слишком много сказано. Я не дал ей шанса на мне отыграться. Я боец с очень древними шрамами и давно знаю, как надо противостоять манипуляторам. Лучше всего молчать и не оправдываться, иначе если дам слабину – тут меня и похоронят под ворохом новых обвинений.

– Или я, или она! – снова попыталась Марина пробить мою броню, но там сталь непробиваемая, так что зря старалась.

Взрослая самодостаточная женщина воюет с мелкой Матрёшкой, которая даже ложку правильно держать не умеет. Для меня выбор очевиден. Жаль, Марина этого пока не понимает. Но зато я всё хорошо вижу: она расстроена, выбита из колеи, ведёт себя по-дурацки и несёт полную ахинею.

Её не муха укусила, а рой пчёл загрыз. Спасать сейчас ужаленную в самое сердце женщину – неразумно. Есть вероятность получить новые шрамы и увечья, а они долго зарастают, я в курсе.

Всё, что хотел, я сказал, а поэтому только выразительно (я надеюсь) посмотрел на Марину. И тогда она сделала невероятное. То, чего я от неё никак не ожидал: схватила настольную лампу и грохнула ею об пол.

Хорошая была лампа, мне нравилась. Под старину, со стеклянным абажуром. Естественно, осколки разлетелись во все стороны, а моя дорогая невеста, громко цокая каблуками удалилась. Дверью она тоже хлопнула громко. Не скажу, что задрожали стены и стёкла, но что-то около того.

В тот момент я думал лишь об одном: как бы Матрёшка не испугалась, а поэтому поспешил в большую комнату. Мне только рёва не хватало для полного счастья.

Я не умел с детьми. Опыта ноль. Я даже у женатых друзей малышей никогда на руки не брал, чтобы не уронить или не повредить им что-нибудь ненароком.

Матрёшка сидела за столом с испуганным лицом.

– Не бойся. Тётя ушла, – сказал я, лишь бы что-то сказать. Вздохнул тяжело. – Наелась?

Малышка кивнула. Тоже вздохнула. Горестно как-то, печально.

– Давай знакомиться? Меня зовут Женя.

М-да уж. Захотелось самому себе пинка дать. Ну какой я ей Женя?!

– А тебя ведь Маша, правда? – вёл свой монолог дальше, потому что Матрёшка упорно молчала. И если бы не несколько слов в самом начале, я бы подумал, что она немая.

С одной стороны, это и хорошо: дети отличаются слишком большой говорливостью. Я часто замечал, что меня это немного и раздражает, и утомляет, когда я приходил в гости к семейным друзьям. А эта прям как из сказки: молчит, не ревёт, сама в туалет ходит и ест. Мечта, а не ребёнок. Ну, платье там из колгот поправить или руки вытереть – это я ещё способен, да. С пуговицами на пальто уже сложнее, но я же справился?

– Тётя Иа сказала, ты папа, – неожиданно выдал ребёнок, и я даже завис. Ну, как бы понятно, да. Но моё отцовство ещё никто не доказал. Однако не станешь же говорить об этом девочке почти четырёх лет отроду?

– Давай договоримся: будешь звать меня Женей.

– Папа! – упрямо выпятила губку малышка и сверкнула на меня глазищами в мохнатых ресницах.

И я сломался. Какая разница? Сейчас не до упорства, сладить бы с этим ребёнком, что свалился мне буквально на голову.

– Хорошо, хорошо! – поднял руки вверх, сдаваясь. – И раз ты наелась, давай, наверное, спать.

– В коватку? – какая, однако, умная и покладистая девочка! Я так обрадовался, что протянул ей руку, помогая слезть со стула, и повёл в свою спальню.

Это была моя ошибка, конечно, но не мог же я её запереть в одной из комнат? Маленького ребёнка в незнакомой квартире?

Глава 4

Глава 4

– Ух ты! – восхитилась Матрёшка, увидев мою необъятную кровать.

Она вскарабкалась самостоятельно и самозабвенно прыгала, испытывая матрас на прочность. Впрочем, матрасу ничего не грозило: он и большие нагрузки выдерживал, а уж одного ребёнка вполне мог и потерпеть.

– Я буду тут спать? – поинтересовалась Матрёшка, упав на попу.

– Да, – ответил я, ещё сам не зная, на что подписался.

– Купаться? – хлопнула ресницами малышка.

Я вздрогнул. Ну уж нет. Я не готов. И вообще не знаю, как это делается. То есть гипотетически я представлял: моются все одинаково. Но ведь это ребёнок. А я взрослый мужик, который никогда ничего подобного не делал.

– Давай мы сегодня без купаться? – попытался сказать как можно мягче. Получилось даже заискивающе почему-то, аж противно стало. Никогда не думал, что я способен на подобный тон.

– Тогда пижаму и сказку! – потребовала Матрёшка.

Я вдруг с ужасом понял сразу две вещи. Даже три.

Во-первых, девочку придётся раздевать. Во-вторых, в её вещах я не видел пижамы. В-третьих, я не помнил ни одной сказки, хоть тресни. Ну, не то, чтобы совсем, но на фоне стресса отупел настолько, что понял: в голове звонят колокола.

Я запаниковал. Попытался призвать разум, выдержку, здравый смысл, но всё вышеуказанное разом трусливо меня покинуло, и я остался один на один с одной извилиной, что металась туда-сюда и не знала, куда себя деть.

– Ну-у-у… э-э-э… – старательно мычал я, пытаясь сформулировать правильный ответ, чтобы не заорать: какая пижама?! Какие сказки?!

Ребёнок тем временем, пыхтя, начал стаскивать с себя колготы.

– Папа, помоги, – подняла она на меня глаза, и я присел на корточки, чтобы помочь Матрёшке.

Не так уж и сложно. Вполне могу. У меня даже извилина угомонилась и подключилась к процессу раздевания малышки.

– Пижамы нет, – изрёк я, выворачивая содержимое пакета на кровать. – Твоя тётя Иа́, – намеренно исковеркал я имя Злобной Фурии, – не положила.

– Тётя И́а, – поправил меня ребёнок и тяжело вздохнул: – Я ещё маленькая и не умею павильно.

В общем, она стойко игнорировала трудный звук, и я её очень хорошо понимал.

Кровать расстилал я. Маленькая мартышка, в трусиках и маечке, села на край, стащила с волос резинку и потребовала:

– Ащесать!

И я буквально взвыл мысленно, потому что, оказывается, с ребёнком столько возни… Даже не подозревал. Пришлось искать расчёску и осторожно вести ею по мягким локонам.

– Я касивая? – спросила меня маленькая кокетка.

– Очень, – ни одной нотой не сфальшивил я, потому что Матрёшка и впрямь хороша.

Забавный ребёнок. Но пока язык не поворачивается сказать: «мой». Может, и не мой вовсе. Мистификация. Или желание содрать с меня деньги – этот вариант развития событий я не отбрасывал в далёкий угол.

Рано или поздно всё прояснится. Мне надо только пережить день-два.

– Сказку! – снова потребовала Машка, как только с расчёсыванием было покончено, и она нырнула под одеяло.

– Пять минут подождёшь? – спросил и получил кивок, полный энтузиазма. – Я скоро.

В общем, жрать хотелось неимоверно. Весь этот театр, а потом цирк с ребёнком поломали мне вечер, но я мужественно подавил в себе низменные порывы и схватился за телефон.

– Слушай, Базилио, дело есть, – почесал я переносицу, как только мне ответили.