Отец-одиночка поневоле

Апрель нынче холодный – не спорю, но всё же одета малышка не по погоде – слишком тепло.

И тут меня прошибло: может, им пришлось здесь торчать не один час, пока мы развлекались? Сумасшедшая тётка совсем сбрендила. Ребёнок, может, голодный. А мы тут устраиваем сцены у порога дома, где тепло и полно еды.

Девочка молчала. Может, она разговаривать не умеет? В каком возрасте они уже лопочут? Я понятия не имел, как не мог на глаз определить, сколько ей лет. Ну, не младенец, на ногах стоит самостоятельно. Но ей могло быть как год-два, так и все пять – я не разбирался.

– Пойдём, – протянул я ей руку, и она доверчиво вложила ладошку в мою.

Как током прошибло. Думал, плакать будет или дичиться, но нет же – вот её тёплая ручонка в моей, будто я для неё родной и надёжный.

– Женя, остановись! – шипела Марина. – Что ты делаешь?

– Домой иду, – кинул я через плечо и открыл дверь. Это совсем сердца не иметь, чтобы оставить всё так, как есть сейчас.

Я не знал, что буду делать. Но я чётко понимал: на улице я девочку не оставлю, и уж точно не сдам её полиции среди ночи. Всё это может и подождать.

В коридоре возникла проблема: я никак не мог расстегнуть пуговки её пальтишка. Не приспособлены пальцы неопытного мужика для столь скрупулёзного действа.

– Помоги мне! – попросил Марину, но та лишь возмущённо фыркнула:

– Как ты себе это представляешь? – цокала она каблуками, наматывая круги, но не приближаясь к месту, где я мужественно боролся с верхней одеждой малышки. – Может, она заразная какая? Это ребёнок с улицы, не забывай! Какая-то бомжиха-алкоголичка заявила, что эта девочка тебе дочь, и ты поверил? Это совсем мозгов не иметь, чтобы верить любой проходимке. Эдак у твоих дверей скоро выстроится футбольная команда, состоящая сплошь из малышей, годящихся тебе в дети!

Я её почти не слушал, но она зудела и зудела, повышая голос, добавляя визгливых интонаций, от которых закололо в висках и родилось раздражение, ранее мною к Марине не испытываемое.

Вот что значит – тишь да идиллия, когда встречаешься с любимой девушкой пару раз в неделю. Первое же испытание, нестандартная ситуация – и прекрасная интеллигентная Марина вдруг превращается в какую-то совершенно незнакомую мегеру.

Матрёшка стояла неподвижно, позволяя мне бороться с пуговицами. Смотрела на меня во все глаза и молчала. Щёки у неё раскраснелись, видимо, жарко, а поэтому я приложил все усилия, чтобы избавить её от пальто и платка. Наконец-то мне удалось.

Влажные локоны прилипли ко лбу. На макушке торчал какой-то жалкий крысиный хвостик.

– Пойдём, – снова протянул я ей руку, как только справился со шнурками на ботинках.

– Я хочу писять! – заявил шёпотом ребёнок, и я услышал, как взвыла Марина. Что за бес в неё вселился?

– Пойдём, – повторил я, как попугай, и повёл матрёшку к туалету, соображая, что делать дальше, и справлюсь ли я, если ей придётся штаны снимать. Сам процесс почему-то приводил меня в ужас.

О, Господи! Ну я же не так быстро мечтал о детях! За что сие?! – мысленно взвыл я, подняв глаза к потолку.

Потолок сиял идеальной белизной и гладкой поверхностью. Ремонт мне сделали замечательный. О чём только ни подумаешь в минуту стресса.

– Я сама! – заявила Матрёшка и закрыла перед моим носом дверь.

Не скрою – я вздохнул с облегчением, но от туалета уходить далеко не стал. Стоял и прислушивался к звукам и успокоился, когда зажурчала вода.

По крайней мере, она знает, как пользоваться унитазом – уже хорошо. Значит, не такая уж и маленькая, как мне сразу показалось.

То, что я переоценил Матрёшкины способности, понял, как только она вышла из туалета. Колготы висят по колено, край платья заправлен внутрь, но девчушка улыбнулась мне, показав зубки с милой дырочкой, а меня снова шибануло током: у неё глаза синие, как у меня, и ресницы густые. Мои глаза. Или я уже на фоне стресса придумываю то, чего нет?

– Вуки мыть! – заявило дитя и само пошлёпало в ванную.

До раковины она не дотянулась, а поэтому посмотрела на меня выжидающе. Пришлось кран открыть и ребёнка на руки взять. Пока мыли руки, я взмок. От пота, естественно.

– Женя, ты так и будешь с ней возиться?! – не унималась Марина.

– Тётя плохая, – бесхитростно поведал мне ребёнок шёпотом и протянул руки, чтобы я их вытер.

– Да, буду, – ответил я Марине, как только мы закончили с вытираниями. – Голодная?

Матрёшка кивнула, и я повёл её в большую комнату, где уже стоял накрытый для романтического ужина стол.

Что едят вот такие маленькие девочки? Я представления не имел. Поэтому порезал на кусочки отбивную, положил гарнир, подвинул салат. И всё это под немигающим взором Марины, которая явно была не в себе. Я бы сказал – в ярости, если б хоть однажды видел её в таком состоянии.

Не то, чтобы мне не было дело до её состояния… Но вот это желание меня прогнуть под себя, навязать собственное мнение вызывало во мне бурю протеста. Я терпеть не мог, когда мне перечили по пустякам. Её вопли я воспринял как истерику и ничего больше. Что за манера делать из мухи слона и раздувать мыльный пузырь размером с планету? Так и лопнуть недолго.

Пока ребёнок радостно накинулся на еду, зажав ложку всей ладонью под каким-то немыслимым углом, я вспомнил о пакете, который мне впихнула Злобная Фурия.

Потрошил я его в своём кабинете. Над душой стояла Марина, что ходила за мной, как тень. Но хоть причитать перестала – и то хорошо.

Я бы, конечно, не хотел при ней смотреть, что там, но как бы наши отношения обязывали: от невесты у меня не должно быть секретов.

В пакете лежали детские вещи. Трусишки, маечки, платьице – слишком скромный набор, который, видимо, собирался не тщательно и впопыхах. Набросано абы как. Не комком, но любви и заботы в этом мизерном наборе я не увидел.

Почти на самом дне – документы. Свидетельство о рождении и фотографии.

Глава 3

Глава 3

Я сразу вспомнил эту девочку. Это было лёгкое увлечение и некоторое помешательство. Мы хорошо провели время, и я даже подумать не мог, что наши необременительные отношения привели к таким серьёзным последствиям.

– Кто она? – снова взяла повышенный тон с примесью визга Марина. – Я никогда не думала, Женя, что ты такой!

Интересно, какой – такой? Святой девственник, что жил до её появления в поясе верности и с бантиком на том самом месте?

Это был ещё не взрыв, но очень близко к тому: фитиль уже дымился и постепенно подбирался к бомбе в моей башке.

Я даже говорить не стал, что «нас» тогда ещё не было. Я хорошо помнил, когда это случилось. На тот момент мы с Мариной даже знакомы не были.

Вместо препирательств я открыл свидетельство о рождении. Мария Андреевна Селезнёва. Цифры в уме я складывал хорошо. Почти четыре года ребёнку. К слову, очень странная Матрёшка. Не ревёт, не боится. Какое-то ненормальное бесстрашие, словно она всегда здесь жила и всю жизнь меня знала.

Да, Селезнёва, точно. Ту девушку звали Полина. Память у меня хорошая. И на фотографиях мы… счастливые.

В их город я приехал, чтобы заключить взаимовыгодный контракт. К слову, мы до сих пор сотрудничаем. А Полина там работала на побегушках. Очень милая и расторопная девушка, искренняя и юная. Улыбчивая и мягкая. Удобная во всех смыслах.

Нет, я не был роковым соблазнителем. В свои двадцать девушка уже приобщилась ко взрослой жизни, и я точно помню: мы предохранялись. Но вот же: фото и свидетельство о рождении. И если посчитать, то Матрёшка вполне может быть моей дочерью.

Я снова невольно вспомнил её глаза с густющими ресницами. Мама говорила, что это у нас наследственное, от отца, и гордо показывала фотографии папы, который умер очень рано, я его почти и не помнил.

Как бы там ни было, экспертизу я сделаю. А заодно и запрос пошлю в соседний город, узнаю, что случилось с Полиной. Вряд ли она, спустя почти пять лет, сошла с ума и решила подсунуть Матрёшку мне. Да ещё и через какую-то ненормальную вздорную бабу.