Страница 55 из 96
— Слушай, а Старик тебе не встречался?
Пиляп засмеялся:
— Кой! В берлоге у него небось теплее, чем в нашей избушке!
Но приятели не оценили шутку. Мартин сказал:
— Он сегодня был здесь, пока мы рыбачили. Под окнами натоптал. Сети трогал.
Пиляп насторожился:
— Когда приходил?
— Днем, перед обедом. Мы как следы увидели — извелись. Думаем: Пиляп-то один, без собаки. Еще немного и пошли бы тебя искать.
— Так вот кто напугал лосей…
Как всегда при упоминании о мойпаре, Пиляп взволновался. Перекинув через поперечный шест малицу — просушить возле печки, достал из кармана трубку: обычно он перед сном не курил.
«Прямо с утра отправлюсь за ним, — решил он. — Далеко не уйдет… Иначе этот Старик натворит беды — рядом-то оленье пастбище…»
— Завтра пойдем его искать, — словно подслушав его мысли, сказал Мартин. — А то он жизни никому не даст!
Утром Курпелак вскочил спозаранку, жарко натопил железную печь. За окном нехотя разгоралась волчья заря[16].
Курпелак распластал острым ножом четырех икряных карасей и принялся колдовать над ухой, кипятить чай.
Пиляп поспешил к оленям, пригнал упряжку к зимовью. Мартин напоил свою лошадь, снарядил сани.
— Уха готова! — гордо объявил Курпелак-Ванька. — По-моему, ничего получилась — есть можно.
— Сейчас посмотрим, коль обманываешь — берегись… — шутливо пригрозил ему Пиляп.
Мартин достал с полки три миски.
— Четвертую давай! — строго сказал Пиляп.
— Для кого это?
— Для Старика. Пусти-ка, я налью ему ухи! Может, тогда у него злобы поубавится!
Курпелак одобрительно взглянул на Пиляпа, а Мартин, как всегда в таких случаях, рассмеялся: чудят старики, все в сказки верят, что с них возьмешь? Уха и в самом деле удалась — так и светилась янтарным жиром, а хлопья икры таяли на языке.
— Ну, спасибо, Курпелак! Накормил в дорогу. Теперь сиди здесь, жди вестей. — Пиляп первым поднялся из-за стола и взял стоявшее в углу ружье. — Пошли, что ли?
Медвежьи следы отчетливо видны были на свежем снегу: чтобы разглядеть их, не надо было даже слезать с упряжки.
Оказывается, мойпар почти все время сопровождал Пиляпа на вчерашней охоте. Двигался сзади, метрах в трехстах, а иногда забегал сбоку и шел почти параллельно с лыжней. Значит, лосей в осиннике он заметил одновременно с охотником. И успел опередить его, проскочив тальником. Он тоже не решился преследовать добычу — понял, это бесполезно. И на охотника Старик нападать не стал, побоялся.
Пиляп усмехнулся: до чего же умен! Кто говорит, что медведи не умеют думать?
Потерпев неудачу, мойпар поспешил наведаться к рыбакам, на остров Ём-Пухар. Там он действительно обнаружил сеть, заброшенную накануне Мартином и Курпелаком. Из сетевых лунок выудить ничего не смог, но сложенных на снегу щурят подъел. Они, конечно, не могли утолить голода, и Старик с досады разломал ручку лежавшей на льду пешни и далеко откинул топор.
Потом ушел в дремучий кедровик.
Ём-Пухар далеко выдается в сор и соединяется с берегом длинной узкой косой, поросшей рябиной и талом. Пиляп с Мартином остановились посовещаться. Старик на острове — это ясно. Обратных следов нет. Наверное, он забрался в чащу и залег там. Главное сейчас — не спугнуть его, затаиться, выждать.
— Но и проверить, там ли он — не мешает, — сказал Мартин. — А вдруг ускользнет, кустами проскочит?
— Да, — согласился Пиляп. — Он хитрый, этот Старик.
Наконец порешили так: Мартин возьмет оленей и объедет остров по окружности, а Пиляп «замкнет» косу — другого выхода с Ём-Пухара нет.
Мартин прыгнул в нарту и, взмахнув хореем, тихо присвистнул. Упитанные хоры, раскидывая копытами снег, скрылись за поворотом.
Пиляп принялся кружить на месте, посасывая холодную трубку — закуривать он не стал, ведь Старик может учуять запах дыма.
Минут через двадцать Мартин вернулся.
— Здесь он! Точно, — сообщил шепотом. — Вокруг острова чисто.
Пиляп велел Мартину пойти вперед, по следу медведя, тем более что с ним была охотничья лайка Пеля — умная, падежная собака, умевшая, когда нужно, молчать, а когда нужно — лаять без устали. А сам остался подкарауливать зверя на прежнем месте, предварительно заведя оленью упряжку в густой рябинник и привязав вожжи к копылу нарты.
Позицию для себя он выбрал очень удобную — скрылся за стволом большой ели, одиноко стоявшей на косе.
Вскоре послышался яростный лай собаки. Пеля явно облаивал мойпара.
«Сейчас поднимут Старика», — определил Пиляп, взводя курки своей двустволки, и забормотал свое обычное заклинание:
— Остановитесь, Старик, остановитесь…
Зверь послушался, на расстоянии броска аркана вдруг резко притормозил и присел — словно опрокинулся на задние лапы.
Пиляп прицелился, задержал дыхание и хотел было уже нажать на спусковой крючок, но… не выстрелил.
Как он мог забыть, безмозглая голова, что шатун должен быть седьмым?
— Не нужны вы мне… Уходите! — сказал он Старику, по древнему хантыйскому обычаю обращаясь к нему на «вы».
Несколько долгих, как вечность, секунд они пристально смотрели друг на друга — человек и зверь. На мохнатой шее медведя отчетливо виден был ободок.
Но вот Старик двинулся на Пиляпа…
Охотник выстрелил в воздух.
Медведь рявкнул, подскочил на месте и… побежал.
— Кой! Кой! — завопил ему велел Пиляп. — Быстрее! Кой!
Старик вихрем промчался по косе и скрылся в лесу.
Пиляп вытер ладонью вспотевший лоб: только сейчас он почувствовал все неимоверное напряжение этих минут.
Когда прибежали Мартин с Пелей, он без колебаний соврал:
— Промахнулся!
Это была его первая встреча с белошеим мойпаром.
А когда же произошла вторая? Кажется, осенью, вскоре после того, как Пиляп вышел на пенсию и ездил в Салехард к глазному врачу. Он вернулся из города в начале Месяца Подъема Щекура.
Воспоминания охотника прервал выстрел. Это Мартин отводил душу, стреляя пролетавших над косой уток. Да, место для охоты они выбрали удачно…
Пиляп вышел из палатки, выплеснул на землю испитый чай.
Ветер стих. Вода на протоке блестела и лоснилась, словно смазанная жиром. Вечернее солнце неподвижно застыло, усевшись на оленьи рога лесных верхушек. Закат горел, как раскаленные бока железной печки. Со стороны речушки Сорт-Ёх тянуло весенней сыростью.
Погода для охоты тоже была подходящей.
Можно было от всей души радоваться этому дню, но бродяга с белым ободком на шее вторгся на их территорию и теперь грозил сорвать им охоту.
Пиляп казнился, что не узнал его сам — видно, подвело-таки зрение. А Старик, конечно, разглядел, кто поднял на него ружье и ранил в бедро. Недаром он так пристально смотрел на него сегодня из-за протоки! Он-то хорошо запомнил Пиляпа!
Сердце старого охотника исходило тревогой.
Он облегченно вздохнул, когда из тальника наконец вынырнул Мартин с целой связкой дичи.
— Садись, садись, — Пиляп захлопотал у костра. — Сейчас я тебе чаю согрею.
Но и Мартин, видно, неотступно думал о мойпаре.
— Простить себе не могу, что промазал! — сказал он, бросая добычу на землю. — Это же не медведь — преступник! Ведь ты знаешь, что он натворил в поселке Питляр?
— Знаю, — помолчав, глухо отозвался Пиляп и схватился за трубку: она всегда успокаивала его в такие минуты.
— Слушай, — не унимался Мартин, — а прошлой осенью, на Мелексимском сору, мне Ипринь говорил, вы с ним охотились, медведи вам попались — этого среди них не было?
— Был, — опять помолчав, сказал Пилим.
— Расскажи подробнее.
Пиляп сделал глубокую затяжку.
— Лил дождь. Мы забрались с Ипринем в палатку. Сидели, чай пили. Что еще делать в такую погоду? Вдруг что-то как бы ударилось о брезент снаружи. Сильно ударилось. Я хотел выйти, а Ипринь говорит: «Брось, это сушняк ветром свалило». Сидим, пьем чай. Вдруг собака залаяла — Нявар мой. Потом слышим Старик заревел. Схватили мы ружья, выглянули из палатки…
16
Волчья заря — время, когда волк уходит с охоты.