Страница 54 из 96
Пиляп поднялся ему навстречу, помог подтащить лодку.
— Промазал я! — заявил запыхавшийся Мартин. — Сам не пойму, как такое случилось!
Пиляп усмехнулся: чего уж тут непонятного? Разнервничался, заторопился, ну и выпалил, ничего толком не видя. Впрочем, и сам он нынче стрелял не лучше.
— Ничего, — утешил он Мартина, — ушел, значит, так надо. По-моему, больше он не вернется — отстояли мы свои охотничьи угодья! — И, помолчав, добавил, словно убеждая самого себя: — Не наш был Старик. Не к нам приходил.
— Может, не к нам… Только я узнал его…
— Узнал?!
— Да! Это позапрошлогодний шатун. Честное слово — он! С белым ободком на шее. Я хорошо разглядел! Он на расстоянии броска аркана от меня был. Белый ободок — редкая примета.
— Белый ободок… — сдавленно прошептал Пиляп. — Не может быть…
— Он, он!
— Ладно, лапай к палатке, чаю попьем. Греби! — сказал Пиляп, стараясь не выказать своего смятения.
Мартин взялся за весла, Пиляп сел к рулю, и колданка плавно вывернула на середину протоки Ай-Варов, упруго ударяясь носом в поднявшуюся под внезапно налетевшим ветром волну.
«Нен-гась, нен-гась» — монотонно поскрипывали уключины, нарушая окрестную тишину. И под этот скрип Пиляп в тайной тревоге думал свою думу…
«Неужто сегодняшний медведь и в самом деле ТОТ САМЫЙ, с белым ободком?! Тот, который…»
Не в силах додумать фразу до конца, Пиляп даже застонал. Но тут же притворно закашлялся: зачем до поры до времени будоражить Мартина?
Конечно, в пылу охоты можно и ошибиться. А вдруг белое пятно просто снег, налипший на медвежью шерсть? Тогда возникала куча новых сомнений…
Старика упустили — это хорошо или плохо?
С одной стороны можно быть спокойным: у ханты существует примета — шатун должен попадаться медвежатнику СЕДЬМЫМ. Справился с ним — без страха охоться дальше. Нет — пеняй на себя, удачи потом не будет. Нынешний же мойпар явился ПЯТЫМ. Значит, все было правильно? Но если это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО Белый Ободок, и он уже второй раз ускользает от охотника целым и невредимым?
От такой путаницы в мыслях Пиляп нервно выхватил изо рта недокуренную трубку и в сердцах с громким стуком выбил ее о край лодки. Мартин удивленно посмотрел на товарища.
Лодка тем временем мягко ткнулась в прибрежный песок.
Возле купы тала темнела их четырехместная палатка.
— Хорошее место мы выбрали для стоянки! — залюбовался Мартин. — Здесь тебе и Обь, и сор рядышком, и коса песчаная! Уток сюда так и манит. Пойду-ка я постреляю…
Мартин ушел, а Пиляп нырнул в палатку и лег ничком на оленьей шкуре в надежде уснуть.
Сон, однако, к нему не шел…
Позапрошлой зимой Месяц Замерзания Оби выдался пуржистым и снежным. Из низких темных облаков так и сеяло крупными белыми хлопьями — словно кто-то снимал чешую с огромней рыбы.
Помнится, в тот день снегу нанесло особенно много. Пиляп еле-еле выбрался утром из своего зимовья и невольно залюбовался розово-белым пушистым покрывалом, укутавшим тайгу. Мартин и Курпелак-Ванька, рыбачившие вместе с ним в ямах-живунах на вершине Ханты-Питлярского сора, ворчали: «Опять берись за лопаты и откапывай самого себя из-под снега!»
Однако за завтраком они успокоились и, благодушествуя за горячим чаем, стали мечтать. Курпелак-Ванька вспомнил, что у Пиляпа в кармане целых две неиспользованных лицензии на отстрел лосей.
— Денек-то какой, а? — начал издалека Мартин.
— Снег… Небольшой ветерок… — вторил ему Курпелак-Ванька. — Тальник шумит. Лось слышать перестает.
— Точно! С подветренной стороны — бери его голыми руками.
— Я вчера сам следы видел.
— Рыбу есть уже невмоготу. Надоела!
— Вот бы лосятинки! Представляю, до чего она сейчас жирная… Вкусная…
У Пиляпа от этих разговоров засосало под ложечкой: что правда, то правда — самый подходящий день тропить лося! Не хотелось только сразу соглашаться с товарищами (такой уж у него характер), чтобы не выдать вспыхнувшую в нем охотничью страсть.
— Я бы сам ружьишко подхватил да пошел, — прижал руку к груди Курпелак-Ванька, — деревяшка проклятая мешает! — и он потряс в воздухе костылем.
— И я пошел бы! — вздохнул Мартин. — Только Ваньке без меня не управиться.
Все это было ясно, как день, но Пиляп для виду еще немножко поупирался, не спеша покуривая свою трубку. И наконец не выдержал, широко улыбнулся:
— Пожалуй, правильно говорите. Пойти, что ли, потаскаться по тайге часок-другой?
— Пойди, пойди, — обрадовались рыбаки. — На вот, поешь как следует.
Перед Пиляпом сразу выросла горка тающей во рту строганины из муксуна, задымилась чашка тетеревиного наваристого бульона. Он не возражал — на охоту надо отправляться сытым: всякое может случиться, иной раз тайга так заведет, так закружит, что и через два дня не выберешься.
Наевшись, Пиляп выглянул на крыльцо. Все еще шел снег — перед глазами словно мельтешила мелкоячеистая сеть. «Надо полегче одеться, — подумал он, — тяжелая одежда быстрее намокнет, и какой тогда из меня охотник?»
Минут через десять, тщательно почистив лыжи, обитые оленьим камусом, сменив малицу и перекинув через плечо двустволку, Пиляп отправился в путь.
Сперва он шел густым кедрачом, затем пересек Карасевое озеро, взобрался на Горелый холм. Местность отсюда открывалась довольно угрюмая — чахлый кустарник, одинокие черные лиственницы с засохшими ветвями, вдали новые холмы, на одном из которых темнел силуэт топографической вышки. Вряд ли тут могло понравиться лосям, если бы не молодой осинник, видневшийся в ближней ложбине…
Пиляп достал походный бинокль, осмотрелся. Сквозь налипающий на стекла снег все же разглядел — или ему почудилось?! — два силуэта.
— Сохатые! — невольно вскрикнул он. — Сохатые!!
Он быстро зарядил ружье пулей и, бесшумно скользя на лыжах, устремился к осиннику. Путь ему преградила протока — видимо, Пор-Ёхан. Сверху он ее не заметил: тонкий еще ледок замело снегом. Похоже, придется идти в обход. Пиляп огорчился — это сильно удлиняло путь.
Время приближалось к полудню.
Ветер усилился, идти по открытой местности было трудно. Но он все же достиг осинника, остановился передохнуть. И тут вдруг с оглушительным треском из близкого уже леска выдрались два больших лося и, срезая копытами тонкие деревца, припустили к видневшемуся у Пор-Ёхана мысу, поросшему редким березняком.
Догнать их теперь невозможно. Кто знает, где они остановятся… Лось может бежать без передыху несколько часов кряду…
— Э, какой из меня лосятник! — посетовал на себя Пиляп. — Староват, видно, стал для такой охоты! Зря взялся!
Он решил отдохнуть и подкрепиться. Смахнул снег с поваленной ураганом лиственницы, достал из походной сумки кусок вареной тетеревятины, краюху хлеба.
Присев, почувствовал усталость. «Это все непогода, — решил Пиляп. — Вон как облака свои подолы распустили!»
Прежде, когда был помоложе, он развел бы большой костер, заночевал бы в тайге, а спозаранку снова побежал преследовать зверя… Теперь силы были уже не те… Придется возвращаться ни с чем…
Он тяжело поднялся с лиственницы и пошел к зимовью, думая о том, что сегодняшняя неудача не обошлась, конечно, без вмешательства недоброго духа, и не иначе как он, Пиляп, в чем-то повинен и терпит за то наказание.
Подумал он и о том, что лосей в осиннике кто-то вспугнул. Волки, наверное.
Быстро темнело, и к охотничьей избушке Пиляп добрался уже в полной мгле.
Мартин и Курпелак-Ванька выскочили ему навстречу.
— Пиляп?! Ну, наконец-то! А мы тут места себе не находим!
Было, конечно, приятно, что напарники беспокоятся, но Пиляп тем не менее удивился: впервой, что ли, он в тайгу ходит? Есть из-за чего волноваться!
Он пожаловался на сумасшедших лосей.
— Как бешеные сорвались — только я их и видел! Не отведать вам нынче лосятины. Может, я еще завтра за ними побегаю?
Но Мартин с Курпелаком ничего не сказали, только озабоченно переглянулись.