Страница 30 из 96
— Можно вот что сделать… Что, если костер большой на льду разложить? А? И самим там стоять, махать платком. Может, увидит летчик, а? Как думаешь, Таясь?
— Ну, не знаю. Пусть у Юхура об этом голова болит. Его стадо.
— Ладно, Таясь. Давай не будем здесь болячки старые расковыривать… Голова у меня тяжелая что-то. Устал. Может, я вздремну ненадолго? Закончит Юхур свое дело — придет, разбудит.
И Арсин, едва добравшись до нар, тут же уснул.
Разбудил его скрип двери, быстрый женский разговор. От накопившейся за эти дни усталости, от гребей ныло все тело. С трудом открыв глаза, он увидел через окно, что солнце залило своим золоченым светом весь остров. Надо было вставать. Он сладко зевнул, одолевая ломоту, уселся на нарах.
И тут увидел, что у порога, не выпуская деревянной дверной ручки, стоит жена Юхура Хорьяр — в ярко-красном платке с длинными кистями, в красиво изузоренной белой ягушке.
— Арсин аки[4], муж вас на улицу просит выйти. Разговор к вам важный имеет.
— Да ты заходи в избушку-то, — буркнул Арсин. — Кто так разговаривает: одна нога дома, другая — еще за порогом. Садись, попей с моей Таясь чаю.
Хорьяр как-то неуверенно пристроилась у самого окна.
— Сказываешь, разговор имеет? — переспросил Арсин, вставая с нар. — Ну что ж, выйдем на улицу, коли так.
Юхур, в надетой поверх малицы ситцевой сорочке, сидел на любимом Арсиновом «диване» и покуривал сигарету. Увидев Арсина, бригадир вдруг переменился в лине — только что оно было спокойным, благодушным, а тут вдруг враз стало каким-то умильно-заискивающим, и Арсин сразу насторожился.
«Вишь, как, и глаза уже не суживаются грозно, не мечут острые стрелы, как тогда в конторе, когда оленей мойпар угнал, — подумал Арсин. — Что, неужто вины своей так боится?» — Пытаясь разгадать, что у бригадира на уме, он, не заметив сам, так пристально вперился в него, что Юхур не выдержал и отвел глаза. Откашлялся, как будто у него вдруг запершило в горле и, не глядя на Арсина, тихо сказал:
— Знаешь, о чем я сейчас думал…
— Да где ж мне знать! Чужая мысль — как ловушка неосмотренная. Что-то она еще преподнесет?
— Ну, а если вдруг хорошего зверя? Стоящего!
— Ладно, не будем концы языков вхолостую стесывать. Говори, что хотел?
— Я, Арсин, знаешь ли, — замялся Юхур, — о тебе тут думал… Много тебе пришлось попотеть, шибко много. Я ведь, как пастух, сразу все понял, еще когда ты только перевозил меня. А теперь своими глазами твою работу увидел. — Он сделал длинную затяжку и бросил окурок к ногам. — Стыдно мне будет, Арсин, если за такой труд не отблагодарю тебя. В старину знаешь, как в таких случаях говорили? Рыбу имеешь — самого жирного осетра отдай, мехами богат — драгоценной выдрой одели, оленями владеешь — самую породистую важенку не пожалей. А в старину люди толк знали…
Юхур опять посмотрел на него все тем же умильно-заискивающим взглядом.
— Так что, Арсин, ничего для тебя не жалко. Любую важенку в стаде выбирать можешь. С теленком вместе. И эту авку, которую приручил — тоже можешь себе забрать…
— Ох, какая щедрость! Да ведь это ж совхозные олени, не твои!
— Ну и что из того? — Юхур встал, подошел к Арсину поближе, понизил голос: — Эка важность — совхозные. Надо будет, спишем. Падеж. Мало ли при отеле оленей пропадает? Спишем — и кто узнает? Никто. Только мы с тобой и будем в курсе…
Арсин вдруг всем нутром почувствовал, что Юхур не сказал еще самого главного — что награду эту предлагает не просто так…
— Слушай-ка, Юхур, — начал он, осторожно пытаясь выяснить, что же ему все-таки от него нужно. — Это ведь очень дорогой подарок. Мне, наверно, заплатить нужно будет кое-что, да?..
— Ни копейки! — тут же откликнулся Юхур. — Только молчи — и все!
— Как молчать?
— Очень просто. Чтобы в поселке, ну в конторе, не узнали про то, как стадо отбилось. До директора чтоб не дошло.
— Да разве ж можно такое дело скрыть? — рассмеялся Арсин. — Тут ведь не один олень. Стадо целое! Рано или поздно все равно известно станет!
— После — пусть, когда беда минует. Тогда уже не страшно. Забудется, простится…
— Что-то я, Юхур, никак в толк не возьму… Как же ты стадо-то собрался спасать, если сообщать не хочешь? Оленей ведь на другую сторону надо перевозить.
— В селенье Ванды рыбаков много. Перетолкую с ними.
— Рыбаки? А ведь им за работу ого-го, сколько платить придется!
— Ну, это уж мое дело. Может, рубль-другой в кармане найду.
— Ну хорошо, найдешь. Им же, оленям-то, корм нужен. Сколько уж они на коре сидят — того и гляди, падеж начнется.
— Говорю же тебе, Арсин, — это уже мое дело. Мое стадо — мне и думать. Я хозяин.
«Ну вот, — вздохнул про себя Арсин, — и повернул твой язык на любимую тропу. Десять лет в колхозе председательствовал — вот и приучился начальником быть. «Я хозяин» — и все тут. А что олени совхозные вот-вот погибнуть могут — на это ему, «хозяину», наплевать».
И Арсин, понявший теперь намерения Юхура, не удержался, сказал решительно:
— Нет, Юхур, не купишь ты меня. Целого стада тебе не хватит, чтобы меня купить. А главное — олени на это не согласятся.
— Брось ты эти прибаутки! Олени! Что они — заговорили, что ли!
— Да, Юхур. Неделю уже с ними разговариваю. Говорят: срочная помощь им нужна. Ослабли от плохой кормежки. Сенца им подвезти надо. Комбикормов, соли. А тут еще неизвестно, когда река уйдет…
— Как когда? Не останется же лед на лето. Сегодня-завтра и тронется.
— Ну, хорошо. Сегодня — завтра. А теперь подсчитай, сколько времени ты их будешь перевозить. Больше трех в одну лодку ведь не возьмешь, зерно? Не возьмешь… Считай, неделя понадобится. Да через неделю они, без корма-то, совсем ноги протянут. Так что не проходит у тебя это дело, Юхур. Сколько можно животных мучить! Катер надо вызвать с площадкой. Три рейса — и все на лесной стороне окажутся.
— Ха! Хитер! Так он когда еще придет-то, твой катер!..
— Как сообщим — так и придет.
— Опять смеешься, Арсин. Ведь это та же самая неделя!
— Нет, Юхур, меньше. У меня мыслишка одна есть… Вертолет попробовать остановить. Он здесь все время летает. И низко.
— Ох-хо-хо! — схватился за живот Юхур. — Ты, я смотрю, совсем здесь с ума спятил. Вертолет! Поманишь, значит, его пальцем — и он тут как тут, прямо в тебе на ладонь сядет, да? Ну и болтун!
— Ну что ж… Коли так — больше нам с тобой разговаривать не о чем! — отрезал Арсин и зашагал было к избушке, но Юхур остановил его.
— Не о чем значит, да? — Глаза его сочились злобой. — Нет, Арсин, есть о чем! За многое тебе теперь отвечать придется, ох за многое! Да так отвечать, что язык спать укладывать забудешь.
— Это еще с какой стати?
— А вот с такой! Во-первых, — он загнул указательный палец левов руки, — одна важенка — та, что с кривым рогом — отелилась уже, я по соскам определил, а теленок где? Авка у твоей избушки — она почему без матери осталась? — Он загнул второй палец. — Что, молчишь? Небось уже на мясо загнал? Да ты, поди, только из-за этого и завесновал на острове! Если б по-доброму — давно бы уже весть подал. Сообщил, что олени тут. — И он загнул следующий палец. — Как ни крути, а не отвертеться тебе, Арсин. Жадное твое сердце и здесь к оленям крепко прилипло. Не отдерешь. Гони, давай, авку в стадо. Не твоя, небось. Нечего народное добро присваивать!
Вот когда наконец сузились его глаза, вот когда начали они, как прежде, метать острые стрелы. Арсин еле сдерживал себя. Пальцы сами сжались в кулак, словно превратились в камень; он уже готов был изо всей силы смазать Юхуру по наглой его роже — за все, за все пакости, за все подлости, за вымотавшую Арсина неделю, что провел на острове с оленями. И в этот момент он услышал донесшийся со стороны Салехарда далекий гул вертолета.
— Я-а! Таясь! — крикнул он. — Давай скорей! Вертолет летит!
Таясь тут же, словно только и ждала его зова, выбежали на улицу, искоса канула на Юхура недобрый взгляд — все слышала, конечно.
4
Уважительная форма обращения к старшему по возрасту мужчине.