Страница 4 из 16
Это было славно, озорно, будто играешь в гляделки, но и приятно, точно плывёшь по тихой реке света.
Так, наверно, переговариваются души…
Потом появился официант с полным подносом. Им показалось, что обернулся он очень скоро, чему они не могли не удивиться (проблемы с обслуживанием в кафе или ресторанах были общеизвестны, и их то и дело поднимали в фельетонах, выступлениях сатириков нт. д.) Но, может, официант и не нарушал сложившихся традиций, а ребята просто не заметили, как пролетело время?
Коктейль «Шампань коблер», состоявший из коньяка, ликёра и шампанского, был, так сказать, скор и тяжёл на руку, поскольку имел свойство без проволочек «выстреливать» всей своей градусностью прямо в мозг. Оттого-то его, видимо, столь и привечала кафешная молодёжь.
А ко всему «Шампань коблер» был значительно вкуснее «Агдама», «Трёх семёрок» или «Анапы» (если только уместно применять это понятие к названным портвейнам), а если ещё перемежать глоток коктейля кусочком пирожного или ложечкой мороженого… Молодому организму, помнящему своё недавнее детство, это доставляло истинное наслаждение.
Впрочем, от пирожного Неретин отказался: стало приторно (горькое и солёное уже начали подчинять себе вкус).
– Ты не будешь? – удивилась Лена и придвинула его пирожное к себе.
У неё стало розовым личико, в карих глазах – по горсти звёзд, а завитушки волос, казалось, заклубились в ещё большем беспорядке, свесившись к шее и щекам. Таково оно – естественное очарование в меру опьяневшей девушки.
О чём они говорили? О ерунде… Да и глупо было бы Лене, например, рассказывать о своей первой, несчастной любви или о том, что нет у Мальцева никакой власти над ней, а вот у неё над ним – есть!
Впрочем, это она ему всё-таки рассказала, когда они после кафе гуляли по Александровскому саду.
А Неретину ещё в «Севере» хотелось сказать, что она ему очень нравится.
Он об этом и объявил у белых колонн Грота и замер на месте в ожидании ответного признания.
– Но это же и так понятно… – произнесла Лена, оставляя Неретина в положении лукавой двусмысленности.
Хотя… Всё и так было понятно!
На самом деле
– Поразительно, – сказала Елена Тихоновна, – вам, Арсений Ильич, очень точно удаётся передавать атмосферу наших отношений! Да и вообще дух того времени!
– Ну что вы! Ничего удивительного! Во-первых, во все времена влюблённые дышат одним и тем же воздухом. Помните у Высоцкого: «На сушу тихо выбралась Любовь – и растворилась в воздухе до срока»? Так что, извините за нескромность, выручает личный опыт. Да и, во-вторых, опять же он, опыт: я и в СССР жил, и студентом был…
– Но шестидесятые – семидесятые вы застали ребёнком! Верно?
– Шестидесятые я, положим, не застал, но если вы имеете в виду такие штрихи времени, как липы на улице Горького или коктейль «Шампань коблер», то теперь через интернет можно получить любую информацию.
– Да, да, вы правы… И всё же я рада, что именно вы взялись за этот труд. У вас прекрасно получается!
«И ведь это правда, – подумала она, когда Сомов ушёл. – Как точно он всё описывает! Как будто у него дар видеть сквозь время… Хотя если б это было так…»
Она усмехнулась.
Если б это было так, Сомов знал бы, что не Леонид, а Гена мирился с Мальцевым и именно с Геной ходила она в кафе.
Нет, Сомов описывал только то, о чём рассказывала ему Елена Тихоновна: не как было, а как должно было быть! Иначе ему следовало бы не только поменять местами имена Неретина и Завьялова, но и кое-что переписать таким, например, образом:
…На оживлённом лице Гены проступила тревога.
– Слушай, а денег-то на кафе у меня нет… Что делать?
– Да, не баловались бы мы ликёрами – вопроса не возникло, – сочувственно заметил Неретин.
Оба тяжело задумались.
– Генка! – осенило Леонида. – Ты деньги за ДОСААФ ещё не отнёс в комитет?
– Не-е-т, – протянул Завьялов, начиная догадываться, куда клонит Лёня. – Ты спятил?! Это казённые деньги!
Несколько недель назад, когда на общем собрании группы распределяли общественные нагрузки, Гену Завьялова избрали групоргом ДОСААФ. Была (да, кажется, и есть) такая организация, назначение которой исчерпывающе объясняет расшифровка вышеозначенной аббревиатуры: Добровольное Общество Содействия Армии, Авиации и Флоту. Название не отличалось краткостью и изяществом, отчего раскрыть аббревиатуру ДОСААФ удавалось не каждому члену организации. Да этого от членов и не требовалось, но требовалось исправно уплачивать ежемесячные взносы в размере 30 копеек. Их и должен был собирать Гена, чтобы сдавать потом в институтский комитет ДОСААФ.
На описываемый момент Гена собрал с однокашников не только по тридцать копеек, но и ещё по пятьдесят за корочки членских билетов, в которые полагалось вклеивать марки об уплате взносов. Таким образом, на руках у Гены находилась немалая сумма общественных денег.
– Нет, Лёнь, я так не могу… – ещё раз отказался Гена от идеи Неретина. – Надо у кого-нибудь занять.
– Ну иди, попробуй!
Гена пошёл и вернулся ни с чем. Пять рублей – приличная сумма, как, впрочем, и трёшка, которой тоже ни у кого не нашлось! И только Маша Дорохова не отказала – мол, если очень надо, то, конечно, одолжу… но завтра. А надо-то было сегодня…
– Ну и настрелял бы, кто сколько давал! – сказал Неретин.
– Чтобы все потом говорили, что Завьялов сшибает по рублю? – во взгляде Гены просквозило оскорблённое достоинство.
– Значит, поход в кафе отменяется, – подвёл черту Неретин.
– Нифига! – Гена решительно достал из портфеля конверт с мелочью. – Я в сберкассу – поменять. Со стипендии возмещу!
Следует сказать, что в итоге Гена Завьялов сдал все взносы в полном объёме и в дальнейшем честно исполнял свои обязанности групорга. А вот с членскими билетами вышла загвоздка. Поначалу всё как-то не получалось доложить потраченную пятёрку, а потом актуальность вопроса сама собою сошла на нет. Устав спрашивать Гену, куда вклеивать марки об уплате членских взносов, ребята начали украшать ими тубусы, обложки тетрадей и т. д., вследствие чего можно было безошибочно определить, из какой группы хозяин предмета.
Конечно, достойно порицания то, что Гена запустил руку в казну, и вдвойне порицаемо то, что он запамятовал совестью о содеянном, но, даже если бы и не молчала его совесть, он не сожалел бы ни о чём, ибо из неблаговидного поступка произрос День счастья. Бывали потом у него и более яркие дни, но этот, начинавшийся так обыденно, врезался в память тихим осенним светом и ощущением лёгкой души, будто стоишь перед прекрасной далью.
Она, пожалуй, даже и придвинулась, когда в конце провожания Гена обнял Лену в подъезде её дома. Какими же вкусными были её губы – невольно ему вспомнился недавний мякиш горячего хлеба, – только пахли они мороженым. А потом, когда сложились его вдох и её выдох, он уловил винную нотку, и голову его окончательно накрыло дурманом…
«Обслюнявил всю, – улыбнулась Елена Тихоновна, вспомнив то провожание. – Совсем целоваться не умел. Но всё равно… хорошо было!»
Глава 2
Случай с Ладеевым
Сомов не появлялся три дня.
– Прошу меня простить, но были неотложные дела.
Я звонил Глебу Леонидовичу, предупреждал.
– Да, да, я в курсе. Ну что ж, проходите, присаживайтесь.
Елена Тихоновна была, как всегда, приветлива.
– Давайте сегодня поговорим о картошке! Вы ведь ездили студентом на картошку?
– Конечно! После второго курса!
– Вот и мы после второго… Я несколько фотографий нашла, взгляните.
С одного из чёрно-белых снимков смотрела ватага молодых людей, одетых в телогрейки, куртки, лыжные шапочки. На Лене (её Сомов нашёл сразу) был толстый свитер – такие свитера всегда придают монументальности женскому бюсту; упавшая на плечи косынка словно бы обрезала её распущенные волосы. Рядом с ней, конечно, стоял Неретин – в длиннополой «гангстерской» шляпе с двумя вмятинами на тулье. Он явно пижонил, что подтверждалось линялой кожаной курткой, резиновыми сапогами, самодельно укороченными за счёт широких отворотов, рваными джинсами, заправленными в эти сапоги (кто бы мог подумать, что в исторически недалёком будущем такие джинсы станут чрезвычайно модными!).