Скажи

Она вообще часто улыбалась в последнее время – порой без причины. Но в груди было так спокойно и тихо, девушка окуналась в полнейшее умиротворение с головой, и настроение могло подняться практически из-за чего угодно, будь то чистое небо с ярким солнцем на нём, или греющая ладони кружка тёплого малинового чая, или возможность просто вздохнуть, насладиться спокойным, почти что замершим во времени моментом – какой был сейчас, например.

И она наслаждалась, растягивая губы. Ровно до тех пор, пока голову не посетила внезапная, но ещё более приятная мысль – а почему бы не скрасить одиночество присутствием кое-кого очень особенного?

И пальцы одной руки потянули за перчатку, стаскивая её с другой ладони, тут же мимоходом убирая в карман. Вместо этого выуживая оттуда же успевший остыть телефон, снимая блокировку прикосновением пальца к TouchID и привычно находя среди диалогов переписку с Егором. Несколько движений пальцев – и уже набранное сообщение дошло до получателя.

Ответ вернулся очень скоро, что девушку несказанно порадовало, потому что руки начинали замерзать без тёплых перчаток. Улыбнулась, глядя на его сообщение, в котором он приглашал посмотреть кино у него, и быстро напечатала ответ, обещая, что совсем скоро присоединится. Шмыгнула носом и, заблокировав телефон, убрала его в карман. Снова натянула на пальцы перчатку, неосознанно ускоряя шаг.

Перспектива увидеть его всегда неизменно радовала.

А когда он узнал, что она снова была в школе, упрекнул, что не предупредила и не сообщила – он бы забрал её, проводил до дома, чтобы не ходила вечерами по улицам одна. Да и чтобы просто не ходила одна.

Марина тут же запротестовала. Мол, она не маленькая девочка, да и к тому же она не хотела его напрягать. Но не смогла сдержать улыбки, глядя на то, как он забавно хмурил брови и всем своим видом выражал крайнюю степень беспокойства, которое блеснуло в карих радужках.

А потом снова прижалась к нему, грея нос о его щёку, пока он поглаживал её по волосам, аккуратно пропуская запутанные из-за ветра и влажные от снежинок пряди сквозь пальцы.

Было тепло и сладко, совершенно прекрасно рядом с ним. Она ощущала это каждый раз, когда они были вместе. Он защищал её от всего вокруг: холода, когда сильнее укутывал в свой шарф, потому что она решила, что в свитере с воротником не замёрзнет; невольно скользнувших в голову грустных мыслей, когда покупал сладости и глупо шутил, но она всегда хохотала как ненормальная; неприятных людей, когда несколько раз уже заступился перед тем же Гордеевым; или усталости, когда просто помогал ей с различными делами, чтобы она закончила побыстрее и отдохнула, наконец, или позволял уснуть на своём плече, случайно, но уютно, легонько посапывая в тишине, и он слушал это сопение, вслушивался в него изо всех сил, улыбаясь, потому что она была такой милой, когда спала. Особенно когда спала в его руках, и он тут же брался аккуратно поглаживать её по волосам или плечу.

Марина, наконец, поняла, что значил комфорт в отношениях. А он значил многое, потому что если отношения доставляли один лишь негатив и высасывали все силы, то, собственно, зачем они тогда были нужны? И это касалось не только романтической части, но и в принципе любой нити общения с кем бы то ни было.

Просто потому что люди, что были рядом, не должны тяготить – и после разговоров с ними не должно оставаться ощущения какой-то нелепой недосказанности, опустошения и тяжести. Напряжения, сковывающего всё тело и разум вместе с ним.

Не должно.

Мысли прервал звук открывшейся двери, и тонкая полоска тёплого света на стене, что пробивалась сквозь маленькую щёлку, бросаемая встроенными в натяжной потолок коридора лампами, стала расширяться. Марина повернула голову, открывая глаза, встречая взглядом маму, которая теперь стояла в дверном проёме, касаясь рукой косяка и, кажется, легко улыбалась.

– Привет, мам, – протянула Марина, переворачиваясь на спину и подкладывая под голову одну из небольших подушек.

– Привет. Ты не против, если я включу свет? – спросила мама, и её рука уже заранее потянулась к выключателю, что находился в паре десятков сантиметров от двери.

– Да, конечно.

Свет резанул по глазам слишком сильно, и, хоть из всех пяти таких же плоских светильников в белом потолке горело всего два, даже они показались невыносимо яркими сейчас. Марина сощурилась, поднимая руку ко лбу и прикрывая глаза от прямого потока тёплого света предплечьем. Встала, усаживаясь чуть подальше на диване, чтобы освободить место маме, которая как раз направилась прямо к ней. Опустилась на самый край, сложив руки на коленях. Гейден сжала пальцами одну из подушек и обняла, слегка облокачиваясь на неё.

– Ты сегодня поздно, – мягко заметила мама. Её взгляд на несколько секунд оторвался от лица дочери, коснулся окна и тут же вернулся обратно. – Будешь ужинать?

– А ты уже кушала? – спросила Марина, упираясь в подушку локтём и ставя подбородок на сжатый кулачок.

– Да, но если ты не хочешь ужинать одна, я могу посидеть с тобой, – улыбнулась она, и Марина тоже улыбнулась следом, растягивая губы. Отложила подушку и потянулась к маме, обнимая её за тонкую талию, опуская голову где-то между плечом и грудью женщины.

Кажется, ответ был ясен – она совсем не против компании.

Крупные кудри лезли в лицо и щекотали нос. Марина освободила одну руку, чтобы убрать объёмные волосы матери за спину, чувствуя, как её обнимают в ответ: две тонкие ладони легли на спину, мягко поглаживая, и эта нежная ласка отдалась теплом в груди, согревая и окончательно рассеивая тяжесть длинного дня.

От мамы слабо пахло её любимыми духами, и девушка невольно втянула в себя этот приятный запах, чтобы почувствовать ещё глубже, наполняя им лёгкие. Прикрыла глаза от ощущения, какое возникло, когда мама стала легко перебирать её волосы, и полностью погрузилась в нежность момента.

Именно объятий мамы порой не хватало, чтобы сбросить с себя все наваждения и тягости. Просто прижаться к груди, зарыться пальцами в крупные кудри, почувствовать ответное ласковое прикосновение – и понять: всё поправимо, всё можно решить, всё обязательно будет хорошо. Просто потому что есть поддержка в её лице – и, зная это, ты перестаёшь бояться или сомневаться. Действительно осознаёшь, что справишься. Не одна – тебя поддержит самый родной человек на планете. Подстрахует, приободрит, также легко погладив по волосам или мягко поцеловав в макушку, – и можно снова идти покорять весь мир.

– Я скоро буду брать билеты нам в Питер, – голос был приглушён, потому что мама говорила куда-то ей в волосы, но Марина услышала каждое произнесённое слово.

И ощутила, будто опора, на которой она прочно стояла, вдруг провалилась, и она рванула куда-то вниз, с практически запредельной скоростью. Не стоило переспрашивать, но она сделала это, слегка отстранившись, заглядывая маме в глаза.

– Что?

Мама словно бы удивилась, но одно мгновение – и взгляд снова потеплел.

– Ну, мы же едем праздновать Новый год к отцу?

Марина не сразу поняла, утверждение это было или вопрос, но всё равно неуверенно кивнула. Память услужливо подбросила воспоминание их последнего разговора на эту тему. Тогда ещё ничего не было решено точно, и девушка сделала вывод, что родители обсуждали это ещё и позже. Наверное, когда разговаривали вдвоём по телефону. И, видимо, решили не включать дочь в эту беседу, раз она никогда до этого не высказывала возражений насчёт поездки.

А она действительно не высказывала. Просто позабыла о ней напрочь – мысли уже давно не возвращались в эту сторону. Более того, девушка даже позволяла себе иногда помечтать о том, чтобы провести новогоднюю ночь с Егором.

Видимо, зря.

– Но ты ведь ещё не взяла их? – в собственном голосе слишком уж отчётливо слышалась надежда, и это покоробило Марину. Она закусила губу, всё наблюдая, как удивление множится в светло-голубых глазах женщины, но она продолжает тепло улыбаться.