Скажи

Чёрт, сердце реально колотится, как сумасшедшее. Он ведь сейчас может получить ответы на свои вопросы. По крайней мере, на половину из них. Да он был бы рад даже одному, блин. Только пусть она возьмёт трубку. Пусть позволит ему объясниться. Пусть выслушает его, господи, пусть!

Просто чтобы она знала: он бы даже в собственных мыслях не изменил ей. Не предал её. Ни за что. Ни в жизнь. Чтобы в ней не осталось сомнений. Чтобы она знала: он ждёт её. Так сильно ждёт.

Дверь за спиной закрывается с тихим хлопком, и юноша делает шаг вперёд, закусывая щёку изнутри и поднимая глаза. Уже лихорадочно подбирая в голове нужные, правильные слова, которые скажет, как только услышит на том конце линии слишком знакомый – её – голос.

А в следующий миг он, кажется, прокусывает щёку насквозь, замирая на месте. Даже хмурится от ощущения боли. Далёкого. Почти что несуществующего. Хватается за него, будто боясь снова пропасть. Упасть в бездну. Провалиться.

Насовсем. Потому что…

Он, кажется, разучился чувствовать. Или чувствовал сейчас настолько сильно и много, что прибор, измеряющий величину и глубину бушующих внутри эмоций, просто сломался. Разбился. От внезапно появившегося напора.

Как это обычно бывает? Сначала ничего да ничего, а потом вдруг всё и сразу, в один миг.

Так было и сейчас.

Когда он всматривался в лицо девушки, что стояла напротив, узнавая до боли родные черты. В то, как она кусала губы и была, кажется, немного испугана. Или очень сильно удивлена, как минимум. Растеряна донельзя. Напряжённо сжимала тонкие ремешки чёрной сумки.

А пальцы дрожали так, будто кто-то вцепился в её плечи и начал трясти.

Егор несколько секунд тупо пялился на неё, откровенно не понимая, действительно ли это происходит или уже начались галлюцинации.

А может он просто видел свой повторяющийся из ночи в ночь сон.

Голубые и распахнутые, а в них – изумление. Удивление таких колоссальных размеров. Словно бы она не ожидала, что они встретятся так скоро. И Егор знал – она сейчас видит в нём ровно то же самое. То же самое ошеломление вперемешку с малой долей облегчения.

Господи, как же он хотел обнять её. Прижать к себе, успокаивая, поглаживая по спине, зарываясь носом в волосы и вдыхая до мурашек родной запах. Сплетая пальцы и чувствуя прикосновение кожи к коже. А ещё ему жутко хотелось, чтобы она желала того же.

Между ними – пара метров. И – что странно – в тот злосчастный вечер это же расстояние казалось ему таким маленьким, почти незначительным, а сейчас оно оглушало своей дистанцией. Словно они на разных берегах. Или на разных полюсах. Так близко, но так далеко, и что-то внутри сжимается так сильно, что хочется завыть.

Егор напоминает себе волка последние двадцать шесть дней.

Между ними – скрещенные взгляды. И рваные выдохи. Они оба тяжело дышат, словно оббежали школу вокруг пять раз подряд. И воздух – такой жаркий, раскалённый, что дышится с трудом. Её запах накрывает с головой, оглушающий и такой охренительно-вкусный.

Два шага каждый – и они могли бы коснуться друг друга. И мысль об этом взорвала голову Егора изнутри, вынося оттуда все оставшиеся ошмётки мыслей.

Между ними – пара метров, скрещенные взгляды. Наконец-то. Рембез до сих пор не верил, что действительно видел её перед собой. Сейчас, рядом. Свою, живую, настоящую. Кусающую губы и тяжело дышащую.

Сердце за рёбрами колотилось до такой степени, что Егор был почти уверен – оно непременно скоро разорвётся. Совсем скоро, но не раньше момента, когда он до конца осознает тот факт, что Гейден действительно здесь и что между ними – пара метров.

В полумраке коридора он различает, как её глаза наполняет набежавшая влага, и они слабо поблёскивают в тусклом освещении. Сжимает дрожащие губы и поднимает подбородок, расправляя плечи. Так, как делала всегда. И это вдруг отрезвляет Рембеза, едва удерживая от первого шага по направлению к ней.

К этой девушке.

К девушке, щёку которой разрезает первая солёная капля, а ребро под кожей Егора даёт первую трещину. Даже если это было не ребро – всё равно больно. Взгляд следит за тянущейся вниз слезой. Обводит выставленный подбородок, и этот контраст – тот самый, блин – едва не сшибает с ног.

А затем – ещё одна, по второй щеке вниз, капая с лица на кафель под ногами. Кажется, Егор даже слышит тоненький звук, с каким она разбивается о плитку. А ещё чувствует, как медленно, но верно ниточка самоконтроля, натянутая в его голове до предела, начинает рваться.

И если это произойдёт, он вряд ли удержит себя на месте.

Сколько времени прошло? Минута, две, десять, пятнадцать? Пока они просто стояли и смотрели друг на друга. Заглядывали всё глубже в глаза напротив, будто в поисках всех ответов. И тишина, которая окутывала так явственно, что почти чувствовалась открытой кожей.

Что с тобой? Ты же так хотел её увидеть. Так хотел ей всё объяснить, выяснить. А теперь стоишь, как истукан, хлопая глазами. И она – напротив. Что такое, а?

Скажи же уже что-нибудь, идиот!

И едва Егор открывает рот, поддаваясь орущему глубоко внутри голосу разума, девушка его опережает. Всего на мгновение, и его хватает, потому что…

– Я не должна была…

И этот дрожащий, тонкий голос, в котором так отчётливо ощущаются набежавшие, скопившиеся слёзы, становится последней каплей. Слова вырываются глухо, хрипом, и Егор чувствует, как трясётся собственная глотка.

– Это я… не должен был.

Она смотрит так глубоко. Удивлённо и понимающе одновременно. Сжимая пальцами сумку. И ещё одна слеза разрезает щёку, оставляя остывать мокрый след на нежной коже, от которой отлила вся кровь.

А потом губы, что до этого, приоткрытые, рвано ловили воздух вокруг, растягиваются в слабой, но искренней улыбке. Она глубоко вдыхает и выдыхает, улыбаясь немножечко шире. Словно с этим дрожащим выдохом из неё вышло всё скребущее и задыхающееся, больное, дикое, опустошающее.

Голубой взгляд наполняется облегчением, которое мелькает сперва едва заметное, а затем резко увеличивается, умножается, словно его кто-то выливает одним разом в эти изумительные яркие радужки распахнутых глаз. Наполняя, расплёскивая вокруг.

Ещё одна слеза – и, чёрт, Егор понимает. Понимает, что эти солёные капли, за каждую из которых он готов был спрыгнуть с многоэтажки, лишь бы больше не видеть их на этом лице, – это капли колоссального облегчения.

Долгожданного, и оттого – такого огромного.

Такого же, какое чувствовал он сам.

Расстояние между ними вдруг начинает сокращаться, так стремительно, будто по щелчку невидимых пальцев. И неважно, что оба всё ещё не сдвинулись со своих мест. Выдох с губ – почти синхронно с ней, стоящей напротив, в двух метрах. И где-то в какой-нибудь параллельной вселенной эти два выдоха не встретятся никогда.