Скажи

Паша, по-видимому, приготовился, слегка наклонив корпус вперёд, сильнее упираясь в парту ладонями.

– Готова?

– Что-то изменится, если я скажу «нет»?

– Нет, – хохотнул он и толкнул стол вперёд.

Сначала гул холла разрезал её приглушённый визг – от банальной неожиданности больше. Они её даже не подготовили, чёрт возьми! Следовало сосчитать до трёх, сказать «на старт, внимание, марш», да хоть что-нибудь!

Вместо этого поиздевались и ни с того ни с сего покатили её на этой чёртовой парте по полу, просто молодцы. Что ещё сказать?

Благо, Егор действительно крепко держал – она почти не потеряла равновесия. Он шёл рядом с едущим столом и поддерживал, твёрдо и уверенно, наблюдая за тем, как она сначала распахивает глаза от секундного испуга, а затем от души хохочет, заливаясь смехом, вцепившись в его руки пальцами и слегка врезаясь в ладони короткими ноготками.

Паша тоже смотрел на неё с радостью во взгляде, толкая вперёд парту. Край рта устремился вверх в практически умиротворённой улыбке, когда он вглядывался в счастливое лицо подруги. В то, как она, прикрыв глаза, смеётся, слегка согнув колени и наклонившись к своей опоре в лице Рембеза. Волосы съехали с плеч и спины, упав на одну сторону лица, потому что она слегка наклонила голову вбок. Губы растянулись, блеснув в уголках двумя крохотными ямочками, и плечи безостановочно тряслись от накрывших девушку ярких, живых эмоций, которые проглядывались так отчётливо, что не приходилось сомневаться в их искренности.

Всё произошло буквально за несколько секунд, но Марина ещё около минуты заливалась звонким хохотом, всё цепляясь за руки Егора и совершенно позабыв о том, что первоначально была против этой затеи. Паша уже прекратил толкать стол, катившийся до этого по полу не с самым приятным звуком, и теперь наблюдал за девушкой, перебрасываясь довольными взглядами с Егором. Всё ещё опирался о дерево ладонями, чувствуя, как быстро и легко бьётся сердце в груди.

Они снова привлекли всеобщее внимание. Однокурсники тут же отвлеклись от работы и смотрели, кто – с долей иронии, кто – с недоумением, кто – с нескрываемым весельем. Однако это мало волновало их троих. Они даже не сразу заметили, как тихо стало в холле. Только Маринин смех теперь разрезал эту тишину и казался каким-то слишком громким, но оттого был не менее мелодичным и забавным.

Среди множества взглядов Паша быстро выискал Дианин. Она стояла по другую сторону комнаты, на верхней ступени широкой лестницы, и удивлённо приподнимала брови. Он подмигнул – она улыбнулась. Блеснула глазами, обрамлёнными тесьмой густо накрашенных чёрных ресниц. Закусила губу, и он съел это движение взглядом, но тут же вернулся обратно, к тёмно-синим радужкам, которые теперь следили за Мариной с любовью нереальных размеров.

И, чёрт, было круто.

Только тёплый взгляд, звонкий смех Гейден и уют в каждой частице воздуха этого просторного помещения. Несколько десятков людей, улыбки на светящихся лицах и такое колоссальное умиротворение, что, казалось, оно не вместится внутри. Глупо не втиснется, не залезет, просто не найдёт для себя пространства – такое всеобъемлющее и практически глобальное.

Но нет.

Расплылось, растянулось тёплыми волнами под кожей. По синим ниточкам вен, по каждому позвонку, забиваясь мягкими комками в нервные окончания, закупоривая все неровности, все дыры, все кровоточащие изъяны.

Избавляя от всех терзающих голову мыслей.

Это требовалось, так было нужно, так необходимо – просто выбросить из себя весь негатив, всю тоску. Выжать, вытянуть, вытеснить, чтобы хоть на некоторое время прекратить тонуть в дрязгах, какие бывают в сознании каждого человека. Забыть о проблемах, о сомнениях, о ломающих размышлениях, забыть хоть на секунду и позволить себе впустить в сердце лёгкость, граничащую со счастьем.

Это ведь требовалось каждому порой – и каждый присутствующий, вероятно, испытал что-то такое в этот день. По крайней мере, Паше казалось именно так, потому что он точно испытывал. И улыбался, хоть и глупо улыбаться без причины, но улыбался так широко, что болели щёки. И всё было хорошо.

Ведь было?

Было. Точно было.

Следующий звонок раздался во вторник вечером, спустя три дня после первого.

Телефон интенсивно завибрировал, и комнату, которая до этого утопала в темноте, подсвеченной лишь слабо горящим экраном ноутбука, озарила вспышка, затем ещё одна, и ещё, и Егору пришлось отвлечься от фильма, в который он едва-едва погрузился. Оглянулся через плечо, мимоходом нажимая на клавишу пробела, ставя кино на паузу, вздыхая.

Кому что было надо? Все адекватные люди обычно писали в мессенджерах или соцсетях. И какой ненормальный решился ему вдруг позвонить?

Он тяжело поднялся, усаживаясь на диване, дотянулся до смартфона, что лежал на краю стола, и глянул на экран. Сердце пропустило удар, когда определитель высветил слишком – к сожалению, слишком – знакомое имя. Палец коснулся дисплея, отвечая на звонок, и рука поднесла телефон к уху.

– Да.

Голос – кусок льда. Тяжёлый и серый.

– Привет.

На том проводе – неуверенный, тихий, но такой чертовски, мать его, знакомый. Отдавшийся отдалённо брызнувшим раздражением, не менее привычным, ставшим практически ассоциацией, когда мысли возвращались к этому человеку. Раньше – на постоянной основе. Сейчас, благо, вспоминать не приходилось.

Ровно до её первого звонка.

Плевать. Главное, чтобы это вновь не стало грёбаным ритуалом, что проходил изо дня в день. Ни за что больше. Возвращаться в эти дрязги, в эту тянувшуюся, до охерения длинную канитель, которой не видно конца и края? Себе дороже.

Лучше уж сразу оборвать всё, что она там себе успела за это время напридумывать.

– Что-то случилось?

Его тон не на шутку сбивал её, это было заметно даже сейчас, когда он не видел её лица. Только голос, который невольно возвращал его на полгода назад. Практически зашвыривал в прошлое, в те посеревшие в один миг воспоминания, тяжеленным камнем придавившие его сейчас к дивану, на котором он сидел, разведя колени и упираясь в одно из них локтём.

Зачем оно напоминало о себе, когда всё только стало хорошо?

Несколько секунд стояло молчание на том конце провода, словно бы она колебалась. Это отдавалось очередной волной раздражения, начинавшей кипеть под кожей лица и рук.

– Нет, ничего, я просто…

– Просто что?

– Егор, ты не рад меня слышать?

Просто охерение. Она что, серьёзно?

Такое кристально-чистое удивление в тонком голосе, абсолютно искреннее, как будто он должен был запрыгать по комнате от радости, когда понял, кто пытается до него дозвониться.

– Нет.

Снова молчание. Дрожащий выдох. Аккуратный, приглушённый. Словно она хотела его сдержать, скрыть, но не успела. Сразу за ним – судорожный вдох, какой-то слишком быстрый и снова подрагивающий.

Как будто она плакала.

Она что, действительно думала, что?..

Да ну, бред какой-то, не могла же она, в самом деле, полагать, что он обрадуется её звонку. Это было бы наивно и глупо, поистине глупо.

– Что-то ещё? – спросил он. Будто камень кинул. Слова в лицо, а в этом случае – в ушную раковину, к которой прижимали телефон на том конце провода.

Ну, а что она хотела? Наведалась без приглашения – получай. Думать надо голову́шкой, прежде чем что-то делать. И спустя полгода ничего бы не поменялось, а если и бы поменялось, хоть это звучало абсурдно и смешно, он бы дал ей знать.

Но нет. Ежу понятно, что её жест был лишним. Неужели она сама не понимает?

– Да нет, – голос хоть и тихий, но слёз не слышно. Только если она не заставила себя покорно глотать их. – Просто хотела узнать, всё ли у тебя хорошо.

– У меня всё прекрасно, спасибо. Если это всё, то всего хорошего. И не звони мне, Настя, это лишнее.

Отстранил смартфон от уха, сжимая челюсти. И прежде чем палец провёл по экрану, чтобы сбросить звонок, чуткий слух уловил – или ему послышалось? – тонкий всхлип, показавшийся слишком громким в звеневшей тишине его тёмной комнаты. Заблокировал телефон, одним движением кисти кинул его на подушку, что была справа от него, рядом с ноутбуком, и замер.