Страница 18 из 27
— Напишу. А хочешь, и о тебе напишу. Как тебя теперь зовут?
— Брось глупости! Разве дело в имени? Всегда, когда меняю хозяина, меняю и имя. А нашелся бы хороший хозяин, так и имя не пришлось бы менять. Но дело не только во мне. Есть и другие птицы. Вот и профессор Ше́бо, ты же знаешь его, тоже просит тебя о птицах чего-нибудь написать. Да только чтоб не было, говорит, чересчур заумно, а то никто не станет читать. Есть и такая опасность. Пускай смешно будет. Вспомни меня или Шебо — сразу дело пойдет. Шебо умный воробей и не дурак посмеяться. Не забудь про него.
— Не забуду.
— Послушай! А может, написать тебе книжку для детей?
— Для детей? Думаешь, эта книжка может быть для детей?
— А почему нет? Для маленьких и больших. Для тех, кто уже умеет читать. Только смотри, не подведи! Дети любят веселые книжки.
— Постараюсь! Может, и напишу такую веселую.
— Поглядим. Интересно, какая книжка у тебя получится.
— А я уже пишу ее.
— Правда? Так поторопись, дружище. И впрямь интересно, какая книжка получится.
ШЕБО
В нашей деревне было много воробьев, и почти каждый второй прозывался Мора́вчик. И это, конечно, потому, что много людей тоже так прозывалось. Но встречались у нас и другие, чужие имена: Ви́тек, Шу́михруст, Чи́либулк, Ма́чай, Зе́манович, Шебо.
Шебо был самый прославленный воробей, какого я когда-либо знал. Родом он был откуда-то с запада, кажется из Загорья, но долго задерживаться на одном месте не любил и потому изрядно полетал по свету. И часто этим бахвалился, особенно если на него нападала охота поучить кого-нибудь уму-разуму.
Понятия не имею, как он попал к нам. Только заявился в один прекрасный день и сразу почувствовал себя дома. Сразу стал распоряжаться всем, всех одергивать, наставлять. И, считай, все воробьи всегда его внимательно слушали и охотно исполняли все его приказания. Молодые воробьи восхищались им и видели в нем достойный пример для подражания. Но старшие относились к нему с некоторой осторожностью. Особенно Мачай, Земанович и Чилибулк. Нельзя, конечно, сказать, что они враждовали с ним. У Шебо среди воробьев врагов не было. Они обычно выслушивали его, а потом над ним посмеивались. А приказывал что-нибудь, приказание его исполняли, но обыкновенно только шутки ради.
Шебо был воробушек хоть куда. Кто не знает толку в птицах, запросто мог бы спутать его с большим серым дроздом-дерябой. Хотя кто ж не знает воробья? Воробья каждый знает. А кто не знает, тот и дрозда не признает, тем паче дрозда-дерябу. Но, как я уже сказал, Шебо был внушительным воробьем. А проказник — слов нету! Невозможный проказник! Разных шалостей водилось за ним — и не счесть! Затеется, бывало, какая перебранка, Шебо надуется, минуту-другую слушает внимательно, а как решит, что пора кончать вздорить, тотчас вмешивается:
— Ну чего! Ну чего!
Иной мог бы подумать, что профессор и сказать ничего дельного не умеет. Однако он и раскричаться был мастер, да еще как! А иногда нарочно обронит слово и помолчит, чтобы всем было ясно, что каждое его слово — на вес золота:
— Что там такое? Кто это там горло дерет? Доколе мне это слушать?
И сразу воцарялась тишина.
А уж как начнет куролесить — ну беда! Вот бы вам послушать! У всех воробьев животики от смеха едва не лопались. А сам Шебо напускал на себя серьезность, вроде бы даже спокойствие, казалось, будто ему вообще говорить неохота. Но стоило ему обронить слово, другое, воробьи опять прыскали с хохоту. А то как пойдет откалывать шутку за шуткой, все вокруг так и просят-молят пощады. Ведь тут и задохнуться от смеха недолго.
Но случалось, и он смеялся. Ни с того ни с сего на него вдруг нападал такой смех, что он и сам не мог с собой совладать, смеялся, хохотал прямо-таки до колик, да еще при этом стонал, хрипел, кричал, плакал, охал и ахал, айкал и ойкал:
— Хи-хи-хи-хи, ха-ха-ха-ха! Ой-е-е-ей, помоги-и-те, хи-хи-хи-хи! Я уж, ха-ха-ха-ха, задыха-ха-ха… хи-хи!.. Зады-ха-ха-юсь у-уже, ох-ха-ха-ух-ха-ха! Побейте меня, ха-ха-ха! По спи-пине поко-ко-лотите, по-по спи-пи-не! Задыха-ха-ха-юсь, хи-ха-ха-ха! Хи-хи-хи, ха-ха-ха-ух-ха-ха, ха, ой-е-ей! Тьфу-у ты, хи-ха-ха-ха! Ох-ха-ха, хо-хо-хорошенько меня поко-ко-лотите!
Шебо, конечно, колотили, лупили, да все попусту — ничего не помогало. Он хохотал до упаду. Ох уж и задавал воробьям работу! Брюшко у Шебо тряслось, он кидался туда-сюда, хлопал крыльями, то задирал клюв кверху, то злобно щелкал им вокруг себя, и воробьи, что пытались привести его в чувство, так и шарахались в сторону, чтобы он их, чего доброго, крыльями или клювом не покалечил. То был ужасный смех! А смех и правда подчас бывает ужасен. Ведь иному человеку стоит почесать пятку, как он уже сходит с ума от смеха. А воробей иногда еще больше боится щекотки, чем человек. Шебо порой даже бился о землю, потому что у него чесались и ноги, и горло, и легкие, ну а брюшко — ребята, я даже не знаю, что у Шебо было в этом брюшке! Все воробьи колотили его. А что делать? Ведь иначе бы Шебо наверняка задохнулся. Честное слово, его порой так колотили, что страшный этот смех не мог не пройти. Смех и впрямь проходил. Да и как ему не пройти, когда тебя так дерут, клюют и таскают? Мне и то было бы не до смеха. Да, Шебо нередко сполна получал. Как следует брали его в оборот. По первое число ему доставалось. Вот уж было потом на что дуть: у него все тело болело. Бывало, Шебо даже сердился:
— Дурики вы Юрики! Убить меня хотите? С ума вы сошли, что ли? Вы чего? Куда это годится — к профессору так относиться?
А как одернет их Шебо — значит, опять все в порядке, значит, Шебо уже опять профессор, к которому надо относиться с почтением. Трудно, конечно, сказать точно, был ли Шебо на самом деле профессором. Может, и был. Не знаю. Во всяком случае, он часто так себя величал. А в конце концов, почему бы и нет? Почему воробьи не могут иметь своего профессора?
О ТОМ, КАК ШЕБО НЕ ХОТЕЛОСЬ ЛЕТАТЬ
Шебо был невыносимый проказник. Чего только он не выкидывал! Сколько шуток, сколько разных шалостей водилось за ним! Не раз подвергался он и опасности, но всегда выходил из нее победителем.
Среди воробьев встречаются всякие плуты и проказники, но с Шебо вряд ли кто мог сравниться.
То был поистине смелый и стреляный воробей. Нередко проказничал он просто так, потехи ради, чтоб самому позабавиться, да и остальных воробьев распотешить.
Однажды Шебо решил, что больше не будет летать. Налетался, мол, и хватит, больше не хочется.
И тут же всем объявил:
— Дорогие друзья, не знаю, как вы, но я с нынешнего дня решил поберечь свои крылья. Вот увидите, каким я заделаюсь барином. Крылышками буду лишь туда-сюда помахивать, станет чересчур жарко, буду себя обдувать, крылышком ветерок подымать.
— А летать кто за тебя станет? — смеялись над ним воробьи. — Будешь только скакать да подскакивать? Только по земле будешь прыгать?
— Чего мне скакать, чего прыгать! — не сдавался Шебо. — Вы, поди, думаете, я свои ноги в лотерее выиграл? Они мне дороги не меньше, чем крылья, хотя и крылья я в лотерее не выиграл, вот потому-то хочу их поберечь.
— Уж не собираешься ли ты целыми днями только на крыше или на дереве рассиживаться? — не унимались воробьи. — Сидеть и ждать, пока муха сама к тебе прилетит? Или воображаешь, тебе кто-то прислуживать станет?
— Меня носить будут, — ответил Шебо.
— Вот оно что! Носить будут? — удивился Чилибулк, уже немолодой воробей, примерно тех же лет, что и Шебо. — Как это носить будут? Кто тебя носить будет? Поделись с нами, посоветуй! Если ты до чего-то путного додумался, может, оно и нам пригодится.
— Поделись с нами, дай и нам добрый совет! — наседали на Шебо и остальные воробьи. — Как тебя будут носить? Кто будет носить? Скажи, скажи нам!
— Сейчас увидите! — засмеялся Шебо.
И сразу — порх! Отлетел. А тут как раз кооператорский[2] пастух шел мимо — коров гнал. Шебо полетал, полетал над стадом, да и уселся как ни в чем не бывало на спину к одной коровенке. Сидит себе, покачивается из стороны в сторону и весело чирикает.
2
Кооперативы в Чехословакии соответствуют колхозам в нашей стране.