Страница 3 из 144
Карамзин же свое литературное крещение получил в 80-е годы в новиковском книгоиздательском центре, который к тому времени был мощным пропагандистом лучших реалистических и сентиментальных произведений Запада. Включаясь в начатую до него работу, он по поручению старших писателей занялся переводами трагедий Шекспира и Лессинга. Свое эстетическое воспитание Карамзин завершил в многомесячном путешествии по Германии, Франции и Англии. После возвращения из-за границы Карамзин отказался от службы и целиком посвятил себя литературе. Поселившись в Москве, он начал издавать собственный литературный журнал, пригласив сотрудничать в нем петербургских поэтов — Державина и Дмитриева. В первом же номере Карамзин напечатал одно из программных произведений Державина — «Видение мурзы», затем целый цикл его отличных стихотворений. Поэтический отдел целиком определялся вкладом Державина и Дмитриева. Проза была представлена издателем. Сотрудничество Державина в «Московском журнале» носило принципиальный характер — он поддерживал литературную позицию молодого литератора, одобрял его опыты. В стихотворении «Прогулка в Сарском Селе» он писал: «Пой, соловей, и в прозе ты слышен, Карамзин». Карамзин немедленно в ответ посвятил Державину свой перевод «Сельмских песен» Оссиана.
«Московский, журнал» был подготовлен всем предшествовавшим ходом литературного развития. Замечательный организатор, Карамзин сумел сначала вокруг своего журнала, а затем вокруг поэтических сборников «Аониды» объединить единомышленников — тех, кто решительно обновлял русскую литературу.
Таковы факты, противоречащие популярным концепциям. В литературоведении установилось своеобразное двоевластие. Одни исследователи литературное движение этой эпохи рассматривают через призму фактов, другие — через волшебный фонарь легенд. В итоге образовалось два ряда выводов и наблюдений, не пересекающихся и не вступающих в контакт друг с другом. Одной из задач нашей науки является отказ от легенд, какой бы давней традицией они ни освящались. На склоне лет Дмитриев, «ища занятий в самом себе», написал мемуары. Он хотел напомнить новым поколениям литераторов, как начинался творческий путь прославленного поэта Державина и его самого. «Кто бы мог ожидать, какой был первый опыт творца «Водопада»? Переложение в стихи, или, лучше сказать, на рифмы, площадных прибасок насчет каждого гвардейского полка» (с. 43). Солдатская служба в гвардейском полку и жизнь в казарме были, по признаниям самого Державина, его «академией нужд и терпения». Именно здесь он «образовал себя».
Десятью годами позже в той же казарме гвардейского полка начал свою поэтическую деятельность и Дмитриев. «Там, в низкой и тесной хижине, называвшейся караульнею, окруженной сугробами снега, в куче солдат, я надумывался, как бы мне выхвалить Кантемира» (с. 18), — вспоминает Дмитриев о написании первого стихотворения — «Надпись к портрету князя А. Д. Кантемира».
Державин — гениальный поэт — уже в 1779 году нашел себя и стал писать стихи, которые были «истинной картиной натуры». Дмитриев обладал меньшим даром. Опираясь на достижения предшественников, чутко понимая новые цели поэзии — «проникнуть в глубину сердца» личности, он искал свой путь к самобытности. Когда Карамзин выступил с оригинальными произведениями, Дмитриев верно почувствовал в нем единомышленника. Дружба укрепила их литературные связи, но на всем протяжении многолетней совместной работы на поприще литературы Дмитриев сумел оставаться «при своем».
1
Иван Иванович Дмитриев родился 21 сентября 1760 года в селе Богородском, родовом поместье родителей, близ Сызрани. Писать, читать и считать мальчика учили дома, а на восьмом году отправили в Казань к деду (по матери) А. А. Бекетову для продолжения образования в пансионе французского мещанина Манженя. Через год Бекетов, по семейным обстоятельствам, перебрался вместе с внуками в Симбирск. После некоторого перерыва Дмитриев был определен в новый пансион, в котором изучал французский, немецкий и русский языки, историю, географию и математику. После двух лет занятий отец забрал одиннадцатилетнего мальчика домой, решив сам руководить образованием сына. Домашнее обучение свелось к повторению старых написанных уроков да к штудированию французской и немецкой грамматик. Такие занятия, по словам Дмитриева, «наводили на меня грусть и отвращение». Выручали книги, — пристрастившись еще в казанском пансионе к «мечтательным приключениям» («Тысяча и одна ночь», «Шутливые повести» Скаррона, «Похождения Робинзона Крузо» и т. д.), он с увлечением продолжал читать и в симбирской глуши. Особое внимание привлекли многотомные «Приключения маркиза Г.». Роман Прево был крупным явлением нового, сентиментально-психологического, тяготевшего к реализму искусства Запада. Первые четыре тома «Приключений» перевел И. Елагин (с 1755 по 1758 год). Роман Прево позволил Дмитриеву «получить понятие о французской литературе» — о творчестве Мольера, Расина, Буало, он «возвысил» его душу и, наконец, помог ему овладеть французским языком. Дело в том, что 5-й и 6-й тома в переводе на русский язык вышли из печати позже и до Симбирска не дошли. А Дмитриев горел желанием читать дальше. Тогда один из провинциальных любителей книг принес мальчику окончание романа на французском языке. Сначала Дмитриев принялся читать его со словарем, и дело пошло так успешно, что под конец 6-го тома нужда в лексиконе отпала. Чтение Прево стало «эпохой» для Дмитриева: с этого времени, по словам поэта, начал он «читать французские книги уже не по неволе, а по охоте и впоследствии уже мог переводить Лафонтена».
Тогда же началось знакомство с сочинениями русских поэтов — Сумарокова, Ломоносова, Хераскова, Майкова и начинающего поэта, земляка Дмитриева, M. H. Муравьева.
Неожиданное событие изменило жизнь Дмитриева — с осени 1773 года началось восстание Пугачева. Народная армия быстро приближалась к Волге, крепостные крестьяне поволжских губерний, ожидая освобождения, поднимали восстание. «Все наше дворянство из городов и поместьев, — свидетельствует Дмитриев, — помчалось искать себе спасения» (с. 10). «Поскакал» в Москву и помещик Дмитриев с семьей. Стесненные денежные обстоятельства заставили Дмитриева отправить двух старших сыновей на военную службу. По обычаю того времени, они еще с 1772 года были записаны в Семеновский гвардейский полк солдатами. В мае 1774 года четырнадцатилетнего подростка Ивана Дмитриева привезли в Петербург и определили в полковую школу — так началась военная карьера будущего поэта.
В школе учили математике, русскому языку, священной истории, географии и рисованию. Только в рисовании проявились способности Дмитриева. Занятия в школе быстро прервались — крестьянское восстание было жестоко подавлено и самого Пугачева привезли в Москву на казнь. По случаю победы над Турцией и Пугачевым Екатерина устроила праздник в Москве. Гвардейским полкам было приказано идти в Москву. В поход были взяты и многие ученики полковой школы. Среди них оказался и Дмитриев. В своих мемуарах Дмитриев рассказал о том, чему был свидетелем, — о казни Пугачева, нарисовав выразительный портрет крестьянского вождя: «Я не заметил в лице его ничего свирепого. На взгляд он был сорока лет; роста среднего, лицом смугл и бледен; глаза его сверкали; нос имел кругловатый, волосы, помнится, черные и небольшую бороду клином» (с. 15). Свидетельство Дмитриева-очевидца помнил Пушкин, когда писал «Капитанскую дочку». Процедура казни произвела тяжелое впечатление на Дмитриева, с «отвращением» смотрел он на палачей. Когда был занесен топор над головой Пугачева, брат Дмитриева, стоявший с ним на площади, отвернулся. Дмитриев «украдкою ловил каждое движение преступника. Что же этому было причиною? Конечно же не жестокость моя, но единственно желание видеть, каковым бывает человек в толь решительную, ужасную минуту» (с. 16). В этом желании сказался будущий поэт, считавший, что цель поэзии состоит в изображении сокровенной жизни сердца. Оттого он стремился увидеть человека и в том, кого считал «преступником».