Страница 35 из 86
Если бы он был моим, я бы держала все, что у меня было.
После того, как мы побывали на каждой поездке и съели годовой запас нездоровой пищи (что, к сведению, Хейсу очень понравилось, даже если он и не признался бы в этом), мы направляемся домой. После дневной жары и ходьбы пассажирское сиденье и кондиционер — все, что мне нужно, чтобы убаюкать меня. Когда мои глаза открываются, мы стоим перед его домом.
— Тебе пора просыпаться, — говорит он. — Соседи, вероятно, звонят в полицию, чтобы сообщить о подростке, находящемся в коме на подъездной дорожке.
Я зеваю. — Если бы они собирались, они бы сделали этот звонок много лет назад. Так как ты проведёшь остаток своего выходного дня?
—Небо — это предел, — отвечает он. Мы оба вылезаем из машины. Мне странно не хочется уходить.
Кажется, он тоже сопротивляется. Он кладет руку на крышу машины, не торопясь попасть внутрь. —Наслаждайся своей спокойной ночью, отказываясь от жизни. Я буду думать о тебе, пока буду делать то, чего не будешь делать ты.
Мой нос морщится. — Я бы предпочла, чтобы ты не думал обо мне в это время, если тебе все равно.
Он одаривает меня самой грязной улыбкой, которую только можно себе представить. —Человек имеет ограниченный контроль над тем, куда движется его разум в различных точках.
Мое тело немного прижимается к машине, когда я делаю тихий вдох. Я знаю, что он шутит, но мой желудок все равно трепещет — как одинокая бабочка, пробующая расправить крылья. Если бы я подумала, что он когда-либо представлял меня во время секса, я бы, наверное, испытала оргазм прямо там, где стою.
Я иду по подъездной дорожке к своей машине, которая выглядит особенно ржавой и готовой к отправке на свалку сегодня днем. После дня, проведенного в BMW Хейса, будет ощущение, что я еду домой на машине из «Флинтстоунов».
— Привет, Тали, — говорит он, когда я тянусь к двери. —Спасибо. Это был лучший день за долгое время— На этот раз он серьезен, и я могу сказать, что ему тяжело.
Еще одна бабочка взлетает. Я улыбаюсь, подавляя желание испортить все шуткой. Но я не могу заставить себя сказать ему правду… это был лучший день за долгое время.
Дома, еще даже не сняв туфли, я захожу в Интернет, чтобы найти отца и невесту Хейса.
Его отцу нравится парень лет пятидесяти, и он очень похож на своего сына, что делает все это еще более жутким.
Элла, его жена, тонко сложена и трепетно красива, какими бывают только иностранки: такая хрупкая, что можно подумать, сильный ветер может сдуть ее. Женщинам, которым другие женщины даже не пытаются подражать, потому что, глядя на нее, понимаешь, что имитация невозможна.
У меня болит грудь. Не то чтобы я когда-либо думала, что заменю ее. Просто отстойно осознавать, что я не смогла бы, даже если бы захотела.
Глава 17
Если я думала, что если заставить Хейса взять выходной, это научит его ценить досуг, то вскоре поняла, что жестоко ошибалась. Когда я предлагаю ему подумать о выходных, он смеется, а когда я спрашиваю о том, чтобы запланировать еще одну пятницу, он говорит только «может быть» тоном, который звучит очень похоже на «нет».
Но он почти каждый день приходит домой на обед, так что… маленькие шаги?
В рабочий день, когда он не может прийти ко мне, вместо этого я иду к нему. Мне все равно нужно идти, так как я только что заменила ему масло и должна вернуть ему ключи. Феминистка во мне вздрагивает, когда я появляюсь в его офисе с сумкой от In-N-Out Burger, как какая-нибудь жена из 1950-х, приносящая своему мужчине его обед, но… черт с ним. Ему нужно есть.
Секретарь смотрит на меня так, будто я беру свою жизнь в свои руки, и предлагает поставить ее перед его дверью и сбежать. Я знаю, что он изо всех сил старается казаться отстраненным и пугающим… Я просто не понимала, что люди на самом деле купились на это.
Я возвращаюсь по коридору к его кабинету и захожу после того, как постучала в дверь.
— Я принесла тебе чизбургер и картошку фри, — говорю я, протягивая ему пакет. —Остальное мое.
Он закрывает файл. Я явно перебиваю его, но он не выглядит раздраженным. Не то чтобы меня волновало, был ли он им.
— Пытаешься разрушить мою общественную жизнь, откармливая меня? — он спросил.
— На один чизбургер в неделю у меня уйдет около двухсот лет, но я верю в твое долголетие.
— Ты веришь в мое долголетие?
Я улыбаюсь.
— Возможно, ты прав. — Я киваю на еду. — Я имею в виду, посмотри, как ты ешь.
Я протягиваю руку, чтобы забрать у него сумку, но он указывает на стул рядом со мной.
— Останься, — говорит он. —У меня есть несколько минут до моего следующего пациента.
— Я думала, ты ненавидишь людей, — отвечаю я, радостно опускаясь на стул и доставая картошку фри. —Твоя секретарша хотела, чтобы я выставила вещи за твою дверь.
Он аккуратно расстилает бумажную обертку на своем столе и кладет салфетку на колени, как будто это настоящая еда. —Я ненавижу людей. Думаю, твое постоянное нытье как-то выделяет тебя.
Я смеюсь, несмотря ни на что.
— Твои сотрудники могли бы у меня кое-чему поучиться, — отвечаю я, бессовестно слизывая жир с пальцев. Он наблюдает за мной, в его глазах мелькает интерес. —Может быть, мне стоит предложить обучение в офисе.
—Твоего маленького умного рта достаточно, — говорит он. В его голосе слышится мурлыканье, от которого мое сердце сжимается, как барабан, и кажется, что это происходит все чаще и чаще. У меня всегда было достаточно самоконтроля, но один его долгий взгляд, одна низкая нота в его голосе, и я чувствую, что я совсем другая девушка.
Помни, почему это плохая идея, Тали.
Я знаю, что его романтическое прошлое, безусловно, усеяно примерами плохого поведения, но, когда я роюсь в своих мозгах в поисках их, я оказываюсь с пустыми руками. Даже те немногие сообщения, которые я видела о нем в прессе, были полной чушью, как, например, заявление о том, что девушка, которую я видела выходящей из его дома несколько недель назад, «разбита горем» из-за него — хотя он видел ее только один раз — только потому, что она выглядела смутно подавленной, когда шла на йогу. Кто не выглядит подавленным, когда идет на йогу?
— Расскажи мне об этих твоих предполагаемых подругах, — требую я. Там наверняка будет много придурков. —Мне все еще тяжело это видеть. Начни сначала.
— Начало? — Он вытирает рот. —Это будет Элис Кук. Нас было шесть. Я подарил ей конфетные сердечки на День святого Валентина, а она сказала мне, что ее мама не разрешает ей есть сахар и выбросила их.
Я смеюсь и болею одновременно. Слишком легко представить крошечную, удрученную версию Хейса, которому впервые разбили нежное сердце.
Он делает глоток воды, останавливаясь, и я машу рукой, чтобы подтолкнуть его. Пока он только усугубил мою проблему.
—Затем была Кэролайн Кутералл, старшая сестра моего приятеля, которую я страстно любил с десяти до четырнадцати лет, — говорит он. — Она была на десять лет старше. Полагаю, теперь я могу сделать попытку.
Он пожимает плечами.
Я уверена, что у него получилось бы. Я не знаю, кем был Хейс в четырнадцать, но он никак не может сравниться с Хейсом два десятилетия спустя.
—После этого была Энни, дочь преподобного. Мы встречались до середины моего первого года в университете.
Он кладет в рот последний кусок гамбургера. Я заметила, что он не упоминает конец с Энни, что, несомненно, означает, что он был виноват. Джекпот. — Что с ней случилось?