Страница 12 из 72
Как относиться к Владу и Петьке, Майкл пока не решил. Успеется. Впереди целый месяц. Он поймал себя на том, что забыл про блог: не фоткает на телефон, не придумывает заголовки. Не беспокоится, как там суд, как следствие, что грозит активистам. Он будто очутился в параллельном мире, уехал на каникулы в сказку. А задорный свист Соловья-разбойника выдул из головы все ненужное. И остался костер, уха в котелке и голоса новых товарищей.
Те деловито размечали пирог. Венька требовал делить поровну, Петька бился за Майклову долю, мол, тот все равно уже ел. Победил, разумеется, Венька.
— Завтра проверим плот. И в доме пошаримся, вдруг, что новое.
— Я как-то был в летнем лагере, там каждую ночь страшилки рассказывали.
Местные дружно привстали и повернули вихрастые головы в сторону заповедника.
— Девушку видел? С той стороны? Вот где страшилка, не к ночи сказано!
— Братцы, вы что, страх потеряли? Кто гнилушку при полной луне помянет…
Майкл с изумлением смотрел на местных. Злыдни и нечисть, навь. А боялись беловолосой, помеченной Тихим Лесом.
— Да ну, в самом деле! — хихикнул Петька. — Совсем новичка запугаете. Во-первых, здесь пять священных прудов. И истоки реки Тишинки. Во-вторых, по заповеднику можно пройти и не запачкаться гнилью.
— Ну, конечно, зимой — гуляй, не хочу!
— Говорят, — поделился Влад, — с красной гнилью можно бороться. Если найти алоцвет: его соком излечишь прогнившую душу.
Котелок мыть не стали. Остатки ухи вместе с карасями слили в пакет, как пояснили Майклу, котам. В котелке поменьше заварили чай, запахло полынью и мятой, и терпким смородиновым листом.
— Сгонять бы в поместье за яблонькой, вот с нее аромат!
— Вот с утра и сгоняй, пока Павел не видит. Он тебя за цветы сожрет…
Переругивались лениво, дремно, разглядывая далекие звезды. Майкл смотрел на чужие созвездия, но упорствовал, что видит Медведицу.
— Ну еще бы! — хихикнул Веник. И скомандовал группе отбой.
Двоим в палатке было впритык, лишний раз не шелохнуться. Майкл был крупноват для ската. Крутились, вертелись, пихались локтями.
— Мой косяк, — повинился Венька. — Про велик ты мне напомнил, а про палатку все позабыли. Мы-то давно решили: во всех вылазках парни втроем, а я в однушке, как барин. Им спокойней и мне. Так что, если невмоготу, я правда у костра заночую.
— Нет, — удержал его Майкл, — это я не подумал о крыше. Поэтому лучше уж я у костра. Но вообще-то, можно пристроиться, главное, разойтись плечами.
— Тетрис, блин, — хихикнул Венька. — Смотри, сложим ряд и исчезнем.
В итоге решили схитрить на спальниках. Толстый зимний, взятый для Майкла, постелили на дно палатки, а Венькиным укрылись, как одеялом. Стало немного свободнее.
— Сейчас спрашивать неуместно? — шепнул Майкл в льняную макушку Веника, когда угомонились, притерлись и перестали возиться.
— Да кто ж его разберет, — сонно откликнулся Венька. — Тебе долгую историю или короткую?
— Мне бы про алоцвет.
— Это сказка, братан. Всем хочется верить в цветочек аленький. Но никто не видел, как он цветет. А если и видел, уже не расскажет, — Веник зевнул, попытался лечь на бок. — Ну, есть легенда еще времен графа, что алоцвет раз в году прорастает в самом сердце Тихого Леса. Не просто так, нужна жертва. Семя всхожее кровью полить. А дразнить кровью Тихий Лес — все равно, что вляпаться в гниль.
— Откуда взялась красная гниль? Что вообще происходит в Затишье? И кто ты такой, свистун Венедикт?
Веник хмыкнул и снова зевнул от души:
— На последний вопрос сам ответил. Я свистун, чего непонятного? Гниль — привет из инакости, первый лоскут Изнанки миров. Долгая история, а ночь короткая. Может, поспим, берендей?
— Я Майкл, — обиделся Майкл.
— Ха! Видел бы ты себя в драке. Мишка-Медведь, научи меня реветь, — пробормотал затихающий Венька. — Кота на тебя не хватает.
Из соседней палатки доносились крики, хохот, чье-то шипение. Словно услышав Венькин призыв, заорали в овраге коты, требуя долю рыбы, Фан запричитал «кис-кис-кис, пакет у костра лежит, слева», будто твари его понимали. Кто-то шуршал, кто-то ухал, звенели за брезентовым бортом дурные весенние комары.
Венька уютно сопел под боком, его не заботили алоцветы, способные очистить эльфийку от гнили. Майкл доверился новому другу, расслабился и свалился в сон, точно в старый заболоченный пруд. Его руки, ноги, лицо тотчас опутали водоросли видений и злых предчувствий. Он тонул, задыхался, а кто-то невидимый все шептал: уезжай из Затишья! Немедленно уезжай!
Все тело чесалось, покрытое сыпью. Зудело, ныло и каждой клеткой израненной, изъязвленной кожи просило пощады и смерти. Но умереть не получалось.
Гильдар качался из стороны в сторону и подвывал от боли. Он не видел своих мучителей, только кровавую склизкую муть, что заполнила веки.
Язык распух, не подчинялся, слова застревали между зубов и наружу прорывался лишь вой, тонкий, жалкий, щенячий.
Кто-то темный проступил сквозь багрянец, чей-то силуэт, огромный, страшный.
— Второй оказался слабее, княже. Сгнил еще до болота. А этот весь красный, гнилой, но живет!
— Нужно было хватать девчонку.
— Не гневайся, князь, по воде ушла. Вот, обронила в спешке коробицу.
Черный силуэт обернулся, то ли рука, то ли клешня стрельнула в сторону, схватила находку.
«Что там у них? — Гильдар плыл в алой мути. — Убьют? Вот сейчас? Меня?»
Он не боялся смерти. Ужасно хотел расчесать все тело, выгрызть зубами вспухшую кожу, содрать ее с лица и затекшей шеи. Но не мог пошевелиться, совсем. Держали кандалы на руках.
Пискнул сигнал телефона.
— Разрядился. И стоит на пароле.
Вот оно что, мобильник Наташки! Связь с группой, план игрищ, будь они прокляты! Отметка в геолокации. Тихий Лес, проход по болоту. Надежная тропа, мхи, черничники, серые от комарья…
— У гнилого тоже коробица. Что с ним сотворить? Для жертвы негож. Бабская кровь потребна, портал — это бабское лоно. Тот, кто в Доме, болотную жижу рдяной от кровушки сделал, крепок его запор.
— Отнесите в подвал. Напоите отваром.
«Не убьют! — вдруг обрадовался Гильдар. — Им Наташкина кровь нужна, не моя. Пусть подвал, пусть отвар, жить хочу, княже!»
— Гоните грозу на город.
Получалось мычать и завывать. Хотелось расцарапать все тело. И думать Гильдар мог только об этом. Но жизнь он любил, страстно, жгуче, даже когда тащили за волосы, даже когда запахло гнилью и от вони помутилось сознание. Даже когда распухший язык взорвало нестерпимой, тошнотной горечью.