Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 12

Тут же высунувшись из окошка, киоскерша заявила, что ничего подобного, столб от жэка!

В свойственном женщинам бурном стиле обе стороны стали выяснять отношения, а Сергей Николаевич махнул на них рукой и отправился к участковому милиционеру Никишину.

А точка-то полыхала в полный накал!

— У вас что? — спросил Никишин.

— У меня ничего. Я к вам насчет лампочки.

Услышав про лампочку, участковый почему-то заскучал:

— Идите; идите, товарищ. Честное слово, хватает делов!

Сергеи Николаевич понял, что ему придется потратить еще много невосстанавливающихся нервных клеток, но отступать уже было поздно.

В тот же день он посетил жэк, узнав, что прием посетителей производится по четвергам, с 14 до 17. Затем он посетил горпромторг, которому принадлежал киоск, и его приняли.

— Дорогой мой, — с предельным радушием сказал директор торга. — Если вам нужны полуботинки 46-го размера — пожалуйста. Но столб — это не по моей части. Обратитесь в электросеть.

А лампочка-то полыхала! Каждый час нагорало полкопейки.

Дело принимало худой оборот.

…В электросети пообещали разобраться. Из городской газеты «Вымпел» сообщили, что письмо переслано на расследование. КРУ (контрольно-ревизионное управление) сделало на виновных начет…

Все приняли меры. Но лампочка-то горела!

Сергей Николаевич смотрел, терпел, пока кружилась эта карусель, а потом взял, да и отправил прокурору всю документацию, полученную из восемнадцати инстанций, вместе с въедливой припиской:

«Не кажется ли вам, что, грубо выражаясь, им все до лампочки?»

Через три дня на место происшествия прибыл прокурор. Первым делом он разыскал Сергея Николаевича, спросил его:

— Это вы сигнализировали?

— Я.

— Насчет лампочки?

— Именно… Что у нас творится, товарищ прокурор!

И Сергей Николаевич стал перечислять всех, к кому обращался, — от дворничихи Емельяновны до Института экономических проблем.

— А вы сами? — поинтересовался представитель последней инстанции.

— Что я сам?

Прокурор вздохнул, обошел вокруг столба и повернул выключатель.

Лампочка погасла.

СУДЬБА, ВЕРЕВОЧКА, ЛЕЛЯ

Утром я подошел к Овчинникову. Оп сидел на подоконнике, держал в одной руке тетрадку, в другой — карандаш, мучился ужасно.

— Вот послушай, Николай, — сказал Овчинников печально. — Стих.

И, набрав в грудь воздуха, немного подвывая, прочитал:

Вот летит большая стая

И тебя я, поздравляя…

— Неплохо, — на всякий случай сказал я.

— Жуть, — возразил Овчинников. — Это же на Восьмое марта, Кате Оберемок. При чем «большая стая»? Нет, тут что-то не так!

Мой приятель покачал головой, вздохнул и снова стал мучиться. А я отошел, потрясенный. Мне понравилось: «И тебя я, поздравляя…» Конечно, Овчинников не Пушкин — это ясно, но четыре строки своей Кате он в конце концов докропает. Почти сонет. А больше женщинам ничего не нужно!

Ну, а я? Что я подарю своей Леле? Судьба связала нас одной веревочкой. Хочу не хочу, мне надо подойти к ней, достать из-за спины подарок, сказать «С праздником! Это тебе». Она пропоет: «Спасибо!»

Тут я вспомнил, что подарка-то еще нет, и побежал.

По дороге меня догнал Олег Бандуров. Ему тоже необходимо добыть сюрприз: судьба связала его одной веревочкой с Таней.

— Думаешь, все так просто, — на ходу убеждал меня Олег. — Думаешь, взял, достал? А если достал, думаешь, все им понравится? Нет, ты еще не знаешь женщин!

И в темпе аллюра он стал вспоминать, как невестка, то есть жена его брата, в прошлом году швырнула в окно великолепный кулон, за которым Виктор гонялся две недели, в позапрошлом отвергла венгерскую шляпу, а в позапозапрошлом…

Что случилось в позапозапрошлом, я так и не узнал, потому что мы добежали до цветочного базара, стали в очередь. Хотели купить по букетику. Увы, не удалось. Когда очередь, наконец, вынесла нас к чернобородому представителю солнечного Кавказа, на дне его двенадцатого чемодана не осталось ни одной завалящей ветки мимозы.

Мы побежали дальше — и тоже зря. Положение создалось, какое бывает только седьмого марта: нигде ничего! Одеколон расхватали на прошлой неделе, из кондизделий остался одни диабетический сухарь, а в подарочных магазинах, казалось, прошелся самум и все разметал.

Я уже думал, пропало дело, но Олег вдруг что-то вспомнил, предложил:

— Пойдем со мной в заветное место!

И мы пошли. Батюшки, что там творилось! Рядами, шеренгами, стройными колоннами представители сильного пола атаковали прилавки, расположенные чуть повыше их голов…

Я выбрал плюшевого мишку, спросил Олега:

— Как ты думаешь, годится?

— Безусловно, — заверил меня этот знаток женщин. — Но учти, он стоит рубль двадцать!

Таких денег потратить на Лелю я не мог. Взял целлулоидного Лиса Патрикеевича за восемьдесят копеек.

…Вчера, во время большой перемены, когда одну половину 5-го «б» класса построили против другой, судьба в лице классного руководителя Галины Сергеевны поставила меня в двух шагах от Лели.

Я подошел, достал из-за спины купленного в «Детском мире» Лиса Патрикеевича, сказал:

— С праздником! Это тебе.

Леля пропела:

— Спасибо!

ХИТРЫЙ ЛАЗ

Все началось с ресторана «Юбилейный».

К официантке, которую звали Даша, пришла из другой ресторации официантка, которую звали Глаша, и, слегка зардевшись, попросила:

— Познакомь меня с ним.

— Вот он как раз идет! — сообщила Глаша.

Человек с тисненой папкой под мышкой проследовал к столику, с достоинством сел и, хукнув, пригладил волосы.

Каждый вечер он приходил сюда; пил марочный коньяк, закусывал паюсной икрой и оставлял официантам по трешке.

Через пять минут знакомство состоялось. А через пять часов, в течение которых человек с тисненой папкой угощался за счет дамы, Глаша, еще более зардевшись, пролепетала:

— Владимир Владимирович. Хочу вам сделать предложение.

— В каком смысле?

— А в смысле жилплощади. Добудьте мне квартирку!

Владимир Владимирович, как было доподлинно известно, строил кооперативные дома, и при желании «добыть» квартирку» для него было сущим пустяком.

Однако уговорить его стоило трудов. Сначала он только качал головой. Отнекивался. Ссылался на то, что сложно, неудобно и вообще, если сделать одолжение одному… Но потом он все-таки согласился — взял задаток тысячу рублей.

Может быть, на этом все бы и кончилось, кабы Глаша, которую распирали радостные чувства, не шепнуло шеф-повару, что с квартирой у нее на мази. И он, естественно, не отстал до тех пор, пока она не дала адресок: ресторан «Юбилейный», левое крыло, второй столик у окна.

— Опять! — спросил умученный строитель, услышав очередное предложение. — Нет, категорически нет!

Три дня шеф-повар просил его, клянчил и умолял, а на четвертый день Владимир Владимирович малодушно сдался.

— Ладно, приносите!

Прав был клиент «Юбилейного»: если сделать одолжение одному… Бесконечной чередой подсаживались к заветному столику граждане, у которых были финансовые излишки, перекладывая их из своих карманов в довольно емкую папку кооперативного волшебника. Волей-неволей пришлось ему ввести в пай еще четырех директоров вагон-ресторанов, трех официанток и одного зубного техника.

Им повезло. Встретили человека, который может.

А спустя еще какое-то время неожиданно выяснилось, что Владимир Владимирович никакой не всемогущий, а самый обыкновенный, записной алкоголик. Имеет две судимости. Короче говоря, жулик.

Весь город улыбался, обсуждая живописные подробности аферы. Дескать, ладно, с кем не бывает! Можно иногда и обмануться, но быть такими простофилями — извините!

Бдительность граждан достигла высочайших пределов. Казалось, что вот теперь наступил момент, когда жулью — хоть беги, и устраивайся грузчиком в речпорт. Никого на мякине не проведешь…