Лиловые люпины

Пожар замедленно, подолгу задерживаясь на каждой, обвела взглядом формируемую комиссию, а потом с прожигающим насквозь упором остановила его на Томе.

— Тамара Николаевна, — сказала она так же раздумчиво, как Тома. — Вы назвали «лучших учениц и активнейших в классе» девочек. Но все четверо, об этом вы забыли, потому и лучшие, потому и активнейшие, что они — комсомолки. Отчего же вы отстраняете от комиссии пятую, комсорга, которого они выбрали?

— Пожарова отличница// Пожарова активная// а комсорг или не комсорг в данном случае неважно, — отстреляла Дзотик.

— Конечно, пускай Ира пойдет с нами, — поддержала Таня Дрот.

— Какая же комиссия без комсорга? То и другое на «ком» начинается, обратите, — взрезала лицо громадной горизонтальной запятой улыбищи Лорка, как обычно, стараясь, чтобы никто не понял, шутит она или нет. — Мы — только с комсоргом! «Собирался в дальнюю дорогу комсомольский сводный батальон!» — процитировала она популярную песню тех лет.

— Мы просим, Пожарник, нет, мы настаиваем, родненький, чтобы ты нами руководила, — превращая свой мед в твердые сгустки, сказала Румяшка.

— Не подумайте, Тамара Николаевна, — продолжала Пожар, — что я так уж рвусь разбираться вместе с комиссией в этих неприятных семейных делишках Плешковой, но раз уж такое завелось в нашем классе, мой долг комсорга— вмешаться. По-моему, комсомольцы как раз и должны вмешиваться в дела некомсомольцев, чтобы подтягивать, чтобы дотягивать их до комсомольского билета, чтобы сделать их достойными. А по-вашему, Тамара Николаевна, получается, что если кто из некомсомольцев провинился, комсорг сейчас же и ручки врозь, чтобы пальчики не замарать? Не понимаю, то ли вы чересчур оберегаете комсорга от грязных дел, то ли недооцениваете роль комсорга и не до самого донышка доверяете ему, то ли даже по каким-то причинам не хотите вытягивать балласт вашего воспитательского класса на комсомольский уровень… Если я несу чушь, поправьте меня, Тамара Николаевна, может, я неверно поняла вас?

Хотя мне было вовсе не до Томы, я вдруг ясно ощутила, как она опала под пожаровским взглядом; все ее объемы и жиры колыхались в сохранности, но из них ушла привычная упругая уверенность, авторитетная надутость. Тома опоздала, проиграла. Чересчур окрепшим и веским сделалось существо, самою же Томою выпестованное в помощь себе, но от помощи внезапно перешедшее в идейно подкованное противостояние. И воспиталка, не приняв непосильного боя с юной, пылкой и быстрой Пожар, отступила, пустилась оправдываться, с каждым словом все больше опустошаясь, испуская остатки тугого газа, еще сегодня наполнявшего ее, как праздничный шарик:

— Именно неверно… Вот именно ты неверно поняла… — торопясь, залепетала Тома. — Я намеревалась выдвинуть главу комиссии из числа названных четверых. Все дело, видишь ли, в процентном соотношении. Одна некомсомолка — и четверо комсомолок, среди которых староста клэсса. Я и подумала — стоит ли возглавлять комиссию еще и самим комсоргом клэсса, не много ли чести для ученицы, на которую школа регулярно жалуется родным, а теперь и родные, не выдержав, жалуются в школу? Вот каковы мои соображения, Пожарова И…

— Пожалуйста, короче, — не мягче МАХи, с привкусом выплавляемой в горле стали, урезала Тому Пожар, — прошу вас, Тамара Николаевна, назовите состав сформированной нами комиссии, хотя мы ее ни капли не формировали, а вы сами всех назначили.

Тут уж Тома оказалась пойманной по совсем горячим следам, почти с поличным. Живой, хитрый и хищный ум Пожар прихлопнул застарелую, инертную Томину фразеологию, как беспомощную толстую ночную бабочку сачком. И ко всему, это было высказано с неподражаемой вежливостью. Вытягиваясь чуть ли не по стойке «смирно», Тома ответила:

— Глава комиссии— Пожарова Ирина. Члены комиссии — Изотова Валентина, Румянцева Елена, Бываева Лариса и Дрот Татьяна. Еще раз прошу прощения у Галины Сергеевны за постороннюю беседу на ее уроке.

— Тема воспитания не может быть посторонней в школе, — любезно и справедливо ответствовала Химера, при помощи учащенных миганий сгоняя с лица коммунально-сладострастную заинтересованность и сообщая ему обычную преподавательскую озабоченность. В эту самую секунду в коридоре прогундел звонок на перемену, я рванулась к дверям и, пролетая мимо Пожар, услышала безличное из-за множественного числа, удовлетворенное нравоучение:

— ЧТО, ПЛЕШЬ, ВЕДЬ ГОВОРИЛИ ТЕБЕ, ПРЕДУПРЕЖДАЛИ. БУДЕШЬ ТЕПЕРЬ КУШАТЬ ТРАВКУ И ПРОСИТЬ ДОБАВКУ.

Рог изобилия

Далеко-далеко на юге, в горных пещерах, лежат таинственные подземные озера. Они глинисто-зелены, мертвы и страшны своею изначальной незыблемостью, вековой стоячестью. Люди, которые приходят в пещеры, освещая себе путь факелами, не решаются пить из подземных озер. Только раз одна смелая и задорная юная комсомолка, придя со школьной экскурсией в горные недра, отстала от своих, зачерпнула ладошкой из озера и напилась.

— И никакие они не мертвые, просто кипяченые! Только кто и как их вскипятил? Вот это — проблема, научная проблема, и то в ней, я уверена, нет ничего таинственного. И охота темным людям плести дурацкие сказки о пещерах! Была нужда, болело брюхо, тоже мне, — добавила она грубовато, подчеркивая этим свой торжествующий материализм.

— Я кипячу эти озера раз в тысячу лет, — прозвучал под высокими сводами пещеры раскатистый, как гром, но мягко-упругий, как сильный ветер, голос Хозяина пещер, Подземного Духа, и возле ног пришелицы опустилась его широкая, точно лопата, металлическая длань.

Бесстрашная комсомолка, естественно, не верящая ни во что сверхъестественное, ничуть не удивилась и не испугалась. Или хорошо притворилась.

— Тебе чего надо? — без всякого почтения вскричала она.

— Полезай ко мне на руку, мышка, я хочу разглядеть тебя.

Она отважно вскарабкалась на жуткую его руку и сердито затопала по ней ногами:

— Я не мышка! Я комсомолка!

— Не слыхивал о таком животном.

— Я не животное! Я человек! Не смей обзываться! А кто ты? Тебя не может быть!

— Меня не может быть, хорошо, зато тебя — может и не быть. Знаешь, так нежданно, нечаянно… как оно обычно с вами и бывает, отроковица. Ты ведь еще не девушка и уже не девочка. А что ты человек, я теперь вижу. Ни одна другая порода не бывает столь дерзка. За дерзость я и ценю людей. Вы напоминаете мне, каким молодым и дерзким я был в ту пору, когда меня определили сюда смотрителем тьмы и отогревателем льда.

Подземный Дух поднял комсомолку на один уровень со своим перекошенным от вечного вглядывания во мрак, ужасающим каменным лицом и уставил на нее глаза, на холодной светлой платине которых пылали, словно две круглые жаркие топки, красно-золотые зрачки. Но она не оробела, а еще пуще затопала ногами по его гудящей, как листовое железо, ладони:

— Нечего меня пугать! Ты — пережиток, ты — отрыжка старорежимных суеверий! Ты мне просто снишься, и плевать я на тебя хотела с высокой колокольни и глубже!

— Ты ошибаешься, я не хочу тебя пугать. Ты забавна, а меня так редко забавляют. Зови меня просто Подземным Духом и поклонись мне.

— Ну уж нет! Комсомольцы не кланяются пережиткам! Со мной этот номер не пройдет! Кина не будет, кинщик спился, товарищ Подземный Дух! — Она, ко всему, старалась еще и быть остроумной.

— За такую выдающуюся дерзость я тем более должен вознаградить тебя. Тот, кто глядел в мои глаза, не испугался и остался жив, получает волшебный талисман. Вот, держи.

Он другой рукой выхватил из темноты некий предмет и вручил ей. Неизвестно, что это было — волшебная ли палочка, древний ли позеленевший светильник вроде лампы Аладдина, — но только что-то исключительно волшебное, потому что Подземный Дух сказал:

— Этот талисман сделает тебя среди людей всесильной, всеведущей и вездесущей. Своею непомерной дерзостью ты сумела угодить мне, этою же дерзостью с помощью моего талисмана ты будешь править людьми, отроковица. Но это еще не все. Ты, пившая холодный кипяток моих озер и догадавшаяся, что это кипяток, достойна увидеть печку, на которой я кипячу озера. Смотри же.