Шипы и розы

Но дедушка Хадзбатыр был с ним в корне не согласен. Яростный ревнитель всяких дряхлых пережитков, он защищал их с пеной у рта. Причем доводов у него было сколько угодно:

— Кровная месть? Издавна так ведется, чтобы люди мстили за пролитую кровь. Это доблесть мужчины. В кровной мести он может показать свою храбрость и отвагу.

— Калым? А как же? Издавна так ведется. Чем больше заплатишь за жену, тем больше ею дорожишь.

Его афоризмы не могли убедить односельчан, прекрасно знавших, как сам поборник старины «ценил» собственную супругу, износившую от него немало синяков. Но вступать в дискуссию с Хадзбатыром никто не хотел, ибо хватало с избытком гораздо более важных дел. Нужно было повышать породность скота, сажать фруктовые деревья, выводить новые сорта кукурузы. Дедушку Хадзбатыра все это мало интересовало — он предпочитал шататься по свадьбам и поминкам, где была реальная возможность хлебнуть хмельного и хорошо закусить.

Но вот в селение приехали в отпуск молодые ребята из воинской части, где они отбывали действительную службу, и в их числе Сослан Токаев и Виктор Тукаев. Больше всех этот приезд взволновал старого Хадзбатыра. С места в карьер он заявил:

— Вот увидите, эти двое обязательно передерутся. Быть беде. Попомните мое слово.

— Придумаешь тоже, дедушка! — удивлялись девчата. — И чего им драться?

— Об этом спросите у меня, — таинственно шептал дед, — клянусь отцом, одного из них будем оплакивать. Ведь между их фамилиями старая вражда.

— Вспомнил, — сказала старуха Фардзинова, — была вражда сто лет назад. Уже отцы этих ребят и то не враждовали.

— Молчи, старая утка! — оскорбился дед. — Много ты понимаешь! Посмотри, какие они сильные, статные. Настоящие джигиты. Да еще военные люди. Где им утерпеть, не подраться!

— Ты бы, старый, шел лучше пасеку караулить, что ли, — советовал председатель колхоза Осман Караев. — Делать тебе нечего, вот и лезет в голову всякая чушь.

— Что ты, председатель, — качая головой, жалостно стонал дед, — не могу я на пасеку, меня пчелы не любят, чтоб они сгорели. Закусают.

— Ну, за ягнятами бы смотрел. Все польза.

— И ягнята меня не любят. Разбегаются во все стороны, чтобы им пропасть.

— Ну, в поле воду бы возил колхозникам.

— И колхозники… — машинально заводил дед, но, сообразив, что его поддели, начинал плеваться и под хохот окружающих удалялся, опираясь на клюку.

А Сослан Токаев и Виктор Тукаев знать не знали об этих разговорах и не спешили оправдать прорицания деда. Они вместе со своими товарищами помогали колхозникам в поле, на огородах и не проявляли друг к другу ни особой вражды, ни заметной дружбы. Видимо, им просто некогда было заниматься такими пустяками, как кровная месть. В свободное время они вместе с молодежью селения усиленно занимались спортом. Именно в это время в селении Дзанат родилось несколько спортивных коллективов: альпинистский кружок, футбольная и волейбольная команды.

И, как ни странно, одним из самых отъявленных и несносных болельщиков во время футбольных матчей был дед Хадзбатыр. Чуть где тренировка или игра — дед тут как тут. Он просто терял голову и обычно так орал, что после матча терял голос и сипел, как селезень.

Не ко всем членам команды дед относился одинаково. Особый интерес он проявлял к Сослану и Виктору, возглавлявшим две команды. И когда Виктор во время особенно острого момента нечаянно подбил Сослана, дед в порыве восторга так разволновался, что шваркнул о землю свою шапку и захрипел:

— Ага, говорил я вам! Погодите, кровь свое возьмет. Еще и не то будет.

Но никто на эти слова не обратил внимания. И, как оказалось впоследствии, зря.

…Прошло несколько дней. Вот тут-то и случилось необычное происшествие. Первым заметил это дед Хадзбатыр, сидевший, как обычно, на нихасе[2] вместе с несколькими стариками. Он совершенно ясно увидел, как по дороге, ведущей в лес, показались Виктор и Сослан. Они шли очень быстро, не оглядываясь, с озабоченным видом. И каждый нес в руках что-то длинное, издали несколько напоминавшее шашку.

Дед даже подскочил от волнения.

— Говорил я вам! — заверещал он. — Ведь они, клянусь отцом, идут драться. Вот теперь вы мне поверите наконец!

— Да погаснет мой очаг! — горестно запричитала бабка Фардзинова, случившаяся тут же. — Да буду я вашей жертвой, дети мои, неужели вы хотите сами запачкать свою молодую жизнь?

Ее вопли услышал проходивший мимо председатель колхоза Караев. Он остановился и расспросил, в чем дело, а расспросив, немедленно принял меры.

— Мурад! — закричал он своему сыну, мальчишке лет десяти. — Беги за ними, останови!

Но дед схватил мальчишку за полу и не пускал, говоря, что нечего мешать судьбе и она, мол, сама распорядится, кому из двоих кровников уцелеть, а кому распроститься с этим миром.

— Покажите свою отвагу, свое мужество, храбрые юноши! — радостно вопил он. — Вы прославитесь, и девушки Осетии будут слагать о вас песни.

— Девушки Осетии будут их обсуждать на комсомольском собрании, — заявила Замира Кулаева, член бюро комсомольской организации, — и дадут им жару. Хорошо, если строгим выговором ограничатся… Беги, Мурад, посмотри, что эти «кровники» там делают. И скажи, чтобы немедленно перестали дурить.

Мурад вырвался и побежал к лесу, где уже исчезли в густых зарослях кровные враги.

Осман Караев поглядел гонцу вслед, подумал немножко и двинулся в том же направлении, постепенно ускоряя шаг. За ним пошла Замира, поплелась бабка Фардзинова, а потом потянулись и остальные.

Спотыкаясь о кочки, председатель размышлял, что вот, мол, еще этого недоставало. Работы — на десяти верблюдах не увезешь, а тут кровная месть, как чирей на шею. Еще в район вызовут, к прокурору, в военкомат и еще бог знает куда будут приглашать по вине этих двух оболтусов. Занимались бы себе спортом — и все было бы в порядке. Так нет. Только старому дрючку Хадзбатыру радость. Вон он как ликует, словно его на свадьбу пригласили.

…Но вот навстречу, задыхаясь, мчится Мурад. Он кричит во все горло.

— Фадис! Фадис![3] Дерутся! Скорее бегите, а то они убьют друг друга!

Отец на бегу схватил его за руку и, таща к лесу, спрашивал в полной растерянности:

— Как убивают? Чем убивают? Далеко они?

— Шашками! Шашками! — вопил в свою очередь Мурад. — Так и сверкают! То один рубит, то другой. Да еще кричат друг на друга, сердито так, а что кричат, я не разобрал — побежал обратно.

— Говорил я вам, — снова заскрипел дед Хадзбатыр.

— Отвяжись, — не останавливаясь, махнул рукой Караев. — Без тебя тошно.

Они с маху влетели в лес и остановились.

— Еще дальше! — плакал Мурад. — Там, на поляне, где растет старая груша, под которой я, когда был маленьким…

Предколхоза, прервав эти воспоминания, потащил сына дальше. За ним бежали остальные. Вот и поляна! Мурад был прав. Здесь дрались Виктор и Сослан. Они бились неистово, отчаянно. Шашки сверкали, как молнии.

— Ге-е-ей! — заорал Караев, — Остановитесь! Ума вы лишились, что ли! Перестаньте, чтоб вам разориться!

Услышав этот вопль, юноши прекратили свое занятие и удивленно разглядывали подошедшую толпу.

— А что это у них на головах? — вполголоса спросил Осман сына.

— Не знаю, я близко не подходил, боялся, — прорыдал Мурад. — Наверное, военные шапки такие.

Тем временем два кровника, выйдя из остолбенения, сняли свой головные уборы и сложили оружие. Сослан сделал несколько шагов вперед и почтительно обратился к председателю:

— Что случилось, уважаемый Осман?

— Я тебе покажу «уважаемый»! — свирепо сказал тот. — Не могли свою кровную месть в другом месте сводить, дураки! Хотите для колхоза неприятностей? Ишаки! Сейчас я вас в труху превращу, без всяких шашек, кулаком.

Сослан ошалело посмотрел на подошедшего Виктора. Тот с таким же выражением лица — на председателя. Потом Виктор повернулся с Сослану и пробормотал:

— Делать нечего. Придется прекратить. Надо выполнять волю старших. Давай мириться, что ли, — и протянул руку своему недавнему противнику. Тот медленно закрыл рот и пожал эту руку.