Штамповка 2067

Осквернение рая

Сад выглядит диким, запущенным, но так только кажется. Во всём здесь настоящая, первозданная простота. Утренний свет, тишина. Покой и умиротворение – наверно, они и царили на земле в самом начале, в первые дни после сотворения мира.

Так было и в этом саду. До тех пор, пока не пришёл я.

Я пробираюсь осторожно, огибаю деревья, отвожу усыпанные нежной листвой ветви. Отовсюду слышатся крадущиеся шаги. Я никого не встречаю, только иногда замечаю силуэты в зарослях. Их шаги вторят моим. Они идут туда же, куда и я. Я стараюсь слегка отстать, пропустить их вперёд, вглубь сада.

Проходя мимо озера, я отвожу взгляд, чтобы не смотреть на своё отражение, и рассматриваю большой дуб. Трава под ним измята – кто-то был здесь не так давно, несколько часов назад. Кто-то оставил здесь эхо своих мыслей, пропитал листья своим отчаянием, избороздил кору смятением. На траве мелкие капли крови.

Поместье раскинулось впереди, его хорошо видно сквозь ветви. Строгие формы, минимум украшательства – только то, что нужно. Никакой помпезности. Но с первого же взгляда понятно – здесь живёт создатель этого маленького мира. Здесь он изолировался от большого света и придумал всё, что тут есть. Всё, что я вижу, подчинено его плану.

Здесь он задумал убить мою жену и мою дочь. Творец этого рая – чудовище. Чудовище – он, а не я. Это нужно постоянно держать в уме, и повторять, чтобы не забыть.

Жена, дочь – они здесь, смотрят на меня из-за деревьев. Когда я стараюсь разглядеть их лица, они исчезают. Пытаюсь вспомнить их имена, но у меня ничего не выходит.

Это всё не важно. Подводит память, но рука не подведёт – она сама извлекает на свет револьвер. Ненависть движет мной, она обоснована, она снимает все вопросы и противоречия.

Николас Дэй. Эгор Дэй. День моего гнева настал.

Но прямо сейчас важно держать себя в руках. Не надо спешить. Все мои копии, все эти психопаты с промытыми мозгами стеклись сюда, собрались как грязь в сточной канаве. Прямо как я, они затаились в зарослях, окружили поместье, пожирают его глазами. Я пропущу их вперёд. Пусть проложат мне дорогу. Я пришёл только за Дэями, старшим и младшим. Никого, кроме этих двоих, я не желаю трогать.

Безмятежное утро доживает свои последние секунды. Я чувствую, как в воздухе сгущается напряжение. Волосы на затылке встают, как перед грозой.

Из-за деревьев выбегает человекоподобное чудовище – оно несётся на четвереньках с дикой скоростью. Торчащие из лопаток оружейные стволы целят в окна. Урод успевает доскакать до выложенной белыми плитами аллеи, а потом служба безопасности реагирует на вторжение.

Навстречу уроду высыпают люди в броне, с автоматами. Их пули рвут несущуюся на них груду плоти, но она не останавливается, отвечая огнём на бегу. Тела в броне сметает шквалом свинца. Расстояние сокращается, они молотят друг в друга почти в упор. К автоматному стрекоту присоединяется рёв проснувшихся охранных турелей. Измочаленное пулями чудовище падает в двух метрах от конца аллеи, оставив на белых плитах жирный след из крови и плоти.

Сад оживает, взрывается огнём. В сторону поместья летит шквал пуль. Нападающие палят из всех стволов, бегут навстречу ответному потоку свинца. По изумрудной траве несётся орда кибернетических демонов. Я следую за ними.

Они действуют хаотично, каждый сам за себя. Они не боевое подразделение, а просто толпа одиночек. При этом каждый знает, как себя вести в бою, и не теряется. Не сговариваясь, все они делают одно дело, преследуют одну цель.

Охранники одеты в чёрно-синюю униформу, и нападающим легко их отличить от себе подобных. При этом друг о друге этот сброд не заботится: каждый уничтожает всё, что попадает в сектор обстрела. В нескольких метрах от меня двое попытались прорвать линию обороны, а зашедший им в спину третий, не разбираясь, залил свинцом и их, и охранников.

Я оцениваю бойню как сторонний наблюдатель. Столкновение напоминает мне драку уличного бойца и профессионала единоборств: профессионал полагается на отработанные приёмы, уличный боец действует интуитивно, наугад. Прикрывая друг друга, чёрно-синие силуэты слаженно перемещаются, прячась за каменными оградками, за живописными валунами, разыгрывая много раз отработанный сценарий оборонительных мер. Неорганизованность, беспорядочность действий нападающих сбивает их с толку. Маленькая женщина с автоматическим дробовиком оказывается на защищённом фланге, куда не пошёл бы вменяемый человек, и успевает выкосить троих, прежде чем огонь прикрывающего отряда разрывает её в клочья. В пробитую самоубийственной атакой брешь тут же врывается страшный бугай, поливая из пулемёта всё в поле зрения, а за ним, вереща, влетает юркий субъект с двумя автоматами в протезированных руках. Оба тут же умирают под огнём, но на их место вливаются новые.

Всё перекрывает утробный рокот чего-то крупнокалиберного; повернувшись на звук, я вижу, как на газон выступает двуногая огневая платформа МВ-48 «Архангел». Автоматические пушки на подвижных консолях, усиливающие сходство машины с человеческим телом, безостановочно выплёвывают упакованную в стальную оболочку смерть. Пилот внутри кокпита надёжно защищён слоями композитной брони. Этой машины не должно быть здесь, место ей – на передовых вооружённых конфликтов, в отрядах прорыва. Там «Архангел» может встретить достойное сопротивление. В городах, среди мирного населения, ничего подобного нет даже у полиции. Дэй нарушил полсотни законов, заполучив в распоряжение такую машину.

Ломая тщательно выстриженные кусты, с другого фланга появляется второй такой же монстр. Теперь я уже не сомневаюсь, что максимум через минуту погибну. Почему-то эта мысль не вызывает никаких эмоций.

Армия обречённых меня удивляет: вместо паники они начинают действовать слаженно и рационально. Огонь разномастных стволов распределяется между двумя колоссами. Пули бьют в наименее защищённые участки конструкции – кто-то криком подсказывает, куда целиться, но большинству подсказок не нужно. Похоже, многие из нападающих знают, как устроен «Архангел», или даже сталкивались с ним на поле боя.

При этом они пренебрегают первым правилом таких столкновений – при виде «Архангела» нужно бежать. Но здесь всем будто отключили инстинкт самосохранения.

Обе стороны безостановочно шлют друг в друга ураганы свинца. Автопушки пропахивают борозды по земле, по траве, по живым телам. Камень разлетается в пыль. Сталь рвётся как бумага. Каждую пару секунд кто-то погибает. Увешанного бронёй типа на моих глазах разрубает очередью от паха до ключиц. Непропорционально длинный субъект с бронебойной винтовкой превращается в кровавую пыль. «Архангелы» сеют смерть, но и сами они похожи на двух жуков в муравейнике – их атакуют со всех сторон.

Консоль-манипулятор одной из машин повисает, словно перебитая рука. Другой колосс спотыкается и тяжело валится на бок – множество последовательных попаданий в коленное сочленение сделало своё дело. Смотровая пластина упавшей машины тут же лопается от шквала точных выстрелов. На другом фланге раздаётся глухой взрыв, и оставшийся в одиночестве «Архангел» падает, полыхая – или его кто-то поджёг, или удачно попал в боекомплект, и тот сдетонировал, убив пилота внутри.

Охранники отступают к поместью. Нападающие рвутся вперёд с яростью смертников, с той лишь разницей, что смертник в большинстве случаев – в сущности энтузиаст-любитель: ради своей идеи он готов сделать что угодно, но он мало что умеет. Здесь же действуют умелые боевики, годами обтачивавшиеся на улицах, в горячих точках, в локальных войнах на десятках планет. Каждый старательно улучшал себя, совершенствуясь в умении выживать. Теперь же каждый идёт на смерть, отбросив осторожность. Здесь безумие и расчёт сплавились воедино.