Штамповка 2067

Радикальная терапия

Всё как раньше. Те же теневые узоры на стенах холла. Та же приятная прохлада. Всё на своих местах. Сайд не может отделаться от ощущения, что это уже было, что он попал в рекурсию, и они с Марисой приходят в корпоративный комплекс уже в сотый раз.

Задрав голову, он выпячивает подбородок, борясь с неуверенностью – сегодня всё будет иначе. Характер их с Трейчем беседы будет иным.

Стучат каблуки, и к ним выходит улыбающаяся девушка в платье с голубыми цветами. Та же фисташковая помада, те же тени в виде птичьих крылышек. Ощущение повтора накатывает на Сайда с новой силой.

– Добрый день! – её мелодичный голос отражается от полированных стен.

– Здравствуйте, Елена, – говорит Мариса.

– Меня зовут Анна, – с профессиональной улыбкой произносит девушка.

Сайд и Мариса с одинаковым недоумением вглядываются в её лицо. Действительно, она не та, что встретила их здесь же вчера: другой овал лица, совсем иной разрез глаз. Под макияжем другое лицо, да и платье похоже лишь на первый взгляд.

Всё дело в цветах, в крылышках, в помаде. Лишь если присмотреться, становится ясно, что из-под слоя макияжа на них глядит незнакомый человек.

– Идёмте, – говорит девушка. – Господин Трейч ждёт вас.

От ощущения дежавю у Сайда голова кружится так сильно, что он едва не падает. Через секунду всё проходит.

К счастью, в этот раз ассистентка не ведёт их через рабочие залы. Они сворачивают в другую сторону и выходят наружу, на воздух, в сверкающие зеленью поля. Сайд вздыхает с облегчением – похоже, повторы, не являющиеся повторами, закончились.

Трейч выглядит не так, как в прошлый раз – костюм более строгий, стального цвета. Будто бы компенсируя официоз, начальник небрежно перебросил пиджак через плечо, запрокинул голову и весело щурится на солнце. Кажется, будто он вот-вот швырнёт пиджак на газон и завалится на спину, заложив руки за голову и сунув в зубы травинку.

Начальник поворачивается на звук шагов и приветливо улыбается.

– Александр и Мариса, – ассистентка быстро откланивается и уходит, хрустя гравием.

– Рад снова видеть вас, – Трейч кивает Сайду, заглядывает в глаза Марисе, и этот взгляд снова кажется Сайду излишне долгим.

– Меня очень заинтересовало всё, что вы здесь делаете, – говорит Сайд. – Настолько, что рассказов и презентаций мне уже мало. Я хочу увидеть, как устроена ваша мнемомашина.

– Как я и думал, вы из тех людей, которые знают, чего хотят, – Трейч озорно щурится, и Сайду кажется, что начальник пытается над ним подшутить. – Идёмте, я вам всё покажу.

Трейч ведёт их по насыпной дорожке, вьющейся по стриженому полю. Вдалеке блестят стёклами аккуратные здания. Солнце заливает лицо Марисы живой медью, тёплый ветер играет её волосами. Трейч смотрит вперёд, но Сайд не может отделаться от ощущения, что начальник украдкой поглядывает на неё.

– Я много думал о том, что вы сказали о рекламе, – говорит Сайд. – Что реклама должна создавать впечатление о продукте. А как же лживая реклама? Стереотипами можно пользоваться и для манипуляции.

Трейч поворачивает голову к Сайду, и тому становится спокойнее – теперь у начальника точно нет возможности смотреть на Марису.

– Потребитель рекламы в любом случае будет обманут, – произносит Трейч. – Даже если в рекламном материале изложить всё с предельной честностью, он сам обманет себя, интерпретируя информацию сообразно своим представлениям. А представления его строятся на стереотипах. Похоже, круг замкнулся.

– По-вашему, потребитель просто дурак, – бросает Сайд.

– Отнюдь, – лицо Трейча становится непроницаемым. – Мы уважаем нашего потребителя, без уважения невозможно выстроить долгосрочную стратегию отношений. Неуважение сразу чувствуется. Потребитель для нас – не дурак, он лишь очень занятой человек. Мы экономим его время и силы, и для этого упрощаем восприятие нашего продукта – а при упрощении некоторые искажения неизбежны. И, поверьте, потребителю это нужно, он этому только рад. В противном случае вся реклама была бы совсем иной. Если бы он хотел вдумчивого и глубокого анализа всех свойств продукта – мы дали бы ему именно такой анализ. Но потребитель хочет чувствовать, а не понимать.

– Я всё же с вами не согласен.

– И напрасно. Посмотрите на индустрию развлечений. Зрительское кино – с простеньким сюжетом, с типичными персонажами, с поверхностной проблематикой – гораздо популярнее авторского. От кино мы хотим получить развлечение – и зрительское кино превосходно справляется с этой функцией, минимально нагружая восприятие и ум.

– То есть, мы не хотим думать. Мы хотим развлекаться.

Трейч смотрит на него с выражением учителя, услышавшего от ученика именно то умозаключение, к которому он его старательно подводил.

– Как-то это всё у вас звучит… – Сайд мнётся, не решаясь сказать, что думает.

– Цинично? – начальник безошибочно угадывает слово, которое вертится у Сайда на языке. – Я мог бы обрисовать всё куда мягче. Но я считаю, что вы человек прямой, и с вами нужно говорить по существу, называть вещи своими именами. Мне важно понять вас. Ведь вам предстоит донести информацию о компании до вашей аудитории.

Свет солнца вдруг кажется Сайду искусственным. Трава отдаёт крашеным пластиком. Здания вдалеке выглядят декорациями из фанеры и картона. Сайд моргает, и наваждение проходит.

– Если уж мы говорим как есть, – произносит он, – то позвольте сказать одну неприятную вещь.

Мариса отвлекается от созерцания искусственных полей и глядит на него, ожидая продолжения. Она удивлена, но Сайду нравится, что теперь она смотрит на него.

– Я думаю, редактирование памяти – это слишком серьёзная штука, чтобы ей владела корпорация.

Лицо Трейча остаётся бесстрастным. Он молча ждёт продолжения.

– Корпорацию – любую корпорацию – интересует прежде всего прибыль, – говорит Сайд. – Максимизация прибыли – вот цель коммерческой организации, какие бы миссии и кодексы она ни декларировала. Чтение памяти, её редактирование даёт невероятные возможности, в том числе и для манипулирования вашими клиентами. Где гарантии, что корпорация не воспользуется технологией в корыстных целях?

– Полагаю, профессиональную этику и элементарную порядочность вы не примете как гарантию, – суховато отвечает начальник. – Подумайте вот о чём: корпорацию – да, любую – контролируют государственные органы. Правительство держит нас в ежовых рукавицах, ищет мельчайшие поводы посадить нас на цепь, наводнить все наши структуры своими наблюдателями.

Нахмурившись, он глядит куда-то за горизонт.

– Вы, вероятно, об этом только читали, но усиление государственного контроля за деятельностью корпораций идёт уже давно, с самого начала двадцать первого века.

– Вы об Откровении? – спрашивает Сайд. – Когда конфиденциальная информация оказалась в открытом доступе? Я об этом читал, но там всё мутно. В разных источниках противоречивая информация…

– Всё потому, что Откровение дискредитировало саму идею хранения данных в дата-центрах. Но я говорю о влиянии Откровения на статус корпораций. Вместе с конфиденциальными данными простых физических лиц достоянием общественности стали все корпоративные переписки, внутренняя отчётность, переговоры и прочее. И оказалось, что в прошлом компании позволяли себе много такого, чем, по мнению обывателей, не стоит гордиться. Для большинства это почему-то стало шоком.

Сделав паузу, он продолжает:

– Когда истерия в обществе поутихла, правительство сочло некоторые аспекты корпоративной деятельности противоправными – так было объявлено обществу, поскольку именно это общество и хотело услышать. На деле же правительству не понравилось, что корпорации того времени представляли собой государства внутри государства – со своим внутренним законодательством, со своими порядками, со своим управлением. Оказалось, что внутри страны, которой распоряжалось правительство, существуют островки свободы, справедливости… В высоких кабинетах не могли такое стерпеть.