Страница 36 из 91
Попытка всё исправить
Переключаю каналы наугад. Попадаю на новости – не то, чего хотелось. Но я и не понимаю, что именно хочу посмотреть.
Смятение утомляет, выпивает силы, делает больным. Я вытягиваюсь на кровати и стараюсь ни о чём не думать.
– Поглощение «Реал интертейнмент» стало ещё одной крупной сделкой корпорации «Леннокс груп», – доносится из телевизора. – Федеральные контролирующие органы продолжают следить за деятельностью компании; в настоящее время начата проверка в отношении «Леннокс груп» по вопросу превышения государственных квот…
О какой неудаче говорили Джошуа и отец? Кто оставил нетбук под подушкой – Джошуа или кто-то другой? Кто запустил на нетбуке трансляцию из кабинета отца? Знал ли отец, что за ним наблюдают?
На потолке мечутся вспышки телеэкрана. Я переключаю канал.
– Новый. Умный. Оригинальный. Ар-фон 64-SXL…
Кому он нужен. Переключаю канал.
– Стрельба в восточном пригороде. Несколько кварталов, по решению городского совета подлежащих расселению, стали настоящим полем боя. Как сообщили криминалисты, в ход пошло вооружение огромной разрушительной мощи, доступное только военным подразделениям. Кровопролитие дало неожиданный результат: оказалось, что в зданиях, считавшихся заброшенными, на протяжении нескольких лет жили незаконные мигранты. Полиция считает, что часть квартала использовалась как перевалочный пункт для переправки мигрантов в страну – предположительно, через залив. Начато отдельное расследование…
Не интересно. Переключаю.
– …Куэйд не остановится, пока не узнает правду. Смотрите в ноябре на всех сервисах: новое лицо классической истории «Вспомнить всё».
Старо и скучно. Переключаю.
– Начато судебное разбирательство в отношении популярного писателя Тёма Вассрига, автора нескольких серий фантастических боевиков. Писателя обвиняют в нарушении права интеллектуальной собственности после того, как он опубликовал, по его словам, «вольное продолжение» культовой фэнтезийной саги «Властелин колец», не имея разрешения правообладателей. Ранее Вассриг уже появлялся в зале суда в качестве ответчика по делу о нарушении авторских прав в отношении романа «Дюна». Также он неоднократно привлекался к ответственности за плагиат…
О чём думал отец во время того испытания? Тогда я был сосредоточен на решении, но, видимо, краем глаза улавливал отражение отца на столе. Я вижу его сейчас так отчётливо, будто внутренняя поверхность век – это экран проектора, и на них проигрывается видеозапись. Воспоминания до катастрофы смутные и нечёткие, но сейчас я вижу каждую чёрточку в лице отца. Оно говорит мне что-то, и я начинаю понимать.
Морщина меж бровей, похожая на тектонический разлом – раздражение, напряжение.
Щека чуть заметно дёргается – однозначный признак недовольства.
Ноздри раздуваются, дыхание учащено – гнев, или сильное волнение.
Брови заламываются у переносицы, зрачки расширены – внутренняя боль. Разочарование.
«Неудача», – вот что говорили его опущенные плечи, когда он выходил из комнаты. «Ты моя неудача».
Я провалил тест. Неправильно решил ту задачу. Разочаровал его.
Я замечаю, что уже некоторое время мну своё лицо ладонями, растягивая кожу как резину. На мгновение мне становится абсолютно ясно: лицо нужно снять, это маска какого-то другого человека – того, кто расстроил отца.
Убрав руки от лица, я некоторое время лежу, вцепившись в простыню и тяжело дыша. Решиться трудно. В конце концов поднимаюсь, иду в ванную и становлюсь перед умывальником, глядя прямо в зеркало.
Смотрю на своё отражение столько, сколько могу. Мне всё хуже. Ноги подкашиваются, и я отворачиваюсь.
Невыносимо. Нужно забыться, прямо сейчас.
Открываю шкафчик, встав так, чтобы не видеть себя в зеркальной дверце. Вынимаю аптечку, не вполне понимая, что именно хочу в ней найти.
Поверх упаковок с таблетками уложен большой шприц. Он уже полон бесцветной жидкостью, и я её узнаю. Вены её помнят. И мозг помнит, насколько оно приятно.
Шприц очень удобно ложится в ладонь. Стоит нажать на кнопку – выщёлкивается игла, такая тонкая, что её почти не видно.
Отец всегда презирал наркоманов. Считал зависимость непростительной слабостью.
Он не узнает. После укола станет легче. Всё смятение улетучится. Мир сделается ярким и интересным, полным сладких грёз. Можно будет вытянуться на кровати, не думая ни о чём, не боясь кошмаров. Так всегда и бывало.
Я это знаю умом, но не телом. Сейчас о героиновом экстазе мне будто кто-то рассказывает, хотя я много раз испытывал его сам.
Шприц отправляется обратно в аптечку. Он смотрится здесь так неуместно, будто взялся из ниоткуда – так же странно и непонятно, как и нетбук под подушкой. Искушение исчезло так легко, что я даже не ощутил никакого напряжения воли.
Я всё могу. И отказаться от героина. И решить эту проклятую задачу так, что отец будет мной гордиться.
Проходя по галерее, я смотрю во внутренний двор, на скульптуру в центре фонтана: фигура властного человека возвышается, простирая ладонь над водой. Струи образуют очертания континентов – кажется, что и даёт им форму, и удерживает их от распада одна лишь его воля.
В белой комнате темно. Планшет всё ещё на столе – отлично, это мой шанс сделать всё как надо. Отец никогда больше не отвернётся от меня.
Свет дисплея скупыми мазками вырисовывает стены и потолок. Я без труда воспроизвожу на планшете начальные строки условий – теперь передо мной точная копия той задачи. Но в ней будто чего-то не хватает.
Взгляд постоянно съезжает на стол, туда, где было отражение стоящей за спиной фигуры. И через несколько минут я действительно начинаю его видеть.
В отражении он совсем такой же, как в тот день, когда отправлял меня в университет. Секунда – и он уже суровый и грозный, как когда отчитывал меня, пьяного после клуба. А такой он был, когда вёл меня в огромный корпоративный небоскрёб. А теперь как тогда, когда сдержанно похвалил меня за лучший результат по изобразительному искусству.
А вот самый лучший он – такой большой, что приходится запрокинуть голову, чтобы поглядеть ему в лицо. У него огромные ладони, руки сильные как у великана: он подхватывает мой школьный рюкзак так, будто тот ничего не весит. Это было самое радостное время за весь день – когда он забирал меня из школы, и ехали домой на машине, скрипучей и пропахшей табаком, и я сидел рядом с ним, хоть мне по возрасту и нельзя было.
И как странно было, когда в первый раз вместо него пришла мама. Какое у неё было лицо, бледное, с опухшими веками, совсем не красивое. И мы ехали на автобусе, и она ничего не говорила, а я не спрашивал. И первое, что бросилось мне в глаза дома – что его рубашки нет на спинке деревянного стула.
Его место пусто за обеденным столом на кухне. Отец не приходит в мою комнату поговорить перед сном, хоть я и жду. Каждый вечер гляжу в своё окно и просто жду, что хлопнет калитка, и он просто пройдёт через двор, будто задержался на работе, и всё будет как раньше. Но во дворе всегда был только мертвенный синий свет фонаря и тень от дерева. Отец так и не вернулся.
Нет, отец всегда был рядом. Он никуда не уходил.
Я сам хотел уйти от отца, от его покровительства.
Нет же, хотел уйти от опеки матери.
Мать умерла, когда я родился. Она живёт в старом доме...
Воспоминания идут в два слоя, просвечивают сквозь друг друга. Кажется, я сейчас потеряю сознание.
... живёт в старом доме, за городом, среди полей, и там деревянный забор, а за ним грунтовая дорога и ветряк на столбе...
Я сижу за столом в комнате в поместье. Я иду в темноту, сквозь прозрачные покровы, зыбкие, колышущиеся, похожие на белые занавески. Ветер задувает в комнату, всю обшитую старым тёплым деревом. А я иду дальше, в серую дымку, полную привидений.