Штамповка 2067

Сайд бросает взгляд на Марису. Она безразлично глядит в окно, в поля. Начальник продолжает рассказывать.

– Чем реже мы возвращаемся к событию, тем больше оно искажается. Часто воспроизводимые в памяти события значительно менее подвержены искажениям – к сожалению, это справедливо и по отношению к событиям трагическим, травматическим. Мы сами не даём себе их забыть.

– К чему вы ведёте? – спрашивает Сайд.

– Вот к чему: память неточна, в ней полно ошибок, неточностей, она постоянно меняется. Изменившиеся мелочи накапливаются, формируют новые ассоциативные связи – и вот мы уже уверены, что никогда не дёргали соседку по парте за косички, а, напротив, были с ней настоящим джентльменом с самого первого дня, – и мы даже сможем привести факты из прошлого, которые докажут наше джентльменство. Искажение памяти происходит само собой, это неконтролируемый процесс. То, есть таким он был. До недавнего времени.

Он переводит взгляд вниз, на работников. У Сайда волосы на шее приподнимаются, как перед грозой.

– Вы хотите сказать, что они…

– Редактируют воспоминания.

– Чьи? – спрашивает Сайд, не придумав ничего лучше.

– Добровольцев, согласившихся на исследование. Тех, кого всю жизнь тяготит что-то, давно оставшееся в прошлом, нечто такое, чего никто кроме них уже и не помнит, но это мешает им жить. Мелкий проступок. Ошибка на работе. Грубые слова. Или даже настоящая трагедия. Что-то, мешающее им глядеть в зеркало и видеть в нём хорошего человека.

Мариса смотрит вдаль, будто не слушая. Сайд только сейчас отмечает, что за всё время она не сказала ни слова.

– И вы что же… стираете им память? – спрашивает Сайд.

– Ну что вы. Стереть память, уничтожить нейронные структуры – это умеют уже давно, для этого достаточно нескольких сеансов электрошоковой терапии. Мы не удаляем воспоминания. Мы их меняем. Устанавливаем новые ассоциативные связи между образами и событиями. Мы ничего не ломаем. Мы реконфигурируем.

Сайд с трудом пытается уложить в голове всё, что сейчас услышал. Ему хочется думать, что это розыгрыш, что хитроватый начальник его обманывает, но глядя на него невозможно заподозрить ничего подобного.

– Чьё это изобретение? – спрашивает Сайд. – Кто придумал этот метод, эту технологию?

– Авторство принадлежит мне, – с наигранной скромностью отвечает Трейч.

– Вы один придумали всё это? – Сайд, вытаращив глаза, обводит руками вокруг.

– Я нашёл нужных людей и собрал их вместе, – суховато говорит Трейч. – Синергия их усилий, синтез их идей плюс финансирование со стороны компании сделали эту технологию возможной. Идея появилась у группы сотрудников под моим управлением, поэтому да – авторство технологии принадлежит мне.

Едкая реплика об авторстве едва не срывается у Сайда с языка, но этот укол сразу же кажется мелким, незначительным по сравнению с открывшимися перспективами. Он смотрит вниз.

– И что, вот они, в белых рубашках, копаются в чьих-то мозгах?

– Так и есть! А чего вы ожидали? Времена мясников с окровавленными скальпелями давно прошли. Процедура совершенно не инвазивна. Нет никакой необходимости лезть в мозг с железками. Если вскрыть кому-то голову, воспоминаний там увидеть не удастся – для этого лучше подходят современные инструменты, вроде наших.

– То есть вы даже можете читать память?! Мысли?

– Мы научились распознавать образы, хранящиеся в памяти. Находить взаимосвязи. Мнемоскопию можно назвать чтением памяти, здесь я согласен. Но это необходимо: чтобы что-то починить, нужно видеть, как оно устроено.

– И всё же – да или нет?

– Если угодно – да. Мы можем увидеть, что именно хранится у кого-то в голове, – Трейч улыбается. – Если хотите, я могу даже продемонстрировать, – он делает приглашающий жест. – Это несложно. Пройдёмте в процедурную…

Сайд моментально представляет, как перед ним на операционный стол кладут человека и вскрывают ему череп – просто для демонстрации – и Трейч, будто экскурсовод, начинает тыкать указкой в обнажённый мозг несчастного, что-то объясняя. Сайд вздрагивает и мотает головой.

– Пока что мне хватит общей картины, – говорит он, стараясь успокоиться.

Трейч глядит на него в упор. На секунду Сайду кажется, что у него нет выхода, что ему никак не отвертеться от того, чтобы пройти с начальником в процедурную.

–Давайте в другой раз, – произносит Сайд и пытается увести разговор подальше от предложения: – Я всё ещё не понимаю. Вот есть нейронная структура. Огромная трёхмерная сеть, модель, или типа того. Как вы можете просто посмотреть на неё вашим мнемоскопом и понять, какие образы содержатся в этой нейронной модели?

Взгляд Трейча утрачивает цепкость. Начальник снова становится доброжелательным и мягким.

– Мы изучали нейронные структуры памяти нескольких контрольных групп. Групп было много, в них были добровольцы всех возрастов, гендеров, рас во всевозможных сочетаниях. Мы обнаружили, что участки нейронной структуры памяти повторяются у пациентов, которые никак между собой не связаны. Нам удалось соотнести эти участки с типовыми образами – и в результате мы установили, как именно выглядит участок нейронной структуры, хранящий образ велосипеда, кофейной чашки, и так далее. С помощью этих типовых участков мы можем «прочитать» воспоминания клиентов, которых мы исследуем впервые. Расшифровать образы, которые хранятся в их нейронной сети.

– Подождите, как это? Одинаковые нейронные структуры у разных людей? У совершенно посторонних, даже не знакомых друг с другом, одинаковые воспоминания? Как это?

– Воспоминания у них в целом разные, но воспоминания состоят из образов. И вот именно образы… не оригинальны. Составляющие воспоминаний у разных людей одинаковы.

– Почему?

– О причинах можно спорить, мы пока не нашли однозначного объяснения этого феномена.

– А вы как думаете?

– Лично я считаю… В ходе исследований нам удалось заметить ещё одну интересную особенность… – он необычайно долго подбирает слова. – Как мы с вами уже понимаем, воспоминания пластичны, они изменяются с течением времени.

– Да, когнитивные искажения…

– Я не совсем об этом. Мы зафиксировали замену образа из воспоминаний о событии на образ из популярного фильма. Один из наших добровольцев побывал на дне рождения во время исследований, и увидел там девушку, которая ему понравилась. Они не были знакомы, и им не удалось толком пообщаться, но он её запомнил – то есть, его мозг создал определённые участок нейронной структуры, содержащий воспоминания об облике этой девушки. После дня рождения они не виделись, и произошло нечто весьма любопытное: участок нейронной структуры с её образом стёрся.

– Он её забыл?

– В том-то и дело – не забыл. Он её помнит. Казалось бы, если участок структуры стёрся – в воспоминаниях должна возникнуть лакуна, дыра. Но ничего подобного не произошло. Оказалось, – Трейч сделал значительную паузу, – оказалось, что связи, ведущие к утраченной структуре, подсоединились к другому участку, содержащему другой образ. И это был образ популярной актрисы, которая нравится нашему подопытному, и она очень похожа на девушку со дня рождения. Мимолётный образ заменился на более устойчивый, уже содержавшийся в памяти.

– Почему это произошло?

– Это лишь моя гипотеза, но, думаю, причина в том, что человеческий мозг в меру ленив. Или, лучше сказать, рационален. Незачем хранить миллионы уникальных образов – проще использовать несколько универсальных. Объём памяти ограничен. Мозг экономит.

– Я даже не читал ни о чём таком, – говорит Сайд.

Он глядит на сотрудников, прямо сейчас копающихся в чьих-то воспоминаниях. Они копируют и вставляют, отпиливают и сваривают, режут и сшивают.