Страница 30 из 91
Приземление
Я в тысячу первый раз изучаю больничный потолок. Я очнулся вчера вечером и проспал до утра. Здесь светло, тихо и спокойно...
…было бы спокойно кому-то другому на моём месте. Но только не мне.
Меня всю ночь мучили кошмары. Снилось, что я на заводе разборщиков. Что брожу среди разделённых ржавыми перегородками палат и ищу что-то очень важное для меня, а грудь кровоточит и болит. И в одной из палат, похожей на разделочную, среди кровавых ошмётков я нахожу грудную клетку, извлечённую из человека целиком – всю бурую, в крови и в склизких ошмётках плоти, – и понимаю, что это моя грудная клетка, что её вытащили из меня, а в меня вставили металлический каркас.
И стало так горько и плохо, что я проснулся, а когда снова уснул, всё повторилось снова, и так ещё несколько раз.
Врач навестил меня утром. Сказал, что мне провели экстренную операцию, зарастив пробитый желудок и заправив меня кровью до положенного объёма. Он добавил, что мне пока рано налегать на деликатесы, прописал скучное меню после выписки, а когда я уже думал, что он собирается уходить, он предложил мне пройти исследование мозга.
Он, мол, подозревает, что у меня что-то не в порядке с головой. Ума не приложу, почему он так решил.
Врач назвал меня по имени. Наверное, та девушка из борделя, которая вызвала мне скорую, сказала врачам бригады, как меня зовут. После его визита я чувствую, как у меня на шее затягивается петля.
Больница наверняка сообщила в полицию о поступлении пациента с ранением – они всегда так делают, это стандартная процедура, если заехал кто-нибудь подстреленный или проткнутый мечом. Меня уже нет ни в одной базе сотрудников полиции, меня стёрли отовсюду, отправив внедряться в банду. Для приехавших полицейских я буду обычным головорезом с длинным списком приводов и тремя судимостями, и доказать им я ничего не смогу.
Детектив полиции Макс Шмерц больше ни для кого не существует. И нет больше никого, кто подтвердил бы, что я полицейский, что это всё работа под прикрытием. Хотя то, что я делаю, перестало быть полицейской работой пару десятков трупов назад.
Я прошёл точку невозвращения так давно, что уже забыл, как она выглядит. Эта мысль кажется чужой. Само это выражение – такое выпендрёжное, от него воротит… почему-то.
Это далеко не всё, что меня беспокоит – валяясь в койке, я никак не могу решить, что делать дальше. У меня было три возможности узнать, как добраться до Дэя и его сына. И все три я уничтожил собственными руками. Комкая в ладонях простыню, я не могу отделаться от ощущения, что и Алекса, и Кейна, и Магдалену я убил намеренно.
Я знаю, что защищался. Знаю, что так получилось, так сложились обстоятельства, что нельзя было иначе. Но мысль возвращается – тихая, но настойчивая, непрекращающаяся; кто-то будто кричит мне её из-за закрытой двери, кто-то стучится, кто-то запертый…
…Тесно, нечем дышать. Ничего не вижу. Знаю, что меня куда-то везут, и ничего не могу, ничего, сколько бы ни колотил изнутри в эту сраную крышку багажника; а он делает вид, что не слышит, как бы я ни орал. Так не должно быть. Я не должен быть тут, запертый, не при делах, я должен управлять… Мразь, тварь, скотина, урод! Это моё место – за рулём! Это моя машина! А тебя тут вообще не должно быть, ты влез ко мне, угнал, запер меня, и делаешь вид, что ты – это я! Выпусти! Я до тебя доберусь, я тебя голыми руками порву, дай только дотянуться до тебя хоть одной левой...
– Выпусти меня отсюда!!!
Я просыпаюсь от крика, не сразу узнав собственный голос. Меня затянуло в кошмар так плавно, что я даже не заметил, как оказался не в палате, а будто бы в душном тесном багажнике машины, несущейся неизвестно куда. Я мотаю головой, стараясь отделаться от ощущения полной беспомощности.
Это всё больница. Мне нельзя лежать тут, я должен действовать. Я не успокоюсь, пока Дэй правит своей империей, а его сынок растёт, готовясь её унаследовать.
Идея собирается сама собой из обрывков кошмара. Есть ещё один кирпич в фундаменте «Тригон глобал» – фабрика «Юник продакт». Надежды на успех небольшие, там могут ничего и не знать, туда трудно прорваться, но другого варианта у меня нет. Ничего больше нет.
Надо на фабрику. Надо что-то делать, чтобы не думать, иначе мне прямая дорога в дурдом. Встав с койки, я ковыляю к окну.
Ходить сначала трудно, но с каждым шагом будто бы легче. Оглядев палату и не найдя ничего полезного, я прямо в больничной одежде и тапочках выбираюсь в окно. На моё счастье, пожарная лестница рядом, можно дотянуться рукой, встав на подоконник. Я всего лишь на втором этаже, а лестница опускается до самого газона. Отлично. Мне всегда везло.
Я настолько везучий, что у меня теперь нет ни денег, ни оружия – только больничные штаны на заднице. Но я всё это достану. Город – моя стихия, его дно мне хорошо известно, и я добуду там всё, что мне нужно. Надо только добраться до района, где полицейских машин поменьше, а наивных обывателей побольше.