Гомицидомания

— Мила? Что случилось? Ты кричишь на весь квартал. Лишнее внимание создаёшь.

Я обернулась, хрустнув шейными позвонками.

— Ян? Т-ты… Где ты был? — шепнула я.

— Закопал те ошмётки под клумбой на заднем. А что случилось-то?

— Ты… — я сглотнула тяжело, собираясь с мыслями. — Нам надо уходить. Бери свои ножи и уходим, быстро!

— Копы?

— Да, быстрее!

— Каков план действий?

— Бежим к Александру Самойлову!

— Кто это?

— Тот бандит, приятель отца.

Мы сбежали, и я напоследок включила печь, а после бросила в дом спичку. Нет пути назад. Нет меня и Сербии. Здесь я стала предателем чужих жизней.

***

— Радмила, какой подарок! — широко улыбался Александр, но папа звал его Шуриком. — Боже, как ты выросла! Тебе сейчас сколько?

— Здравствуйте, двадцать пять. Дядя Саша, мне нужна ваша помощь. Простите, что так прямо и внезапно.

— Да вы проходите, ребятки. — Он раскрыл дверь и пропустил нас внутрь шикарного двухэтажного дома с эркером в его кабинете.

— Чаю будете? Варенье есть, ужин Машка только вечером сварит. Можете погостить.

— Дядь Саш, мне нужны поддельные документы.

— О-хо-хо, — удивился он по-старчески. Ему было пятьдесят семь, если я правильно посчитала. — Деточка, ты в какую передрягу залезла?

— Хочу забрать своего… м-м, лучшего друга в Лондон, но на нем срок висит.

Я сняла с Яна шапку и маску. Дядя Саша явно узнал в нем самого разыскиваемого преступника. Нахмурил брови и почесал бороду.

— Вот уж не готов был увидеть в незнакомом госте серийного убийцу. — Дядя Саша посмотрел мне в глаза. — Деточка, как это вышло? С тобой все спокойно? Может, нужно помочь?..

— Нет, он не угрожает мне. Мы и правда друзья. Черт, — усмехнулась я, — понимаю, как это тупо звучит. Дядь Саш, помоги. Не ему, мне. Я беру все под свою ответственность. Считай, что его не видел.

Матёрый бандит с седеющей бородой поднялся, прошёл круг по кабинету, сложив руки за спиной. Размышлял.

— Ладно, — он опустился на кресло, — помогу. Дамьян Костич собственной персоной, какая неожиданность. Не могу сказать, что рад. Зови меня Александром Петровичем, парень.

— Понял.

— Ну, новые документы я сделаю, времени займёт около четырёх часов. А пока обождите тут, можете вздремнуть в гостевой комнате, там двуспальная кровать. А я поехал дела делать, ребятки. Машку только не обижайте, когда приедет.

— Не будем, дядь Саш. Спасибо.

— Эх, какая ты стала. Совсем изменилась: раньше улыбчивая такая была, всегда смеялась, когда я тебя на спине катал, стишки мне читала и матерные частушки. А сейчас совсем холодная какая-то, отрешенная. Точно все хорошо? Я и застрелить его могу, если вдруг что, — мягко сказал дядя Саша, будто Яна с нами не было. Парень лишь закатил глаза, читая детектив Чейза. — Я тебя не узнаю, Мила.

— Да не, дядь Саш, я просто выросла. Сам знаешь, многое пережила. Ты ведь матери моей похороны оплачивал, знаешь, что для меня ее смерть как удар в сердце. Уже в тринадцать стала замкнутой, все нормально, это я. И я больше не смеюсь.

— По-хорошему тебе бы к врачу.

— Я сама врач.

— Как сам себе режиссёр?

— Я выучилась на психолога в Лондоне.

— Психолог и маньяк, лучшие друзья до гроба. Смешно и страшно, Мила. — Он натянул дорогую дубленку с воротом из чёрной норки. В кармане звякнул револьвер, шелестнули долларовые купюры. Он бандит, тоже убийца, и деньги эти в крови. — Ладно, побежал я. — Отозвалась сигнализация его Гелендвагена с россыпью отверстий от пуль. — Чай попейте.

Дядя Саша — русский член опасной группировки, где занимает место правой руки их лидера, живущего в Сибири где-то в Бурятии, у Байкала. Там, должно быть, потрясающие виды.

— Он не лучше меня, Мила, — не отрываясь от книги, констатировал Ян.

— Почему?

— Я чую себе подобных. На его руках так же много крови, сколько у меня.

— Ты прав. Он устроил крупный взрыв в России. Это было огнестрельное ограбление банка с использованием взрывчатых веществ. Погибло пятьсот человек.

— Деньги… Так уж они важны?

— Наверное.

В этом доме мне было хорошо, словно я попала домой, туда, где спокойно, тихо и уютно. На том чувстве защищенности я и уснула в кресле, свесив безвольно голову на грудь. Снились мама с папой, сначала они мирно болтали, а затем отец вдруг схватил мать за шею и задушил. Я видела её синеющее лицо, вывалившийся язык и выпученные глаза, быстро угасающие. Я знала, что сплю, но пробудиться не могла. Но, когда злые глаза папы устремились на меня, и он улыбнулся, я подскочила на месте. В пустой кровати.

Я зевнула и вылезла из-под одеяла, чтобы пойти искать Яна.

— Дамьян, где ты? — крикнула я, выйдя за дверь гостевой комнаты.

— Нет, не делай этого! — донёсся эхом женский голос с первого этажа. Я рванула на звук.

Глава 7. И, кстати, самого зачатия

Офелия. Какое гадкое имя,

— сказала пьяная мама.

Офи, это папа, открой дверь!

Не называй меня так!

Глава седьмая.

— Я неправильно бью, Мария Олеговна? — спросил недоуменно Дамьян, сжимая в ладони разбитое яйцо. Желток капнул на пол.

— Ох, Дамьян, мальчик мой, ты слишком сильно бьешь. Надо аккуратно, чтобы расколоть только одну сторону, а не все яйцо. — Мария Олеговна — супруга дяди Саши, самая обычная женщина. Все ли обычные женщины принимают в объятия убийц и бандитов? Нет, она чуть не в себе, наверное.

— «Добрый вечер», — хотела я сказать, но осталась молча стоять в арке дверного проема. Мне стало тепло внутри: — «Он такой домашний, будто и не убийца вовсе. Словно с мамой ужин учится готовить… Как сильно он испытал боль, что потерял нормальность?» — Снова жжение в гортани, и глаза намокли от слез. — «Может, он сейчас тоже об этом думает? Скучает по тому, чего не было?»

— Я разбил уже пятое! Можно я буду огурцы резать?

— Ох, — вздохнула, ласково погладив его по макушке, тетя Маша. — Конечно, бери нож и доску.

Так они и готовили ужин, обговаривая любимых писателей, художников и режиссёров. Дамьян любил Сандро Боттичелли, а из писателей Говарда Лавкрафта и Франца Кафку. Я очень мало о нём знаю. Может, он даже прекрасно образован и начитан, чтобы получить статус умного. Может, он способен беседовать не только о кишках и их цвете. Хочу увидеть и эту его сторону.

Подслушивать некрасиво, но я уже давно потеряла грань между хорошим и плохим, красивым и страшным, реальным и вымышленным: бредовым, иллюзорным, фантасмогоричным.

— Так как ты познакомился с нашей?..

— Офелией-то? — оборвал Ян.

— Она разрешает тебе звать себя Офелией?

— Ну, не ругается вроде. А что?

— Она не разрешала себя так называть, сколько ее помню.

— Это в очередной раз доказывает, что мы любим друг друга, — слегка безумно улыбнулся Ян.

— Вы красивая пара, хоть и я помню ее совсем малышкой, не знаю, как смотритесь вместе. Она, должно быть, стала ослепительной красоткой, а? — тетя Маша задорно подмигнула.

— Она красивее всех женщин и девушек, которых я когда-либо видел. Настоящий ангел.

— Как приятно такое слышать, Дамьян! Ты хороший мальчик, береги ее!

— Конечно, я любому голову оторву, чтобы ее защитить. — Улыбка. Широкая. Слова, сказанные серьезно, не имея переносного смысла. Его обычное хобби — рвать головы, но тетя Маша, видимо, не поняла. Ян сверкнул ножом, отодвинув от огурцов, и я испугалась за жизнь Марии Олеговны.

— «Ублюдок, ты что, совсем всю человечность потерял?!» — подумала истерично я, срываясь с места. Мой галоп привлек внимание.

— Милуша, ты проснулась! — засияла тетя Маша, раскинув руки, чтобы обнять.

Я не видела ее почти пятнадцать лет, в последний раз — в семь лет, когда отец забирал меня от пьянствующей матери. Глаза ее покрылись сетью морщинок, улыбчивых: она была очень жизнерадостная женщина. Две глубокие носогубные морщины, как два шрама, большие голубые глаза и льняные волосы по плечи. В молодости она и была той ослепительной красоткой. Тетя Маша крепко обняла меня по-матерински и поцеловала в лоб.