Гомицидомания

— Извини?

— Неглупая, вижу, что бесишься.

— С чего бы?

— Скольких ты уже прирезал?

Я остановился.

— Что?

Она остановилась в нескольких метрах от меня.

— Я неясно говорю? А, ты же не сильно понимаешь английский.

— Ты… — оскалился я, — с чего такие вопросы? Откуда ты знаешь?

— Я знаю, кто ты.

Я не стал даже оглядываться на вероятный зрительный потенциал — рванулся к ней, этой девушке в чёрном с мудрым лицом, и нацелился ножом в грудь. Попал бы, не поймай она кисть и не увернись за мою спину. Не бой на смерть, — игра между незнакомцами. Нет, почти танец. Я успевал хватать ее за бёдра, почти интимно, пока она легко касалась ладонями моей груди и утыкалась подбородком в плечо. Она била по суставам, пока я повсеместно прорезал ножом ее кожу.

Мы оба выдохлись, и я в последний раз схватил ее за запястье и рванул к себе. Мой же нож, запасной, больно упёрся в солнечное сплетение — она успела выудить его из кармана брюк, но и ее сердце билось под остриём ножа в моей руке. Алая капля крови любовно огибала ее высокий лоб.

— Хочешь умереть вместе со мной? — спросил я.

— Может быть.

Я придвинулся ближе, и ее нож проткнул мне кожу. Странно, но и она подалась навстречу моему.

— Почему? — удивился я.

— Боль нужно делить пополам.

— Как глупо и несуразно.

— Согласна.

— Ты самоубийца.

— Ты тоже. И я не про это, — она указала на нож в своей руке.

Та красивая капля крови на ее лице скатилась по губам. Не знаю, зачем, но я нагнулся ближе и поцеловал эту неразумную незнакомку. Она сильнее надавила на нож, я сделал то же. Не знаю, как такое называется. Не знаю, кто она и почему так поступает. Но мне нравились ее соленые красные губы.

Мы отстранились, и она сказала, чуть улыбаясь:

— Ты нам нужен, Айзек. Ты такой же, как и мы: бракованный.

— «Мы»?

Но она лишь молча растянула улыбку и отошла на шаг, пряча нож в карман. А затем и ушла.

Глава 14. Полёт в камни

Чтоб ты сдох!

— так я крикнула отцу.

Когда-нибудь я убью тебя!

— Радмила—

Не знаю, сколько дней я не выходила из комнаты. Отец стучал в запертую дверь, кричал что-то, молил выйти, но я ни разу не открыла рот, чтобы хоть как-то его успокоить и уверить, что жива. Неделя как сон, даже кошмар, я провела ее в агонии и горячке, не отличая явь от бреда. Знобило и жгло, я чувствовала, как мозги плавятся под костями черепа. Из носа рвалась кровь — вся наволочка пропиталась ею и почернела. Влажные щёки прилипали к ткани, пока тело обливалось гадким потом.

Наверное, это грипп. Холодно в комнате, жарко под мокрым одеялом. Волосы прилипли ко лбу.

— Офи, ты жива? — надоедливо застучал отец. Уже в седьмой раз за вечер.

Пришлось наконец подняться и открыть дверь.

— Доченька, боже мой! — он ахнул. — Что с тобой?

— Все нормально.

— Я вызываю скорую! Ты похожа на труп! Посмотри на себя!

— Не надо.

— Офи, да ты же мерзко выглядишь, фу! И несёт от тебя противно, я аж блевать хочу.

— Зачем ты такое говоришь?

— А что, молчать что ли? Иди умой своё лицо, оно все в блевотине какой-то.

— Отстань от меня, я просто заболела. Научись рот не открывать.

Давно я не чувствовала удары по лицу.

Снова кровь на зубах.

— Как ты со мной разговариваешь? — он больно ткнул меня в лоб пальцами, толкая обратно в комнату. Я завалилась на пол. — Соблюдай субординацию, дура.

— Пошёл ты, старый ублюдок, — сплюнула я на его ноги кровь. Снова разбил мне губы. Любимый отец.

Снова пинки по хребту и голове, я привычно согнулась в защитную позу, совсем как в детстве. Уже совсем не больно. Знакомо и повседневно. Осталось дождаться, пока меня вырубит, и он уйдёт чинить треклятые часы. Ему неинтересно истязать меня, если я не кашляю и не кривлюсь от боли. Вот он — настоящий убийца, соответствующий всем критериям. Такой же страшный, как каннибалы или насильники; он на одной ступени с этими бесами.

Вот он — маньяк с пустыми глазами, похожий на доброго учителя младшей школы.

Вот он, его лик — лик добреца с чёрным существом и родными руками в масле.

— Поеботина, как же ты меня заебала! — Он крепче прочего ударил меня в лицо. — Ну, тварь, больше ты так легко не отделаешься! Всю жизнь мне испортила, блядина!

— Ты сам кончил в мамашу! Я — это твоя ошибка, больной идиот!

— Заткнись! — Он достал из кармана моток рыжей проволоки и туго связал мне запястья. Настолько, что кисти посинели, а медь впилась в мышцы, продавив слой кожи. — Я тебя сейчас убивать буду.

— Что, задело?

— Нет, больно смотреть на свои ошибки. Проще их скорее устранить.

— Какой же ты больной… — усмехнулась я. — А ведь создаёшь вид замечательного отца. Вот странно будет, когда соседи узнают, что их добрый часовщик в деле убийца и тиран. Все вы, психи, внешне ангелы. Срала я на вас.

— Ты никогда не могла заткнуть свой вонючий рот. Вечно провоцировала, хотя должна быть покорной и смиренной. Это роль женщины! А ты со своей матерью мерзкие и грязные шлюхи!

— А что же ты трахал тогда ту шлюху? Чего радовался новорождённой?

— Да заткнись ты! — Он наотмашь влепил мне пощечину и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Именно сейчас решается моя судьба — она либо в моих руках, либо в его. Жизнь или смерть? Знаю, что его терпение иссякает, знаю, что он давно хотел убить меня. Все вокруг против моего существования. Даже я сама. Наверное, уже достаточно испытывать мир и себя. Я успела попрощаться с этим миром, даже всхлипнула, уронив голову. Тяжко выбирать смерть.

— «Прости, прости», — извинялась я перед собой же. — «Прости, я так и не смогла спасти себя».

Неужели так бывает? Так бывает, что меня не станет? Эта книга ведь не может закончиться на смерти главной героини? Или книга эта вовсе не обо мне?

Размеренная поступь отца совсем рядом и сквозящее окно позади. Смерть или жизнь? Я все ещё могу выбирать.

Да, я разбила табуретом с гвоздём стекло и представила, что птица.

***

Я не хотела открывать глаза и понимать, что все ещё мученица той часовой. На лбу лежало что-то холодное и мокрое, вероятно, тряпка.

—..и она просто выпрыгнула? — раздался женский шёпот где-то рядом.

— Да, удачно, что ты меня все-таки заставила следить за ее домом. Она прям как ворона полетела в клумбу. Я даже подумал, что у неё есть крылья. Красиво выпрыгнула, элегантно. Эх, я бы ее..

— Цефей, — шикнул третий. — Оставь это.

— Ну а что?

— Хватит, — сурово отрезал женский голос. — Морган тебя звала, Цефей, иди глянь, что там с ее мотоциклом случилось. Трой, ты смотри за Офелией, она очень плоха, хоть Морган с Ромеро ее и залатали.

Женщина ушла, — я слышала отдаляющийся стук ее каблуков, а названный Троем рухнул на что-то скрипучее у изголовья койки, где лежала я.

— Ну, сильно ноги болят? — спросил он.

— Адски, — ответила я хрипло. — Выключи свет, глазам больно будет.

Трой действительно щелкнул рубильником. Я открыла глаза и чуть привстала. Я была клопом в том гигантском помещении, похожим на огромный вольер для исполинов-самолетов или танков. Необъятная коробка с бетонными стенами и несущими колоннами в десять, а то и двадцать метров. Настолько огромное, что я не увидела вдали очертаний следующих помещений или выхода. В скромном углу, где была я и Трой, уютно расположились старые зелёные диваны и матрасы на мешках с мукой; на импровизированном кофейном столике из деревянных поддонов раскинулась колода древних карт, светильник и засохший бутерброд с сыром. А пол накрывал огромный ковёр, на вид из натурального чёрного меха.

— Это заброшенный авиазавод, — предупредила мои вопросы тень с именем Трой. — Имя мое ты слышала.

— Как понял, что я пришла в себя?

— Заметил, что ты дернулась и задвигала глазами.

— Мало ли, может, сон?

— Я навскидку.

— И… что тут творится? — Я села на край дивана и отбросила плед. — Кто вы такие?